Вообще-то индустриальному гиганту на Тоболе не повезло: генерал Рерберг, занявшийся по моей «убедительной просьбе» (и по приказу Николая) строительством дороги из Челябинска в Омск, проложил дорогу примерно на двадцать километров южнее Кургана. Но кто запретит мне кинуть небольшую узкоколейку до интересного мне города? Тем более, что строить узкоколейки стало уж совсем дешево. Просто я потихоньку менял пути на «старых» дорогах до Луганска и далее до Оскола, Никополя и Кривого Рога на «широкую колею» — а готовые (и, в общем-то, не сильно изношенные) двадцатиметровые узкоколейные звенья просто распихивал по складам… И, как оказалось, избыток рельсов на складах был совершенно не лишним.

Весной пятидесятого года Николай отдал приказ ввести войска в Молдавию и Валахию: оказывается, православное население этих двух территорий, формально входящие в Османскую империю, по какому-то договору между османами и Россией, находились как раз «под покровительством России», а тут османы резко начали их снова притеснять. Да ладно бы одни османы: в рамках программы защиты христианского населения Николай ввел армию даже в Бухарест, но тут выступил австровенгр Франц-Иосиф и потребовал русские войска оттуда вывести, пригрозив войной. Русский царь смекнул, что слишком много врагов в одной войне осилить будет сложновато и войска из Румынии вывел. Но, я думаю, затаил…

В конце лета османский босс выставил ультиматум, в котором потребовал вывести русские войска в двухнедельный срок — но уже через неделю османы начали войну. И немедленно огребли, но им на помощь резко бросились Британия, Франция и Сардинское королевство. Эти три «европейские державы» тут же ввели очень немаленький флот в Черное море (и не только в него), ну а я приказал быстро-быстро выстроить хоть какую железную дорогу в сторону Севастополя. Вот тут-то разобранные рельсы и пригодились: их клали прямо на шоссейную дорогу, причем в сутки успевали проложить километров шесть.

Алёна, читая сводки, приходившие в Одоев по телеграфу, чуть ли не каждый день теребила меня:

— Никита, какого рожна ты тут сидишь и ничего не делаешь?

Примерно две недели теребила, пока я не рассказал ей, почему:

— Золотко моё, политика сама по себе штука очень циничная, а война — она цинична стократно. Лично я не сомневаюсь, что британцы с французами наверняка сделают какую-то мерзкую вещь, но мне важно, чтобы об этой мерзости сообщили их газеты. И чтобы их мерзкое население этим мерзостям возрадовалось.

— Зачем?

— А затем, чтобы потом они не могли спрашивать «а нас-то за что?».

— Но вот они Одессу разбомбили, а ты…

— А я строю железную дорогу в Симферополь и Бахчисарай. Она нам очень пригодится вскоре.

— Да знаю я… Но мне все равно очень не нравится то, что ты просто сидишь на попе ровно и чего-то ждешь.

— Понимаю. Но когда я дождусь, ты всё поймешь. Сегодня они Бердянск разбомбили и сожгли, но там десант был небольшой, и они быстренько все обратно уплыли. А вот когда они высадят уже серьезный десант…

— А когда?

— Думаю, что весной. Я как раз успею на дороге вторые пути проложить, а это — уже сорок восемь пар поездов в сутки.

— Сорок восемь пар, по двести сорок человек в поезде… это получится по двенадцать тысяч почти в сутки?

— Тысяч по пять, там же и припасы всякие возить придется. Но нам-то много народу не понадобится, в Крыму и десяти тысяч хватит. Но на Крыме я останавливаться не собираюсь…

— Ты сам-то в Крым собрался?

— Ты же знаешь, что нет. Там и без меня разберутся, а я отправлюсь в Петербург. Вот весна наступит — сразу же и отправлюсь…

В которой англичанка начала гадить. Но, как выяснилось, себе на голову.

Николай Николаевич Раевский был очень зол, ведь на просьбу передать ему дополнительные пушки директор цементного завода майор (ну хорошо, пусть обер-гиттенфервалтер, но все равно для генерал-лейтенанта простой майор) Иванов ответил категорическим отказом. Даже не так, он издевательски сообщил, что «вам мои пушки не понадобятся, да и стрелять из них у вас тут некому». А ведь для защиты Новороссийска этот Павлов выстроил на мысе Любви какую-то совершенно несерьезную даже не батарею, а батарейку шутейную, куда поставил всего шесть своих стальных пушчонок калибром по три дюйма — а на заводе, по слухам, пушек каких-то было дюжины три. Правда, никому не было известно, каких пушек, так что придется город защищать с тем, что есть…

Когда наблюдатели сообщили, что в Цемесскую бухту входят вражеские корабли, генерал Раевский сам поспешил на батарею. Пусть пушки там почти игрушечные, но, решил Николай Николаевич, он и с такими постарается фамилию не посрамить. Да и хоть немного, но окоротить наглых англичан и французов было бы неплохо, ведь их эскадра уже вторую неделю ходила по всему Азову, вела бомбардировки прибрежных сел и городов и топила все, что плавает, включая рыбачьи лодки. Артиллеристы на батарее тоже были полны решимости врезать супостату, хотя бы и ценой своей жизни, но…

Но врезать не получилось. Когда корабли эскадры подошли поближе, самую малость не дойдя до расстояния, на которое могло улететь ядро с береговой пушки, послышались выстрелы с противоположного берега. Залпов было всего шесть, но все шесть вторгшихся кораблей в течение буквально одной минуты были уничтожены. Генерал с удивлением и восторгом смотрел, как вражеские корабли исчезали в огромных взрывах. А когда на водной глади остались лишь обломки, от причалов цементного завода стали по одной отваливать огромные цементные баржи. Сами отваливать, без буксиров, и вскоре Николай Николаевич с удивлением заметил, что вместо подъемных кранов на них стояли какие-то стальные коробки, из которых торчали…

— Это пушки? — спросил генерал у подъехавшего на коляске с несколькими своими горными офицерами к батарее обер-гиттенфервалтера Иванова. — Они что-то смогут сделать с британскими пароходо-фрегатами или это просто для острастки вы трубы жестяные на баржи ваши воткнули? Что скажете, горный майор?

На то, что директор завода давно уже ходил в какой-то непонятной, хотя и с погонами, одежде, военный губернатор Причерноморья давно уже внимания не обращал. Хотя ему и показалось, что погоны у «горняка» несколько изменились…

— Уже не горный майор, — усмехнулся тот, — а полковник народного ополчения, что, впрочем, неважно. Да, это пушки, и шесть выстрелов из точно таких же превратили шесть вражеских кораблей в щепки. И это не баржи, а военно-транспортные крейсера вспомогательного флота. «Богатыри» — он указал рукой на проплывающие мимо мыса «Илью Муромца», «Добрыню Никитича» и «Алешу Поповича» — сейчас в Азов идут, чтобы эскадру союзную на ноль помножить, а «Витязь», «Варяг» и «Святогор» отправляются очищать от басурманов русский город Трабзон. Азов «Богатыри» где-то за неделю очистят, потом заберут Самсун и Синоп…

— Тоже дело хорошее, — с некоторым сомнением, но все же в глубине души надеясь, что хоть что-то подобное случится, ответил генерал, — а Севастополю помощь оказать вы со своими… крейсерами не хотели бы? Там же супостат десанта высадил больше восьмидесяти тысяч.

— А там уже наша помощь не требуется, флот неприятельский топить корветы из Николаева уже вышли. Там наша помощь не нужна, а вот дальше… Я чего к вам-то заехал: Никита Алексеевич давно говорил, что администратор вы великолепный, но недругов в Петербурге у вас многовато. И если вы бы согласились занять должность герцога Сардинского…

— У Никиты Алексеевича шутки чаще совсем не смешные, — сердито буркнул Раевский.

— У него вообще с шутками плохо, — кивнул Иванов, — так что это всерьез. Через две недели в планах занять Константинополь и все побережье Мраморного моря, а в середине апреля как раз будет десант на Сардинский остров. Ну и далее…

— А почему бы вам самому эту должность не занять? Герцог Иванов — это звучит очень неплохо, — Раевский попытался в свои слова вложить максимум сарказма, но Иванов его, похоже, не воспринял: