— И именно поэтому вы простых мужиков сотнями скупаете?

— Тысячами, уж если быть откровенным. Однако повторю: мне мужики без надобности. Но вы, верно, в курсе, что в моих деревнях — во всех деревнях — обустроены школы, в которых всех детей мужицких возрастом от шести лет обучают грамоте и прочим наукам?

— Что-то слышал, но не придал особого значения. Сейчас стало модным мужицких отроков чему-то учить.

— Я этим не по причине моды занимаюсь. Из этих детей всего через десять лет вырастут рабочие для моих заводов, каждый из которых мне будет дохода давать… да хоть по пятнадцати рублей, но их будет уже не десятки, а тысячи. А еще лет через пять из этих тысяч вырастет и десяток-другой уже ученых или инженеров, каждый из которых мне доходы обеспечит в тысячи рублей за день.

— Ну насчет тысяч рублей с человека — это, скорее, ваши мечты радужные. Но даже пятнадцать рублей в день с тысячи человек…

— С четырех, сейчас в школах у меня четыре тысячи детей.

— Четыре тысячи, это выходит по шестьдесят тысяч в день?!

— Да, чуть больше двадцати миллионов в год. И половину дохода я готов буду отправлять в казну, причем сугубо на нужды армии.

— Только на армию? А почему, позвольте спросить?

— Не хочу, чтобы мои заводы захватили жадные иностранцы.

— Разумно рассуждаете. А мы найдем, куда сэкономленные средства направить, так?

— Ну уж в этом я не сомневаюсь, — я широко улыбнулся. — Но — через десять лет, не раньше.

— А через три года вы обещаете из Липецка поставлять в казну миллион пудов чугуна… по двенадцать копеек за пуд.

— И стали.

— Хорошо. Раз уж вы денег от казны не просите, то… За Верхний Студенец будете эти три года выплачивать в казну по шести тысяч рублей, это нынешний доход с земли этой. Если вы через три года свое обещание сдержите, то я свою вам поддержку сохраню. А если нет, то уж не обессудьте.

— Не обессужу. Или как там правильно? — и мы оба рассмеялись.

В которой опять посторонние люди обсуждают вопросы, в которых они ничего не смыслят.

Николай Алексеевич Тургенев с презрением в голосе объяснял своему сыну:

— Если ты денег просить приехал, так не дам я тебе ни копейки. У жены проси, она у тебя богатая. А если корить пришел, то я тебе так скажу: мне уже семьдесят восемь. Я поместье мое устроил, полвека его устраивал. Когда-то удачно, а теперь оно в упадок идет. И я прожился, и земля истратилась — а мне больно было бы смотреть как дело жизни моей насовсем развалится. Так что если дал мне Господь случай пожить по царски, так грех не пользовать сей случай.

— Тоже мне случай: ни с чем остаться.

— Ты в мой дом пришел, так скажи: много ли ты столь хороших домов повидал? Да в столицах таких хором не найти!

— Так дом-то не твой.

— А у тебя, Сережа, своего вообще ничего нет. Мундир — и тот, поди, из средств супруги построил. Надоест ей твои похождения терпеть — и пойдешь ты по миру с голым задом. А я в доме сем до конца жизни жить буду, и всё у меня свое во время это будет. И выезд, и верховые лошади, и вообще всё что пожелаю.

— Ну а все же: за сколько ты поместье-то продал?

— А сиё тебя вообще не касается. И давай, до свидания уже: мне в театр пора. Там нынче труппа госпожи Ямонтовой дает новую пьесу господина Грибоедова. Посетить не желаешь? За вход просят рубль серебром всего… ах да, у тебя же денег нет. Ну тогда до свидания, я пошел, а тебя дворецкий проводит.

В соседнем доме в это же время разговор происходил более мирно. Илья Петрович Засыпкин расхаживал по дому в сопровождении трех сыновей и рассказывал им о сияющих перспективах:

— Денег у нас теперь изрядно, дом отделать можем так, что и графы с князьями завидовать будут. Но это дело неспешное, а ваши дети таперича в гимназиях обучатся, большими людьми станут, может и сами в графья выбьются.

— Ну куда уж в графья-то!

— Думаю и сие возможно. Нынче чин какой за заслуги получить немудрено, а даже и вы сами заслуг сотворите немало. Опять же, в соседях нынче одни дворяне, глядишь — и породнятся ваши детки-то с соседями.

— Старики одни в соседях, с кем родниться?

— У стариков сих и внуки имеются, а я так думаю, что с гимназиями нынче много к ним внуков сих понаедет. Миллионщиков в губернии не избыток, а ежели за гимназию платить не надо, то кто деньгу сберечь-то не пожелает?

— Про детей это ты, бать, верно отметил. Вот только не нравится мне, что мы в разлуке с семьями подолгу жить теперь будем.

— Не подолгу. Поначалу замечу, что никто не запретит в день воскресный домой вам воротиться. Сие, конечно, не особо радует — но обещают, что уже весной от дома до завода дорога полчаса займет. Я, конечно, про полчаса не верю, но кто знает? Машину-то вы ведь все видели?

— И как машина нам поможет?

— А как она помогла ему выпуск чугуна вчетверо против нашего увеличить?

— Не знаю…

— И я не знаю. Но ведь помогла! И тут поможет. Наверное поможет, да и если не полчаса, а час дорога займет… Посмотрим, я уже всяко внуков в гимназии да в школы записал.

— Дык ведь их нет еще!

— Весной и нашего дома не было. А я вас чего собрал-то? Мать ваша нынче спрашивала: мебеля старые повезем или в магазине новые покупать будем? Ежели старые, то сей же час и ехать надо, а если новые, то рубликов сотни две потратить придется. Но, опять же, деньги у нас есть…

Где Герой наш обрастает если не соратниками, то попутчиками, которые помогают ему делать то, что он делать собрался. Правда, пока еще никому неизвестно, что именно Герой затеял. А возможно, что Герой и сам этого еще не знает…

Договориться с Волконскими о продаже поместья получилось не сразу, хотя предложение я им сделал выгодное. Просто они очень не сразу осознали, что я выгодное для них предложение сделал, наверняка думали, что я их облапошить желаю. Но после долгих и не очень простых для меня разъяснений они осознали, что предложение мое на самом деле выгодное — так что облапошить их вышло даже круче, чем я вначале предполагал.

За все поместье я заплатил деньгами двести тысяч рублей серебром — то есть даже меньше, чем считал достаточным Петр Петрович. Но поместье, по моему мнению, больше и не стоило: крестьян там было чуть больше двух тысяч душ, а поместья обычно так и продавались: по сто рублей с души. Почему-то размер угодий на цену особо не влиял (поскольку угодий этих, как правило, и на простой прокорм «душ» едва хватало), так что запрашиваемая ими цена изначально не имела шансов найти реального покупателя. И вообще я думаю, они просто такую цену выставили чтобы поторговаться в надежде получить чуть больше рынка — но не обломилось им. Тем более не обломилось, что мне в торговле с князьями сильно помог министр финансов. Не знаю уж, насколько умышленно — но когда князья в очередной раз сунулись в Государственный заёмный банк за кредитом, их там вежливо (или не очень — я там не присутствовал), … в общем, им в кредите просто отказали. А расходы у князей большие, им же обязательно нужно балы всякие устраивать, постоянно модную одежду заказывать — а с доходами от поместий (ну, если ими плотно не заниматься) выходило как-то не очень. Так что в какой-то момент мое предложение стало для них безальтернативным.

Канкрин, впрочем, вовсе не ради меня с Волконскими такой трюк проделал — кредит воронежские князья еще до моего к нему визита не получили, им даже до того, как я с ними о продаже поместья говорить стал. Да и не только они, минфин начал очень серьезно госрасходы контролировать и дворянам всей страны стало весьма трудно перехватить в банке червонец до получки. А потребность в деньгах росла, в том числе и потому, что в очередной раз подушный налог увеличился, немного, на семнадцать копеек в год — но когда у тебя есть лишние крестьяне, то сумма может оказаться для помещика неприятной. Причем даже выгнать на волю таких лишних крестьян помещик не мог. То есть право имел, а вот с технической возможностью были проблемы: только для оформления бумаг требовалось уплатить три пошлины, четыре раза (минимум) пообщаться с губернским предводителем дворянства (тоже момент чаще всего не бесплатный) — так что в сумме набегало до двадцати рублей на крестьянское человеко-рыло. Вдобавок и процесс этот занимал время от полугода и до бесконечности, так что то, что Свиньин смог почти всем своим крестьянам вольную дать, я счел почти чудом (правда, все же основанном на моих ему постоянных выплатах). А вот у Волконских чуда не случилось.