Впрочем, как раз именно с разносолами все тоже было весьма неплохо. У народа внезапно появилось много дешевой соли, а еще наступило изобилия железных обручей для бочек, так что квашеная капуста превратилась из редкого лакомства в обычную повседневную пищу. Для «моих» мужиков соль стала вообще почти бесплатной, им в деревенских магазинах продавалась «грязная соль» по полкопейки за килограмм. Грязная — это та, которая не растворялась при добыче соли калийной, в ней действительно было довольно много грязи — главным образом глины и песка, но уж очистить её для мужиков проблемой не было. Потому что уже в каждом доме имелась чугунная сковородка, причем чаще не одна. Растворить соль в воде, процедить ее через тряпочку и выпарить на сковородке особого труда не составляло…
Точно так же соленые огурцы и помидоры стали вполне себе повседневной пищей, но главное — в народ массово пошла соленая рыба. Оказывается, на Волге практически не ловили селедку! То есть до меня не ловили, а точнее, ловили, но исключительно для того, чтобы из нее вытопить жир. Который использовали для смазки тележных колес и для освещения… бррр… ароматы еще те были, мне кажется — но я не проверял. А потом проверять стало поздно: прикупив приличный кусочек земли ниже Царицына, я купил лицензию на ловлю селедки, организовал несколько рыболовецких бригад и устроил несколько засолочных цехов. Как правильно селедку солить — это я и без реконструкторов знал: Светка очень любила разную соленую рыбку и рецептов засолки знала кучу. Потому что рыбу соленую в магазинах не покупала, а солила лишь ту, которую сама купила свежей. Ну а я мужикам рецептик рассказал, ну и «надсмотрщиков» к ним приставил, чтобы не ленились… В общем, жир стало не из кого вытапливать, вся селедка теперь шла в бочки.
С одной стороны, процесс выглядел довольно дорогим — и не только потому, что в бочку, кроме соли, еще и сахара много сыпалось. Еще и сами бочки (осиновые — они для этого дела лучшие) приходилось вниз по Волге возить аж из-под Ярославля. С другой — каспийская селедка получалась все равно не дороже импортной (которую в основном раньше в Петербург лишь возили), но была куда как вкуснее. И питательнее, но это уже дела вторичное. Что же до сахара, то только в Тульской губернии действовало шесть «заводов», где занимались сахароварением… то есть их было шесть, пока я все поместья в губернии не скупил, а теперь эти же шесть заводов тоже действовали… гораздо успешнее действовали, чем до из перехода в мою собственность. Просто потому, что свекла из почвы вынимает очень много калия, а если его мало, то и урожаи скудны, да и сахара в свекольном соке сильно меньше образуется. А вот когда калия много, то наоборот!
Вдобавок я на заводах «внедрил изобретение»: через сырой сироп после обработки его известковым молочком пропускался углекислый газ. Не помню, где я про этот метод узнал, но сахар действительно получался чище. А углекислый газ сам по себе получался в печах, которые грели котлы с сахарным сиропом, я только фильтры от копоти поставил.
Но проблема была не с сахаром, а с мужиками: работать они явно не хотели. Собственно поэтому мне и потребовалась армия: солдатики через задницу вкладывали мужикам желание усердно поработать. Вообще-то это, оказывается, очень прогрессивный метод, во всяком случае рыбоперерабатывающие предприятия на Волге (то есть артели по засолке селедки) работу наладили уже месяца через три после начала воспитательных мероприятий. Я еще поначалу удивлялся тому, что даже получая очень приличную по нынешним меркам зарплату мужики работали из рук вон плохо, но Алёна мне всё объяснила. Оказывается, позитивная стимуляция мужиками воспринимается как дань со стороны владельца, причем дань просто за то, что мужики существуют. Как практически обязательный подарок на Пасху или Рождество. Или на именины императора, великих княжон или очередного святого, но вот с результатом работы они такую оплату вообще не связывали.
С подачи жены я слегка изменил форму оплаты труда: например, у рыбосолов плата за очередную бочку выдавалась лишь тогда, когда рыбу из этой бочки продавали где-нибудь на рынке или в магазине. А если в бочке попадалась хотя бы одна рыбина с головой или просто плохо выпотрошенная, то из зарплаты всей артели вычиталась полная стоимость этой бочки. Поначалу, сразу после объявления этого принципа, мужики решили было резко возразить: а если в магазине специально наврут — так что же, всем без денег сидеть придется? Но Алёна возражалам ответила просто:
— А вы сами специально следите, чтобы в бочку всякая дрянь не попадала, тогда у вас будет причина неверное сообщение из магазина оспорить…
В целом, году так к сороковому и в рыбной отрасли все наладилось, и казенные крестьяне потихоньку начали привыкать к «хорошей жизни».
Ну а я, в очередной порции «казенных крестьян» взяв народ, проживающий поближе к западной границе, начал им прививать еще и «здоровый образ жизни». Довольно варварским способом, но насчет «позитивной стимуляции» я уже все понял. Поэтому, приезжая в очередной поселок или городок, я шел в ближайший шинок и очень вежливо предлагал хозяину с продажей алкоголя трудовому народу немедленно заканчивать. Срок я устанавливал вменяемый, предупреждая, что проверить я заеду дня через два-три «и чтобы этого безобразия я тут больше не видел». Большей частью я именно лично по деревням и городишкам катался, но иногда этим и супруга моя промышляла: ей доктор прописал «активный образ жизни». Я, конечно, подозревал, что прописал он это ей под дулом её пистолета, но не возражал, поскольку беременным очень полезно много ходить.
Как правило, владельцы шинков мои просьбы игнорировали, тогда я, вежливо поинтересовавшись «тебя же, скотина, я предупреждал?», просто простреливал ему ногу. Алёна же почему-то всегда стреляла в руку, причем исключительно в левую. После этого шинкарю доводилось до сведения, что если кто-то (не обязательно один из нас) его в данном населенном пункте увидит в любой день, начиная с послезавтра, то его пристрелят, а всю семью отправят на каторгу. Почему? Да потому что я так хочу…
Егор Францевич, правда не вникая в способы сокращения торговли крепкими напитками, попенял мне, что таковое сокращение уменьшает доходы казны. Но после обстоятельной беседы он признал, что многократный рост доходов с казенных крестьян убытки эти изрядно перевешивают и далее возникать не стал. А вот Александр Христофорович меня специально вызвал к себе и «указал на недопустимость причинения физического ущерба» отдельным подданным Империи.
— Никита Алексеевич, я категорически не приветствую ваши способы борьбы с пьянством среди мужиков. Конечно, не могу не признать, что доходы с казенных угодий там, где вы столь жестко выгнали шинкарей, изрядно увеличились, но последний случай — это уже из ряда вон!
— Вы говорите о том случае, когда толпа пьяных шляхтичей с оружием в руках набросилась на беременную женщину? Помилуйте, Александр Христофорович, что же еще могла сделать Алёна Александровна для спасения собственной жизни? Святой молитвой отвратить от себя сабельные удары?
— Но какова причина, по которой они на неё набросились?
— Как вам наверняка известно, отец моей супруги умер от пьянства, поэтому жена моя категорически пьянство не любит. И, будучи в своем праве, всего лишь попросила шинкаря — который, между прочим, торговал самогоном вопреки всем законам земным и небесным — это безобразие прекратить. Шинкаря попросила, а не это пьяное быдло…
— Ладно, я предпочту поверить в вашу версию, тем более и свидетелей тому она привела не одну дюжину… я даже не уверен, что столько народу в шинок вообще войти одновременно может. Но мне иное тут очень интересно: супруга ваша застрелила сразу шестерых… сановных панов, — последние два слова Бенкендорф произнес с явной издевкой. — Но до сего дня мне было известно лишь об одном случае, когда человек стрелял сразу несколько раз из одного пистолета…
— Я тоже слышал о чем-то таком, и задумался о том, как такое возможно. Задумался — и придумал. Вот, посмотрите, — я достал из наплечной кобуры новенький пистолет, вытащил из него магазин, проверил, не остался ли патрон в стволе, и протянул его главному жандарму Империи. — Здесь двенадцать патронов, а недостаток конструкции лишь в том, что один выстрел обходится почти в три рубля. Ведь в каждом патроне фактически приходится делать отдельную брандтрубку, то есть патрон сам от обычного капсюльного пистолета без ударника мало чем отличается.
