— Тут не о копейках разговор, стальные детали его выделки до двух миллионов экономии только по армии дают. А если еще и обратить внимание на ружья, кои он для заводской охраны выделывает…

— Этим пусть Артиллерийское управление занимается.

— Позвольте дополнить, — в разговор вмешался сидящий ранее молча в углу кабинета Александр Христофорович, — тут уже я хочу отметить, что ружья те весьма изрядны. И то, что на них Егор Францевич внимание обратил, более чем понятно: с калибром в четыре линии заместо семи только на пулях они экономию свинца втрое дают. Со своей же стороны скажу, что если солдату способно будет втрое больше пуль в походе с собой иметь, то в бою сей солдат над противником изрядное преимущество получит.

— А что же мне никто о ружьях тех не докладывал из генералов штаба?

— Тут дело иное, — Александр Христофорович тяжело вздохнул, — обязательства свои, что писаные, что устные, Никита Алексеевич исполняет дотошно. Обещал поставлять без излишней оплаты, по своей стоимости, чугун литой и сталь кованую, их он и поставляет. А ружья — сие есть предмет механический, изделие, как он говорит, прецизионное, так что за них он деньги просит немалые. По двадцати семи с полтиной серебром, и это если, как у него в спецификации написано, с рубленым прикладом.

— Это как?

— Это когда приклад ружейный действительно как топором рубленый из полена. Солдат, конечно, под себя его и подстрогать может, но по уму требуется его и лаком верным покрыть дабы от воды не вело его, и вообще… И это для дульнозарядных ружей, а какие с казны заряжаться могут, то за те вообще по сорок рублей с полтиной просит.

— Это что же у него за ружья такие? И кто их покупать-то будет?

— Да много кто покупает. Те же казаки, что по уряду на Кавказ едут: говорят, что они вдвое дальше против нынешних стреляют, причем довольно метко. Генерал Паскевич из своих средств в Польшу таких изрядно заказал, хвалил очень, вот и я решил посмотреть сам, что это такое. И что за ружья — так могу и показать, мне как раз вчера парочку привезли.

— Так давайте завтра и посмотрю, на стрельбище. Но для армии за такие деньги…

— А насчет завода в Луганске каково ваше решение будет? — снова задал вопрос Егор Васильевич.

— Я пока не решил. Одно дело ружье хорошее выделать, а завод… Как вы говорите, он сказал? Там ничего улучшать не надо, а надо все снести и?… слово забыл.

— И по-людски построить. Вот, пусть полковник Дорофеев подтвердит, что предложение сие выглядит вполне разумно.

— Ваше величество, — тут же высказался означенный полковник, — Мне думается, что если вы сами его заводы увидите, то и решение верное сразу примете. А посмотреть на заводы эти будет вам весьма интересно, там одни машины новейшей конструкции будут интереснее, чем все заводы Демидовых. Вы же всяко в Тулу ехать решили, а там до его заводов и езды-то полтора часа. Опять же, не в упрек Тульскому голове скажу, гостевые апартаменты в Одоеве гораздо уютнее, а уж кухня там — просто объедение.

Царский поезд в Тулу из Москвы доехал к шести вечера, и — по настоянию Дорофеева — было решено немедленно отправиться в Одоев. Николаю было просто интересно самому посмотреть, каким волшебным манером можно за полтора часа семьдесят верст «с большим комфортом» проехать. Поэтому царский поезд — все восемь экипажей — сразу же подъехал к выделявшемуся из всех прочих построек красной черепичной крышей двухэтажному белокаменному зданию. Пройдя через него, Николай увидел несколько очень больших закрытых повозок с огромными стеклянными окнами, возле которых стояла, пыхая паром, какая-то машина. Вообще-то паровые машины Николай уже видел, так что он удивился лишь тому, что машина была совершенно белая, а на конце явно котла имелась большая звезда красного цвета.

— Вот, Ваше Величество, извольте: сия машина и есть паровоз, о котором ранее рассказывал, — проинформировал Императора Дорофеев. — А это вагоны, в которых все и поедут в Одоев. Ваш вот этот, белый, это личный салон-вагон Алёны Александровны. Для господ генералов синие вагоны, для лейб-гвардии зеленые. А бело-голубой, впереди поезда поставленный — это кухня и буфет, оттуда можно заказать что пожелаете.

— А цвета разные — это чтобы офицеры не путали, в каком вагоне едут? — рассмеялся Николай.

— Отнюдь, внутри вагоны весьма различны. В синем кресла кожей обиты оленьей, мягкие, а зеленом — сиденья деревянные и теснее стоят. А в салоне — он снова указал на белую повозку, — вроде и место для сна имеется, и стол для дел каких или же для обеда. Ну и ретирадник куда как лучше отделан. Мне в нем ездить не доводилось конечно, но рассказывали.

— Ретирадник в вагоне?

— В каждом есть, просто в каком покрасивее, а в каком попроще. В Липецк-то поезд семь часов идет из Тулы, как же без ретирадника?

— Понятно, — протянул Николай, хотя, откровенно говоря, он пока еще ничего про поезд не понял. — Но выходит, что я поеду в женском вагоне?

— Что вы, государь! Просто сей вагон Никита Алексеевич супруге презентовал, но она на нем и не ездит никуда. Посему люльки, что для младенцев были в нем поставлены, убрали, и сейчас его именуют просто «вагон для почетных пассажиров».

— Полковник, вы, гляжу, уже все тут знаете, так что поедете со мной, будете рассказывать что там и как.

В вагоне Николая очень удивила огромная кровать — такая, на которой и ему было можно вытянуться, и он даже поинтересовался у Дорофеева:

— А это Алёна Александровна что, такая же дылда как и я?

— Да нет, женщина она, конечно, высокая, но всяко не выше Натальи Николаевны Пушкиной. Ну, разве что на полвершка. А если вы про опочивальню — так у Павлова давно заведено, что в любом постоялом дворе должно быть место, и для императора годное: мало ли, говорит, куда император по делам приехать пожелает, так ему везде место для… как он там говорил, ну да, для плодотворного отдыха должно найтись.

Когда поезд тронулся, Николай с любопытством разглядывал в окно проносящиеся мимо просторы. Почти такие же, какие были видны и из окна экипажа. Неожиданно, после очередного поворота, в окне он увидел очень странную деревню:

— Полковник, а это что такое?

— Это мы въехали уже в поместье Павлова, тут все деревеньки теперь такие. Поначалу, конечно, выглядит непривычно…

— Это Павлов что, сумасшедший?

— Определенно нет. Дома сии ему встают даже дешевле обычной рубленой избы, а мужики у него болеют меньше и, следовательно, работают больше и лучше.

— Дешевле? А колонны перед входом он ставит чтобы еще дешевле дома сделать?

— Именно так. Колонны у него на бетонном заводе льют, лучше вас самому увидеть как. И обходятся они не дороже пары дюжин кирпичей, к тому же служат опорой для перекрытий бетонных, сиречь каменных, очень тяжелых но совершенно негорящих, и крыши черепичной. Что тоже изрядную экономию дает, ведь в такой деревне пожаров опасаться не приходится…

Осмотр металлургического завода в Ханино много времени не занял, но все, что для себя отметил Николай из интересного, свелось к паровой машине, да и то, лишь потому, что ему сказали, что «точно такая же и на паровозе стоит». А еще такая же стоит и на другом заводе, в Одоеве — и вот там царю очень понравилось смотреть, как делаются заинтересовавшие его «колонны для мужицких изб». То есть, как ему пояснили, их и для изб использовали — а вообще-то их отливали (в вертящихся на хитрой машине формах) из какой-то «серой каши» много для чего, и главным образом для железнодорожных станций: там на таких ставилась крыша над платформами, где пассажиры в дождь могли в вагоны садиться не боясь намокнуть. Но все «самое интересное» императору пообещали показать на заводе в Липецке, так что Николай решил еще на день задержаться, благо из Одоева в Липецк по рельсам можно было добраться меньше чем за пять часов.

Когда поезд остановился возле очередной станции («для пропуска встречного поезда», как подсказал Дорофеев), внимание Николая привлек яркий щит, установленный у дороги в том месте, где она ныряла в лес. «Мужики, берегите природу — мать вашу!», гласила сделанная на фоне нарисованных зеленых деревьев и голубого неба большими белыми буквами надпись на щите, но внимание Николая привлекло не это. Он повернулся, подтолкнул сидящего в кресле и что-то увлеченно читающего Бенкендорфа, и, указав на щит, спросил: