Засыпкиных я уважал за то, что мужики там всей семьей вкалывали всерьез. Выпуск чугуна из печи всегда проводил кто-то из сыновей, Илья Засыпкин — отец семейства — из литейного цеха не вылезал. В общем, «железное дело» они знали и работать не ленились, а то, что начали в рыночек не вписываться, так это дело поправимое. То есть я знал, как дело поправить — и предложил им простую сделку. Суть ее заключалась в том, что поместье и завод я выкупаю, младших Засыпкиных нанимаю на постоянную работу с окладами по сто рублей в месяц, старшего — Илье Петровичу было уже за пятьдесят — с окладом в две сотни ставлю начальником формовочного цеха. За поместье плачу «по рыночным ценам», то есть за две с небольшим сотни рыночных «душ» отваливаю пятнадцать тысяч рублей серебром.
Правда сначала я им предоставляю «неоплачиваемый отпуск» до лета — пока я перестраиваю их завод. То есть одного человека (пусть сами выберут кого) с зарплатой в шестьдесят рублей на это время я нанимаю «по отдельному контракту» наблюдать за копаньем руды и рубкой дров — но это если они сами захотят. Илья Петрович «захотел», причем, как я понял, не из-за денег, а чтобы поближе к заводу быть и разобраться, что я буду перестраивать. Ну да мне не жалко, пусть смотрит.
Три сына у меня «временно пристроились» на обучение: парни умные, грамотные, просто знаний им не хватает — вот я им знания и давал по возможности. Дом в Одоеве я себе выстроил трехэтажный, просторный — вот одну комнату на первом этаже под «учебный класс» и отвел. Правда поначалу парни в классе просто бамбук курили, но когда я им рассказал про химию процесса превращения руды в чугун, глазенки у них загорелись.
Сильно так загорелись, но по-разному. Старший, Николай, начал копать в сторону способов увеличения производительности домны за счет выбора наилучшего сырья, средний, Егор, серьезно заинтересовался улучшением «моих» кауперов, а Михаила — младшего — спустя три месяца Авдотья начала срочно обучать французскому языку: парень всерьез увлекся химией как таковой и я решил, что ему будет крайне невредно скататься до городу Парижу, поскольку во Франции много народу всерьез химией занимались и вот у них чему-то полезному научиться будет очень неплохо. Чтобы ему не очень скучно в загранице было, в помощь ему Авдотья начала срочно готовить еще полтора десятка парней из гимназий и реальных училищ: если получится, то человек десять весной отправятся перенимать передовой зарубежный опыт.
Еще в городе строились сразу две гимназии (мужская и женская) и две школы «для простолюдинов» — ими занялся, за соответствующую плату конечно, тульский архитектор Евгений Нежданов. И вот с ним у меня чуть до драки не дошло: здания он спроектировал красивые, но просто не желал понять, как можно дом без печей зимой отапливать, а еще никак не мог воспринять идею ватерклозетов. Но когда я ему это смог в конце концов объяснить (и показать живьем в только что выстроенном клубе), товарищ так вдохновился, что пообещал все школы (и обязательные для них в небольшом городке общежития для учащихся) выстроить до осени. И обещание свое выполнил.
Все это было хорошо, вот только Алёне очень не нравилось то, что я как бы и дома сидел, но ни на нее, ни на дочку внимания почти не обращал — ну, она так думала, на самом деле я каждый день и с дочкой играл, и с женой обсуждал всякое — да и не только обсуждал. Однако женщины — существа непредсказуемые, если что в голову себе вобьют — хрен выбьешь, и пришлось с этим просто смириться. Конечно, воспитание не позволяло ей вот так прям в глаза мне претензии свои высказать, но я же чувствовал. И решил ее слегка от тяжких мыслей отвлечь, предложив устроить в Одоеве типографию и начать выпускать городскую газету. Алёна идею обсудила с другими помещицами, совместными усилиями те прикинули, кто их соседей делу помочь сможет (скатавшись быстренько в заграницу чтобы купить потребные машины) — и это Алёну заняло где-то на месяц. А потом я ей торжественно пообещал, что с обучением чужих людей я завяжу как только завод в Ханино заработает. Честно пообещал: когда завод заработает мне просто некого учить станет.
Перестройка завода закончилась в конце апреля. За это время старую домну я просто снес целиком (большей частью ради неплохих кирпичей, пошедших на постройку новой), на ее месте выстроил новый «доменный цех» с тремя такими же кауперами, как на моей домне. Где «выхлопом» этих кауперов еще и вода грелась для паровой машины.
Да, паровую машину — первую паровую машину — я сделал еще когда только собирался конвертер соорудить. Ее изготовил из остатков первой и целиком из второй пушки, прямоточную (она конструктивно попроще обычной «двойного действия» и КПД у нее почти вдвое выше), мощностью сил примерно в десять. Она и качала воздух в конвертер — потому что никакими мехами потребные три или четыре атмосферы не накачать. Я же не просто так из первого чугуна, в домне выплавленного, отлил цилиндры для воздушного насоса, а когда паровая машина все же заработала, то удалось и «цирк с конями» прекратить, и закачку воздуха в домну сделать действительно непрерывной.
Потом я уже чугунную машину сделал, немного побольше — она получилась уже под сорок сил мощностью и весила чуть меньше тонны. Эту — вторую — я приспособил для кручения токарных станков. Совсем хреновых, но уж всяко лучше, чем любой из существующих. А когда есть токарный станок, то становится очень просто выточить валки для, например, прокатного стана. Не такого, как по телевизору показывали, а совсем уж примитивного: на вертикальной раме их несколько рядом друг с другом ставится и железяка через одну пару валков за раз и пропускается — именно такие сейчас в «развитых странах» и использовались. Чтобы железяка не просто так каталась туда-сюда, ее нагреть надо — и поднялись рядом со «станом» две длиннющие нагревательные печи. Они уголек тратили со страшной силой — но из стана выходили очень полезные железяки. Например, стальной пруток, который вполне годится в качестве арматуры для железобетона — без которого хрен бы я чего построил в Одоеве. И вообще где бы то ни было…
Ну а когда я прикинул предстоящие поступления неплохого металла, мне пришла в голову светлая мысль о том, что металлопрокат бывает разный. И что на стане можно не только проволоку-катанку гнать, но и рельсы например. То есть рельсы я и раньше уже наделать успел, у меня теперь по рельсам катались разливочные ковши от домны до конвертера и в литейных цех, но там всех путей было метров сто. А если проложить рельсы от нового завода до города, а потом и дальше пути кинуть…
Игнатьев в очередной раз пережил повышение оклада жалования, на этот раз до пятисот рублей в месяц, и приступил к покупке всех поместий по дороге от Черни до Липецка. Конечно, дело это не быстрое, да и не дешевое…
В конце лета, когда в Верхнем Студенце уже завершалось строительство первой домны, Карнеев прислал мне бумаги о праве собственности на Нижний Студенец. С оговоренным условием об уплате в казну шести тысяч в год в течение трех лет — а вот тот момент, что «если завод не заработает, все обратно взад вертать», там не упоминался. Видно не зря полковник Дорофеев в этой деревне три месяца просидел, по несколько раз в неделю наведываясь на стройку. Вероятно, он действительно был неплохим специалистом — если не по металлургии, то уж по общим хозяйственным вопросам, поэтому именно с его подачи (мы с полковником этот вопрос несколько раз обсуждали) мне было предоставлено право «выкупать для казенных нужд за свой счет» землю и крестьян-однодворцев, чье село лежало как раз между Студенцами. Формулировка такая использовалась не просто так: «для казенных нужд» означало, что хозяина никто спрашивать не будет и цену установит казна. То есть Канкрин, который за казенную копейку любого сожрет и не заметит. Понятно, что платить предстояло мне, а не казне, и с ценами было не все так сладко — но вот отказаться продать мне то, что я пожелаю купить, эти мужики не могли.
Ну да ладно, мне пока и того, что есть, хватит. С учетом полученного (правда за деньги) небольшого участка на Северском Донце, в том месте, где позже появился город Донецк (и не тот, который Юзовка или Сталино). Сейчас там находилась казачья «бродячая станица» со странным названием «Гундоровская», а территория вроде как относилась к землям Войска Донского, так что по моему поводу был издан специальный рескрипт царя о том, что этот участок, размером в пятьсот десятин, выделяется в особую «казенную собственность» и передается в пользование мне «в пользование ради развития производств железных». Станица была «бродячей» потому что за лет десять она уже четыре раза переносилась с места на место, и каждое новое оказывалось ничуть не лучше предыдущих и в половодье все равно ее затапливало. Не знаю, насколько казакам понравилось то, что у них еще кусок земли отрезают, но никаких гадостей от них я не почувствовал. Да и то, земля была паршивенькая, урожаями совершенно не баловала — к тому же и пахать ее было сущее мучение. Но я там ничего пахать и не собирался. Мне вообще не до того было…
