Все это приятно щекочет наше исследовательское самолюбие.

— Смотрите, — закричала вдруг Нина, в нетерпении поднимаясь на носках и размахивая руками, — наши топографы!..

Они далеко внизу, по другую сторону перевала, и, разумеется, на их карте уже отмечен тот объективный факт, что Гиссарский хребет никуда не сворачивает, даже в угоду почтеннейшим из своих исследователей.

Мы почувствовали себя обворованными. Открытие буквально «увели» из-под носа.

— Пора возвращаться, — предложил Сергей и первым повернул обратно.

Вниз, вниз, вдоль Ханаки, до слияния ее с Ходжа-Мафрачем… Длинен обратный путь.

Вверх по Ходжа-Мафрачу ни тропы, ни людей. Природа и мы — нос к носу. Это тягостно. В конечном счете мы, как и все люди, привыкли жить среди небольших, удобных в обращении вещей. Горы — это как-то громоздко. Гнетущее ощущение одиночества, заброшенности на миллион лет и километров от уютного уклада жизни усиливается тем, что вслед за нами в ущелье вползают тучи. Мы движемся — движутся и они. Это напоминает преследование, причем мы в худшем положении. Тучи, хоть и вровень с нами, движутся все-таки по воздуху, тогда как нам приходится карабкаться по скалам, зачастую на четвереньках. Тучи движутся безостановочно, а мы вынуждены время от времени отдыхать. Мы давно бы остановились переждать непогоду, если бы нашли относительно ровное местечко для палатки.

Но вот белесые щупальца тумана дотягиваются до нас. Тогда мы выбираем крохотный «пятачок» возле самой реки. Дальше уже начинается ледник с гротом, откуда вытекает река.

Разбить палатку на площадке величиной с обеденный стол, не свалившись при этом в воду, — конечно, чудо, случающееся только однажды. Но мы уже в таком состоянии, что способны вершить чудеса.

Итак, спереди — ледник, сзади — каменная осыпь, слева склон ущелья, справа — река. Но вскоре мы перестаем соображать, где что находится — все скрыто тяжелым свинцовым туманом. Желаем друг другу «спокойной ночи», и это кажется большим, чем обычная вежливость.

Просыпаемся от удара грома возле самого уха. Ситуация вмиг проясняется. Гроза, да еще горная, и мы в самом центре грозовой тучи. Электрические разряды возникают совсем рядом, и за каждой вспышкой молнии мы тотчас же слышим гром, не отстающий ни на мгновение. Ущелье тесное, и видно, где молнии вонзаются в ого стены. Утром в этих местах можно будет найти черные сосульки оплавившегося камня.

Некоторое время спустя мы начинаем замечать такие подробности, как мокрые одеяла, палатка, одежда. Мы — в туче. И ливень не падает на нас, а образуется тут же. Мы, как и все прочие предметы, аккумулируем на себе влагу.

Одиночные удары переходят в сплошную канонаду. Молнии точно догоняют одна другую — каждое мгновение их можно насчитать несколько, и ущелье озарено мертвенно трепетным светом, как сварочный цех. Со стороны подобный фейерверк, вероятно, увлекателен. Вблизи же все это кажется слишком помпезным: не стоит расходовать столько энергетической мощи, чтобы испепелить пятерых человек. В старину боги были экономнее.

Наши лица выглядят призрачно-бледными, чему причиной, видимо, не только освещение. Мы стараемся распознать в этом хаосе шум реки. Каждый отлично помнит, что достаточно потоку чуть-чуть спрямить свое русло, и приютивший нас ровный «пятачок» перестанет существовать.

— Юра, ты там с края, пошарь, далеко ли вода?

— Далеко, — слышится ленивый, как бы с полусна голос. — Едва рукой достаю.

Время от времени что-то с грохотом прокатывается по руслу. Это камни, сорванные вздувшимся потоком. Один скатывается с раскисшего склона, под которым разбита наша палатка, и гулко ухает в реку. Мы определяем, где он упал, ниже палатки. Следующий… Выше. Еще один… Опять мимо. Мы инстинктивно поджимаем ноги, чтобы представлять как можно меньшую мишень.

У Саши с Юрием серьезный научный спор. Хладнокровный Юрий утверждает, что сель — грязевая лавина — движется со скоростью черепахи. Саша настаивает на скорости курьерского поезда. Оба ссылаются на солидные источники. Меня не устраивает ни то, ни другое. Я предлагаю перебраться из этой ловушки повыше, на ледник.

— Ночью? По мокрому льду? — едко спрашивает Сергей. — Мы непременно не досчитаемся там кого-нибудь.

— Может, проголосуем? — настаиваю я. — Чем бездействовать…

— Решаю я, — твердо заявляет Сергей. — В Москве обсудите, прав я или неправ.

— Ничего, мальчики, — примирительно говорит Нина. — Главное, что не мокро…

— И не холодно…

— И камни не валятся…

— И небо ясное…

— И сель не предвидится…

Тут-то и раздается такой грохот, точно целый хребет стал извиваться в корчах. Мы вмиг принимаем сидячее положение, насколько позволяет низкая палатка, готовые ежесекундно вскочить и снести ее головами. Но грохот смолкает, и мы вновь как спасение, как сладчайшие звуки, слышим небесную перепалку и шум потока.

— Не сель, — облегченно вздыхает Сергей. — Это рухнул ледниковый грот. Тот самый… — Он толкает меня в бок. — Спим.

Мы, конечно, не спим — дремлем…

— Мальчики, — тихо расталкивает нас Нина. — Огни Эльма.

Снаружи все тихо. Зубцы скал увенчаны крохотными светящимися кисточками.

— Страшно красиво, правда? Как цветы…

Ее чисто женский восторг не находит сочувствия. Но он убеждает нас в том, что мир не изменился.

Утром я вижу у Саши торчащий из нагрудного кармана нож.

— Это зачем?

— А вдруг завалило бы и палатку пришлось резать, — смущенно объясняет он.

Глубокая ледяная котловина, окруженная сплошной скальной стеной. Острые грани, венчающие ее, ощерены в фиолетовые небеса. Странное бессолнечное небо. Не сразу сообразишь, что оно скрыто плотными тучами, принявшими такой оттенок. Вокруг пусто, как на Луне. Такими я представлял себе космические пейзажи, на фоне которых репортеры будущего пишут корреспонденции в «Межпланетную жизнь». Может быть, только и отличает нас от астронавтов то, что мы находимся на Земле. И цепочка вырубленных ступеней, идущая зигзагом в обход зеленоватых трещин, напоминает, что мы попали сюда не из космоса.

Мы сидим на рюкзаках посреди котловины и обсуждаем положение. Четыре часа дня. Впереди — ничего похожего на перевал. На карте это место девственно бело. Потеряв еще часа два на поиски перевала, мы вынуждены будем заночевать здесь на льду. Для нас — без спальных мешков, без дров да еще вымокших при переходе вброд ледяного желоба — это наглый эксперимент.

Если же тотчас начать возвращение, может быть, мы успели бы еще до темноты по своим следам к развилке Ханака — Ходжа-Мафрач, к дровам, к костру. Но оттуда нам одна дорога обратно в Сталинабад. Искать обход у нас не хватит ни продуктов, ни времени: существуют контрольные сроки, после которых начинаются розыски затерявшейся группы.

Помимо того что в ряду общих судеб решается и моя судьба, вопрос, рискнем ли мы идти вперед, занимает меня и другой своей стороной. Представляется редкий случай: не разговоры, не привычные поступки, а одно рискованное действие — определит главное в этих людях.

Вокруг осыпаются лавины. Белый откос внезапно окутывается снежной пылью, слышится змеиное шуршание, затем грохот — и поднятый лавиной ветер бьет нам в лицо, спирает дыхание. Когда мгла оседает, открывается нагая черная стена, точно под шумок сменили декорации. Очень неуютно быть актером на такой сцене.

Сергей несколько минут сидит отвернувшись, молча, спрятав лицо в ладонях. Сейчас он определяет силы каждого и решает за всех. Мы стараемся не глядеть в его сторону. Затем он решительно поднимается, берет веревку, бросает другой ее конец Юрию.

Они обвязываются, чтобы идти на разведку. У них ледорубы и ботинки. Остальные экипированы явно не для таких переделок.

— В пять ждите нас.

В пять — последняя надежда на возвращение. Не к дровам, туда уже не успеть, — к месту вчерашней грозной ночевки. Там под нами был все-таки камень — не лед. Разведчики уходят в связке.