— Разрешите сказать, Борис Петрович?

— Ну-ну, — ответил Колыванов, не поднимая глаз от развернутой на столе схемы.

— А если действовать не по нормам министерства, а, так сказать, по-военному? Можно ведь и в месяц уложиться?

Колыванов поднял глаза, и. Василии с удовлетворением отметил, что в них снова заиграла усмешка.

— Да, если по-военному, — задумчиво протянул он. — Дело в том, что мы давно перешли на мирное положение, Василий. Начни мы по-военному действовать, начальство как раз и придерется…

— А мы ответим, что применили наш старый опыт, — лукаво сказал Чеботарев, понимая, что Колыванову понравилась эта мысль. — Мы легкую партию отправим вперед, а остальные пойдут следом. В конце концов какое кому дело, сколько дней рабочие станут пикеты ставить да углы вымерять, если мы налегке всю трассу пройдем и скажем — она будет здесь! Что вы на это ответите, Борис Петрович?

Напряженное выражение еще не сошло с лица Колыванова. Василий торопливо добавил:

— А если они нам такой жесткий срок дают, то надо сегодня же выходить, я так думаю, товарищ начальник.

Он опять обращался официально, так как неслужебный разговор о кознях против Колыванова и о том, как их отвести, был закончен. Колыванов встал из-за стола и хлопнул его дружески по плечу:

— Так пройдем за тридцать дней трассу?

— О чем говорить, Борис Петрович! В Карпатах мы, помню, за две недели обследовали больше полутораста километров, а там условия были потруднее… Вы разрешите мне идти с передовым отрядом? Возьму человека три, а остальные пусть по мере возможности поспешают за нами…

— Делай. Только с головным отрядом пойдем оба.

— Да что вы, Борис Петрович!

— Ничего, Василий, придется идти обоим. Подготовь людей, завтра выступим. На первых участках, где трассы совпадают, задерживаться не станем, надо торопиться туда, где придется всю работу по разбивке делать заново. Предупреди людей, что работа будет срочная, без отдыха, без дневок. Ну, торопись, да пошли ко мне помощницу. Надо еще людей с линии вызвать для разговора.

Чеботарев покинул кабинет, оставив Колыванова в том состоянии, какое, он знал, предвещало быстрые дела и короткие разговоры. И действительно, помощница немедленно выбежала из кабинета и начала звонить по линии, вызывая молодого инженера Иванцова, затем начальника снабжения, потом главного инженера участка и заместителя Колыванова. Все эти люди находились в разных местах, и сейчас к одним бежали посыльные, других вызывали по телефону. Колыванов действовал по-военному, и Чеботарев все время слышал его ставший очень звонким голос.

У Чеботарева, впрочем, было достаточно и своих дел: определить количество рабочих, указать их обязанности. Рабочие же не удовлетворялись его короткими приказами, а хотели еще что-то уточнить, узнать поподробнее. Его выручил Иванцов, молодой инженер, который, переговорив с Колывановым, сам занялся рабочими.

А еще через полчаса пришел старик Лундин и принялся помогать Чеботареву. К вечеру все было подготовлено. Можно было еще выспаться в домашней обстановке в последний раз перед нелегким, долгим походом.

Последняя «планерка», которую проводил Колыванов, Чеботареву не понравилась. Чувствовалось какое-то непонятно грустное настроение людей, будто они собрались на поминки.

Чеботарев попытался разогнать это тоскливое настроение насмешливой шуткой: «Никто ведь не умер! Они с Колывановым еще многих переживут!» Но ни один из сотрудников не отозвался.

Словом, все происходило так, как когда-то в Казахстане. Да и человек, виновный в таком невеселом прощании, оказался тем же Барышевым.

Но звучала тут и новая нотка. В той казахстанской истории все были на стороне Колыванова, негодовали, удивлялись приказу главного инженера. Теперь же, казалось, никто, кроме, пожалуй, молодого инженера Иванцова и, конечно, Чеботарева, не верил, что затея Колыванова удастся.

Чеботарев понял: слухи о распре Колыванова с главным инженером проникли по каким-то каналам в управление участка. И люди не верили, что начальник участка удержится на своем посту. Его распоряжения внимательно выслушивали, усиленно соглашались со всем, что он говорил, но было видно, что присутствующие ожидали крупных перемен, и некоторые, возможно, уже думали о новых назначениях. Заместитель Колыванова прямо сказал:

— А если до восстановления трассы придет приказ начинать работы, как тогда, Борис Петрович?

— Мы и без особого приказа должны начинать, как только поступит техника, — недовольно ответил Колыванов. — Но первые двадцать километров обе трассы совпадают. С них и начнете. Только не распыляйте технику, не соглашайтесь вести трассу с обоих концов. Все равно людей пока нет, а через месяц мы обязаны вернуться…

Заместитель лишь крякнул, глядя на приколотую к стене схему участка. Чеботарев понял: не верит, что группа Колыванова выберется из болот за месяц. Спасибо, что хоть не стал возражать.

Но на «планерку» пришли и сторонники Колыванова. Словно бы случайно заехал секретарь райкома Саламатов и привез с собой председателя исполкома. И «планерка» сразу пошла спокойнее. Все знали, что Саламатов горой за Колыванова. По колывановскому проекту дорога должна была связать все предприятия, возникающие в тайге. Даже будущие станции назывались по проекту: «Алмазная», «Медный», «Дикая», «Чувал», «Железногорск». Барышев хотел оставить в стороне от дороги и Медную и рудники Чувала.

Чеботарев был в самом свирепом настроении. Его поражало и огорчало видимое благодушие Колыванова. Неужели начальник не видит, что на него все смотрят, как на жертву? После окончания «планерки» Чеботарев даже не стал дожидаться Бориса Петровича и ушел один, услышав, как Колыванов о чем-то разговаривает с Саламатовым да еще посмеивается. Нашел время шутки шутить!

А Колыванов, видно, заговорился с секретарем райкома. То ли к нему домой заходил, то ли в райкоме засиделся, только вернулся очень поздно. Пришел веселый, что-то пытался напевать, хоть ни слуха, ни голоса у него но было. Чеботарев сердито захрапел в своей комнате, чтобы выразить свое неодобрение. Но уж после этого притвориться проснувшимся и спросить, что такое веселое посулил Борису Петровичу Саламатов, стало неудобно.

Утром же было не до разговоров. Наскоро позавтракав, Чеботарев отправился снаряжать отряд. Колыванов зашел на минутку в контору и опять застрял там, будто муха на липкой бумаге, столько оказалось дел в последнюю минуту. Выступление отряда задерживалось, как ни стремился Чеботарев организовать все по-военному.

Получилось, что отряд покидал город отдельными группами. Сначала ушел оленный обоз с инструментами, продуктами, оборудованием. Следом за ним двинулись Колыванов и старик Лундин, чтобы обогнать погонщиков оленей на повороте, где начиналась прямая. А Чеботарев все еще улаживал какие-то недоразумения с лесорубами, с кладовщиками, с начальником снабжения. На пожарной каланче уже пробило двенадцать, а Чеботарев, взволнованный, потный, злой, продолжал подписывать расписки и накладные.

Он первым увидел самолет, который шел на посадку. Прервав спор с начальником снабжения, он долго пытался сообразить, кто же это может прилететь. И, наконец, решив, что ждать чего-либо, кроме новых неприятностей, нечего, быстро вышел на улицу.

Улица была пуста. К приземлившемуся самолету со всех ног бежали ребятишки. Чеботарев решительно повернул в парму и зашагал упругой злой походкой. Он не смотрел под ноги: злому, как и пьяному, земля расстилается ковром. Начальник снабжения, что-то крича, побежал за ним вслед, но Чеботарев только повернулся вполоборота:

— Делай как я сказал! — И снова зашагал той же легкой стремительной походкой. Если самолет привез какую-нибудь неприятную для Колыванова весть, пусть она сама и догоняет начальника. Не хочет Чеботарев передавать ее…

На окраине города он обогнал лесорубов. Они шли медленно, развалистой походкой, какой ходят привыкшие беречь свои силы для тяжкого труда люди.