Не собиралась спрашивать, просто разные мысли про эту таинственную кузину нет-нет да и начинали вертеться в голове. И всё потому, что та скоро появится в Эбессане. Иначе Лила о ней и не думала бы.
— А, вот вы о ком. Поняла, — портниха задумчиво воткнула булавку в крошечную подушечку. — Нет, эссина. Надо сказать, последние лет тридцать гранметресса была вся в своих делах и не привечала родственников. Особенно её подкосило неудачное замужество дочери. Она, говорят, даже запретила покупать для библиотеки Эбессана новые геральдические книги, в которых обозначена её новая родня. О, леди Эльянтина умела быть неумолимой. Но виконтессу Фаро она назначила главной наследницей, и, как мне сказали по секрету, на её содержание выплачивались средства в расчёте на лучшие ателье Асварда. Так что вряд ли я могла бы рассчитывать увидеть здесь эту юную леди!
— Наверное, она и учиться не желает, — сказала задумчиво Олетта. — Живёт среди столичных удовольствий, может быть, уже собирается выйти замуж. И большого дара у неё, говорят, быть не может. Ну и ладно, подумаешь, одной леди в Эбессане меньше.
— Ну разумеется, — согласилась портниха. — Когда учёба в колдовской школе лишь дань моде, зачем зря терять время? Мне кажется, вам нужен бант из лент и кружева на руку, эссина Лила. Это будет подарок от моего ателье.
Идея насчет банта встретила горячее одобрение. Забрать платье договорились в день бала утром — полностью готовое, останется только надеть. И вообще, в день бала не бывает занятий, всегда суматоха, появляется много наёмных карет — всё получится наилучшим образом.
В этот раз они опять возвращались в почтовой карете. Пассажиры сошли в деревне, так что в Эбессан, кроме Олетты и Лилы, отправлялся только мешок с почтой. При почтовой станции была лавка, где продавались свечи, ламповое масло, бумага и прочая всячина. Там же и сортировали почту, вынули из мешка часть писем и посылок, оставили лишь адресованное в Эбессан. Пока Олетта покупала у приказчицы красный сургуч для писем — бумаги и чернил в школе было вдоволь, а вот сургуч полагалось иметь свой, — Лила смотрела, как служащий пересчитывал пачку писем. Она решилась спросить:
— Эсс, там есть письмо для эссины Каверан, из Каверана?
Письма ученицам выдавали лишь в школе, в канцелярии, на станции бесполезно было и узнавать, но Лила спросила, и служащий тут же перебрал письма и согласно кивнул.
— Да, эссина, желаете забрать?
— Да, пожалуйста. Благодарю, эсс.
Обрадованная Лила взяла пакет с зелёным сургучом и даже не подумала о том, что это, вообще говоря, неправильно. Олетта вот удивлённо заморгала. Как это, просто взять и отдать письмо?! Но она промолчала. Лила лишь подумала о том, что пакет с зелёным сургучом не от отца, тот пользовался красным. Зелёный был у эссы Ниды. Так и есть — надпись на пакете была сделана её рукой.
Присев на лавку у стены, Лила вскрыла пакет.
«Шлю вам свои горячие приветствия, драгоценная моя эссина Лилиана!
Так же передаю вам приветы от всей прислуги в Каверане. Мы были так удивлены и расстроены вашим внезапным отъездом. Искренне надеемся, что ваш путь до Эбессана получился счастливым и благополучным».
О да, конечно, они были удивлены. А манера излагать — именно Ниды, не ошибёшься. Лила стала читать дальше:
«Как вы понимаете, ваше любящее семейство очень грустит о вас и беспокоится. Леди баронесса то и дело вас вспоминает. Эсс Винтен Настан часто приезжает в Каверан навестить вашу милую матушку и дорогую сестрицу, потому что, как известно, горечь разлуки не так удручает, если есть, с кем её разделить».
Эту фразу Лила перечитала, в её ушах словно зазвучал нарочито-любезный голос экономки. Она давно научилась отделять истинный смысл от этой любезности. И этот истинный смысл отчего-то не радовал.
«Наша добрейшая баронесса и милая эссина Исира здоровы и веселы, разумеется, когда не грустят о вас, эссина Лила — хвала Пламени Великому! А вот барон, к сожалению, немного нездоров, хотя скажу сразу, что он вне всякой опасности и уже поправляется.
Дело в том, что, гостя у его светлости графа в день вашего отъезда, он согласился поучаствовать в псовой охоте и упал с лошади, сломав ногу и повредив правую руку. В настоящее время он не встаёт с постели, большей частью спит под действием лекарства. Лекаря прислал сам граф, это весьма именитый и искусный мэтр, и он уверяет нас, что уже через два или три месяца наш дорогой барон будет полностью здоров. Он подчеркнул, что именно крепкий и здоровый сон вкупе с его зельями снимает боль и является для барона залогом выздоровления».
О, Пламя! Лила уронила руку с письмом на колени. Отец покалечился, не встаёт. Будет полностью здоров — ну хоть это хорошее известие! И понятно, что до него не дошло её письмо. Баронесса, скорее всего, распорядилась им сама.
— Что такое, Ли? — Олетта присела с ней рядом. — Плохие вести?
— Мой отец болен. Он упал с лошади.
— О, какой ужас! — воскликнула Олетта, — но он поправляется?
Лила кивнула и принялась читать дальше.
«В Каверан привозили письмо от вас, оно у баронессы. Барону, как я сама слышала и позволю себе передать вам, сообщено, что у вас всё чудесно и вы необычайно довольны новой жизнью. Я охотно этому верю, поскольку знаю, как увлекательно бывает молодой девушке сменить обстановку, и очень за вас рада. Господин барон, должна сказать, сердился, что вы уехали самовольно и нарушили этим его приказ. Он упоминал, что должен написать вам и как можно скорее вас навестить. Боюсь, он не желает утруждать вашу добрейшую матушку написанием письма под его диктовку, сам же сделать это пока не способен, как и навестить вас в Эбессане. Я бы охотно помогла барону, но баронесса от него не отходит, окружая любовью и вниманием, и даже наняла ему сиделку, так что я не смею быть навязчивой».
Выходит, это она, Лила, самовольно нарушила отцовский приказ! Обидно, но нельзя сказать, чтобы неожиданно.
«Эсс Винтен Настан тоже был опечален, что не смог с вами попрощаться. На следующий день после вашего отъезда он нанес визит в Каверан вместе со своей уважаемой матушкой. Баронесса Настан также выразила сожаление и тактично попеняла вашей доброй матушке на вольности вашего, эссина Лила, воспитания. Она опасается, что вы унаследовали склонность к необдуманным поступкам у вашей родной матери леди Кенталь. Кажется, наша дорогая баронесса сумела её успокоить».
Лила не знала, смеяться ей или плакать. Ах эти эпистолярные чудеса от эссы Ниды! И — Винтен! Винтен опечален, что они не простились! У неё даже слёзы на глаза навернулись. Вот бы случилось чудо, и они с Винтеном смогли увидеться!
— Ли, ты скоро? Пойдём уже, нас зовут!
Окончание письма Лила дочитывала в карете.
«И ещё одно маленькое сообщение для вас, не думаю, что важное. Но вчера в Каверан прискакал конный курьер с каким-то срочным посланием, которое баронессу чрезвычайно обрадовало. Пока она не объявила о сути известия, но тут же написала несколько писем и отправилась в Фавен, и у меня сложилось впечатление, что она собирается сделать много приятных покупок. Наверное, мы скоро всё узнаем, и я сообщу вам в следующем письме какую-нибудь радостную новость, пока же мне надо успеть к сегодняшней почтовой карете.
С сердечным пожеланием всего наилучшего,
Нида Тари,
Каверан, Фавен.
18. 09. 8905 во имя Пламени Вседержащего».
Лила перечитала письмо. Вроде бы не о чем тревожиться, разве что желать отцу выздоровления. Но было тревожно! Мачеха, Иса, Винтен, баронесса Настан, какое-то таинственное сообщение…
И обещанный сюрприз от Артура! И его подслушанный разговор с Альмагерой, когда та обещала отправить куда-то конных курьеров, тоже почему-то вспомнился.
Ах, подсмотреть бы в волшебное зеркало, что у них там, дома, творится!
Зеркало…
Лила пыталась, весь остаток дня, и всё никак. Горошина за горошиной перекидывались из мешочка в мешочек, подсчитывая её неудачи. Тогда, после первого раза, Лила посчитала неудачные попытки, как и было велено. Пятьсот шестьдесят восемь. И что толку? То была случайность, наверное. Неужели дело в волшебном озере?
