В о п р о с. В кафе «Космос» Ушаков встретился с Морозовым-Дядькиным по поручению старухи?

О т в е т. Не только. Старуха не знала, куда девался Морозов, и попросила Ушакова разыскать его. Но поручение встретиться с Морозовым Ушаков получил от Сироты: возвратившись в город, Морозов позвонил Сироте и сказал, что хотел его видеть, нужно поговорить. Осторожный начальник наборного цеха поручил встречу Ушакову. Он и не догадывался, какую большую услугу оказывал следствию!.. К сожалению, нам не удалось воспользоваться ею.

— Помешала моя «самодеятельность», — сказала я. (Все-таки полковник вспомнил о «самодеятельности»).

— Вы немало места отводите в повести Морозову-Дядькину, подробно рассказываете о его поступках, но только о  п о с т у п к а х.

— Майор Пахомов и Волынский на днях рассказывали мне его историю, но, Булат Искакович, обо всем не напишешь… Она не имеет прямого отношения к делу! Конечно, если бы я тогда не вмешалась…

— Но вы вмешались, Валентина Дмитриевна, — мягко, но настойчиво сказал полковник.

В о п р о с. Пока был жив Александр Бурак, старуха не открывалась Сироте, почему же потом она заманила его к себе в дом? Почему решила открыться, у нее же были все основания подозревать Сироту в убийстве брата, он мог быть опасен и ей? Или она замышляла расправу над Сиротой, поэтому ей и понадобился Ушаков.

О т в е т. Ушаков рассказывал о намерениях старухи. Нет, она не собиралась убивать Сироту, месть ее была более коварной, вполне в ее духе. Шантажируя Сироту паспортом Сибирцева, она хотела совсем превратить его в безвольного и послушного раба! Она собиралась все-таки заставить его отдавать ей деньги… Теперь, после убийства Бурака, тем более! О, эта была тонкая и жестокая месть, построенная на знании психологии Сироты, на его патологической страсти к деньгам — он должен был производить деньги, нести весь риск их производства и почти полностью отдавать их!.. Самой старухе, вы знаете, деньги не были нужны, она их обещала Ушакову и считала, что этим привязала его к себе! Ей же самой нужна была только власть — сладострастное упоение властью! В Древнем Риме, рассказывала она Ушакову, был такой закон: если рабовладелец умирал насильственной смертью, то все рабы, бывшие в это время в доме, предавались смертной казни. Так что рабы не только служили своему господину, но и всячески оберегали его, вынуждены были беречь его как зеницу ока!.. К этому стремилась и старуха, она собиралась сообщить Сироте, что паспорт Сибирцева спрятан в надежном месте, у людей, которые предупреждены, что в день ее, Серафимы Бурак, смерти, должны опустить хранящийся у них конверт в почтовый ящик. А на конверте адрес: Городское Управление внутренних дел. Сирота, бахвалилась старуха, не только не посмеет покушаться на меня, но будет дрожать за мою жизнь, будет каждое утро просыпаться в холодном поту: жива ли я — и радоваться и благодарить бога, что жива!

В о п р о с. Что вы узнали о Серафиме Бурак и ее брате во Львове, Булат Искакович, во время своей поездки во Львов?

О т в е т. Прежде всего, что они вовсе не Серафима и Александр Бураки. В годы Отечественной войны в одном из партизанских отрядов на Львовщине воевали брат и сестра Бураки, Александр и Серафима, но они попали в руки гестаповцев и погибли, а эти присвоили их имена. С помощью органов госбезопасности удалось установить, кто они такие, разоблачить их как предателей и провокаторов.

В о п р о с. Правда ли, что Иван Заруцкий — потомок известного казачьего атамана? Наверно, из-за Ивана Заруцкого у старухи такое увлечение Мариной Мнишек.

О т в е т. Думаю, что дело обстояло несколько иначе: мания у старухи возникла несколько раньше и полагаю, что она клюнула на Ивана Заруцкого именно потому, что он Иван Заруцкий (между прочим, почему старуха?.. В те годы она вовсе не была еще старухой!). А Заруцкий — проходимец и альфонс — воспользовался манией Серафимы. К тому же он обманул ее, никакой он не потомок казачьего атамане, сын обыкновенного кулака.

— Спасибо, Булат Искакович. Кажется, у меня больше нет вопросов.

— Зато у меня есть, Валентина Дмитриевна. Не все же вам спрашивать! В первой главе вы привели корреспонденцию из газеты «Известия» — «Необыкновенная история».

— Да, привела.

— История действительно необыкновенная: сын учителя-революционера, случайно, проходя по берегу сибирской реки, слышит крики о помощи и спасает тонущего мальчика — как оказывается, сына человека, который несколько десятилетий тому назад совершенно в другом краю спас от царской тюрьмы его отца! Необыкновенная история, особенно если прибавить к ней и случай с медальоном! Но так как она не имеет никакого отношения к расследовавшемуся нами делу, а вы ее все-таки в повести привели, — то у меня возник вопрос: зачем? Ведь зачем-то она вам понадобилась? А?

— Понадобилась, Булат Искакович. Сейчас объясню. У нас в редакции есть ответственный секретарь Дима Судариков. Он тоже прочел рукопись моей повести. Прочел и сказал, что его смущают имеющиеся в ней «случаи случайных совпадений». Как я ни доказывала ему, что все главное в рукописи соответствует обстоятельствам дела, он качал головой и говорил, что этого не может быть, в жизни такого не бывает — он вообще у нас главный специалист по части вопросов — что бывает и чего не бывает в жизни! Тогда я рассердилась и принесла газету «Известия» с корреспонденцией «Необыкновенная история»: смотри, какие происходят невероятные случаи! Я верно рассчитала, «Известия» оказались безотказным аргументом! Тогда я решила вставить корреспонденцию в повесть. Всех дим судариковых, кто сомневается, что в жизни бывают необыкновенные встречи, удивительные совпадения и т. д., я отсылаю к корреспонденции в  г а з е т е! «И з в е с т и я»!

Услышав мое объяснение, полковник расхохотался. Он схватился обеими руками за шов, застонал от боли и снова захохотал, закланялся на кровати.

— А что, Валентина Дмитриевна, — говорил он, вытирая рукой слезы. — Это выход! А что…

Потом он замолчал, и мы сидели притихнув.

— Конечно, я тогда помешала встрече Ушакова с Морозовым-Дядькиным, — сказала я. — Вы считаете, что я должна написать о Дядькине?

— Но не только потому, что тогда помешали встрече… Человека судят по делам, верно? Но разве не важно, что он думал и чувствовал при этом?..

После разговора с полковником я написала двенадцатую главу».

Тогда мы еще продолжали называть его по привычке Морозовым, хотя уже знали, что никакой он не Морозов, но мы не имели представления, что есть у него и третья фамилия — Дядькин — подлинная.

Но он-то все знал, и знание его давило!

«Вообще, мне повезло, — думал он. — Эта чертова девчонка… Повезло, что она опустилась в цокольный этаж, удалось незамеченным ускользнуть! Но она могла подняться на несколько ступенек выше…» Он почувствовал, что у него пересохло во рту! Может быть, он не убил бы ее, только оглушил, но он был рад, что ничего подобного не случилось. Он прошел через двор, вышел на улицу, свернул в переулок, выбрался на другую улицу и сел в свободное такси: «В аэропорт!»

Он скосил глаза на водителя: рябое круглое лице показалось добродушным. Тогда он снова оглянулся. Оглядываться сразу не следовало! Кто его знает, этого таксиста, что он может подумать? Но если уж оглядываться, то надо это делать не открыто, а как бы невзначай — и реже… Но совсем не оглядываться он не мог! Он не был уверен, что девчонка — эта востроглазая цыганка — все же не увидела его в последнюю минуту и не преследует сейчас! Возможно, сама она и не преследует, но ей достаточно было увидеть, что он садится в такси и сказать об этом ближайшему постовому.

Нет, кажется, за ними никто не увязался — серый «Москвич», который следовал с самого города, свернул на Приозерный тракт, и сейчас позади вообще никого не было… Вот с какой-то проселочной дороги вывернула на шоссе вишневая «Волга» с шахматками на дверцах. Может быть, в ней — цыганка! Ехала наперерез ему, проселками… Он снова почувствовал, как все пересыхает во рту…