Мы долго молчали.
Потом я рассказывала про Волынского и Есенова, про их спор, в котором каждый из них думал не о себе, а искал истину. Полковник улыбнулся.
— Конечно, они такие и есть, Валентина Дмитриевна, вы в них не ошиблись. Но, судя по тому, что вы сейчас рассказали, спор их тогда был, ну как вам сказать… Вряд ли каждый из них действительно придерживался той крайней точки зрения, которую отстаивал. Мы иногда так делаем, чтобы лучше увидеть все сильные и слабые стороны наших версий…
Снова где-то загудел пароход…
Полковник помолчал, потом заговорил. Он рассказал, как встретился с женой. Это было на турбазе — она должна была назавтра уезжать домой, а он туда только приехал. И они встретились. Он вспомнил, как они лазали с ней на какую-то гору до линии снегов, в потом спустились к подножью, к пшеничному полю — и отдыхали прямо в пшенице. Я слушала, и мне было невообразимо жалко его… и я ревновала к той, умершей.
«Зачем, зачем, зачем мы живем, — снова думала я. — Ради чего мы приходим в этот мир? Не гении — с гениями все ясно, а мы, зачем приходим, зачем пришли?..»
Я стала часто отклоняться от главного. «Дисциплинка!» — как любит говорить Есенов. Да, дорогой товарищ Есенов, не плохо бы тебе напомнить мне о дисциплинке. И я отвечу тебе: — Слушаюсь! Все, что от лукавого — прочь! Надо думать только о главном.
Из сочинения Н. Костомарова «Русская история. В жизнеописаниях ее главнейших деятелей».
(Настало время, — уже пора — начать знакомить читателей с жизнеописанием той, кто дала имя этой повести, — польской шляхеткой, женой Лжедмитрия Первого и женой Лжедмитрия Второго — Тушинского вора — Мариной Мнишек. Я процитирую листки из сочинения известного до революции историка Н. Костомарова — три листка 6-го издания, Санкт-Петербург, 1912 год, — которые хранятся в материалах следствия. Сейчас я процитирую первый листок — в нем описывается свадьба Лжедмитрия Первого с Мариной Мнишек в Москве, а когда позволят обстоятельства, процитирую и оставшиеся листки. Вот оно — это описание):
«По русскому обычаю не венчались накануне постных дней: правда, это, собственно, не составляло церковного правила, а только благочестивый обычай; царь не хотел оказывать уважения к обычаям. С приездом Марины Дмитрием чересчур овладело польское легкомыслие.
Свадьба устроена была по заветному прадедовскому чину с караваями, с тысяцким, с дружками, со свахами (дело происходило 8 мая 1606 года. — В. А.). Марина, не любившая русской одежды, должна была на этот раз переломить себя и явилась в столовую избу в русском бархатном платье с длинными рукавами, усаженном дорогими каменьями и жемчугом до того густо, что трудно было распознать цвет материи; она была обута в сафьяновые сапоги; голова у нее была убрана по-польски, повязкою, переплетенною с волосами. После обычных церемоний новобрачные со свадебным поездом отправились в Успенский собор; пришлось целовать иконы, польки, к соблазну православных, целовали изображения святых в уста. Прежде венчания царь изъявил желание, чтобы его супруга была коронована. Неизвестно, было ли это желание самого царя из любви к своей невесте, или же, что вероятнее, следствие честолюбия Марины и ее родителя, видевших в этом обряде ручательство в силе титула: чтобы Марина приобрела титул не по бракосочетанию с царем, подобно многим царицам, из которых уже не одну цари спроваживали по ненадобности в монастырь, а вступала в брак с царем уже со званием московской царицы. После коронования Марина была помазана на царство и причастилась св. Тайн».
ГЛАВА 7
Валентина сдала материал в секретариат и вышла на улицу глотнуть свежего воздуха — в редакционной комнате было сизо от дыма, хотя она и вела упорную борьбу с курильщиками (хорошо еще, что редакция городской газеты не находилась вместе с другими в Доме печати, иначе их комната, веселая и шумная, была бы не общегородской курилкой, а масштабом поболее).
Она медленно шла по улице — вверх, в сторону театра, подставляя лицо ветерку и жмурясь от удовольствия. Она поглядывала на витрины и окна — магазины, магазины, кафе «Космос»… Люди за столиками… Валентина посмотрела на часы — был третий час, давно не мешало бы пообедать.
Валентина вошла в кафе и заняла столик в углу так, чтобы ее не отвлекали.
— Ромштекс будет готов только через двадцать минут, — предупредила молоденькая официантка.
Пока она ходила, заказывала обед, Валентина сидела, откинувшись в кресле, и отдыхала. «Следствие застопорилось, — думала она, — Пахомов оформил документы на всесоюзный розыск Морозова-Сибирцева, но сведений пока никаких…»
Девушка принесла на мелкой тарелке хлеб — два кусочка черного и белого, ложки, нож и вилку.
— Спасибо, — кивнула Валентина. Она посмотрела вслед уходящей официантке, отвернулась. Что-то встревожило ее. Она внимательно оглядела зал и… Через два столика от нее в соседнем ряду сидел Морозов… Сибирцев. Морозов-Сибирцев собственной персоной! Вероятно, он только что вошел, он положил на соседний стул соломенную шляпу и взял в руки карточку меню, огляделся. Валентина тотчас отвела взгляд, подперла щеку рукой. Как видно, Сибирцев ее не заметил.
Валентине показалось, что кончики пальцев на руках и ногах у нее онемели, а может быть, так оно и было! Что делать? Что делать! Позвонить полковнику или просто по 02?.. Но если Сибирцев тем временем уйдет?
Судя по всему, он действительно ее не заметил, он спокойно что-то заказал официантке. Официантка согласно кивнула и отошла. Через некоторое время она вернулась с графином пива и графинчиком водки на подносе. Сибирцев, довольный, потер кулаком рассеченный ямочкой подбородок. «Уселся надолго», — решила Валентина. Надо попытаться незаметно выйти — и позвонить… Но она заказала обед — прежде всего следовало за него расплатиться — и поесть, иначе обратишь на себя внимание!
Официантка принесла Валентине суп.
— Извините, ромштекс приносить не надо, я совсем забыла. У меня деловое свидание, я спешу, — сказала Валентина.
— Я уже выбила чек и заказала, — ответила официантка.
— Хорошо, получите с меня за ромштекс тоже.
Официантка покачала головой.
— Что же я буду брать у вас за ромштекс…
Валентина протянула деньги, там было больше, чем полагалось, и торопливо принялась за суп. Как на горе, он был горячий, она обожглась.
Она метнула испуганный взгляд на соседние столики — Сибирцев сидел, потягивал пиво. Внимание его было обращено на дверь.
«Может быть, он кого-нибудь ждет?»
Нет, уходить было нельзя!
Она оказалась права — Сибирцев ждал. Валентина еще не успела доесть суп, как тот, кого он ждал, появился в дверях.
Когда Валентина увидела его, ей потребовалась вся ее воля, чтобы усидеть на месте. В дверях стоял Ушаков. Он был в той же светлой тенниске, что и тогда, в библиотеке, так же весело щурился, приглаживая крохотный блондинистый чубик на стриженой голове… Нет, его появление в кафе не было случайным, не могло быть случайным, он пришел на встречу с Сибирцевым!
Валентина и на этот раз не ошиблась. Ушаков оглядел зал и направился к столику Морозова-Сибирцева. Сибирцев переложил шляпу на другой стул, Ушаков сел — спиной к Валентине.
Сибирцев подозвал официантку, показал на меню. Официантка застрочила карандашом в блокноте, вырвала листок, подала Сибирцеву, он достал деньги, расплатился.
«Тоже расплачивается заранее, чтобы а любой момент встать и уйти», — подумала Валентина. Если сердце ее до этого неистово колотилось, то сейчас оно вдруг остановилось, замерло: официантка от стола Сибирцева направилась прямо к ней.
— Вот сдачи, — положила она на стол несколько монет.
«Надо же попасть в кафе, где все — ударники коммунистического труда», — с досадой подумала Валентина. Теперь она не сомневалась, что Сибирцев ее заметил, и хотя он не смотрел на нее, она могла бы поручиться, что делал он это нарочно, он заметил ее и узнал!
