— Как видите, Валентина Дмитриевна, — полковник улыбнулся. — В свое время вы высказали верное предположение: чемоданы Бураку действительно подбросили!
— Да, но я грешила на диспетчера такси. — Почувствовала, что к щекам моим снова подступает жар: сейчас полковник вспомнит о моей «самодеятельности».
— Привезти чемоданы Бураку — был, как вы однажды выразились, ход со стороны Сироты смелый и остроумный, — сказал полковник (если он и вспомнил о моей «самодеятельности», то никак не подал вида). — Хотя у Бурака Сироте не повезло! Во-первых, как вам известно, паспорта Сибирцева он здесь не нашел, а во-вторых, в один из чемоданов завалилась случайно спичка-зубочистка…
— Маленькая спичка из чемодана сыграла с Сиротой злую шутку! А если бы он ее туда не обронил? Что было бы?
— Думаю, мы вышли бы на Сироту другим путем. Не один конец веревочки, так другой — немного раньше, немного позже, — но мы бы все равно распутали узел. — Полковник махнул рукой. — Все равно! С какого конца приступить к поискам, конечно, важно, но в результате, если по-серьезному искать, — все равно приходишь к истине. Человек, совершающий преступление, с самого начала обречен! А теперь, Валентина Дмитриевна, второе замечание… Вижу, вы догадались.
— Я вообще ждала, что вы начнете с него! Речь идет о сюжетной линии Ушакова-Алексеева?
— Да. Если все остальные линии в повести соответствуют обстоятельствам дела, то здесь вы присочинили — и, не обижайтесь, неудачно. Здесь вы вступили в противоречие с жизнью. Прежде всего, органы МВД не засылают своих сотрудников в шайки уголовников. А во-вторых, эта история с нарушениями социалистической законности…
— Мне хотелось с ее помощью показать, что никакие заслуги не удержали бы сотрудника в органах МВД, если бы он совершил грубое нарушение социалистической законности. Вы бы первый не посмотрели ни на какие его заслуги…
— Совершенно правильно, человек, нарушивший социалистическую законность, был бы немедленно отчислен из органов МВД! Подчеркиваю — немедленно! Никто не стал бы ждать, пока он выполнит задание. Право выполнять задание — это тоже надо заслужить!
— Что же мне теперь делать?
— Переписать эту сюжетную линию, рассказать, как все было на самом деле, разве это менее интересно? Лейтенант Алексеев, со всеми его проблемами, — ваш вымысел, а Ушаков — реальный человек. Расскажите о нем правду, — что человек он сложной судьбы, действительно отбыл наказание, покончил со своим преступным прошлым… а когда его попытались возлечь в шайку фальшивомонетчиков, сообщил нам об этом, помог разоблачить их!
— Но повесть уже написана, Булат Искакович… Ваше замечание верное, я согласна с ним, но… А нельзя ли так: оставить в повести все как есть, а в заключительной главе привести ваше замечание, рассказать, как все было на самом деле?
— Вы автор, поступайте, как считаете лучше. Для меня важно только, чтобы у читателя сложилось верное представление о методах и принципах нашей работы.
— Сложится, Булат Искакович, во всяком случае, я постараюсь! Я приведу в заключительной главе ваше замечание — и вообще весь наш разговор! Разрешите теперь задать вам несколько вопросов, так мне будет удобнее выявить подлинную роль Ушакова — да и кое-какие другие моменты требуют разъяснения.
Интервью полковника
В о п р о с. Я начну как будто издалека, Булат Искакович. Давно ли вы лично заподозрили начальника наборного цеха Сироту и библиотекаршу Серафиму Бурак в причастности к производству фальшивых денег?
О т в е т. Давно. Собственно, вы задали не один, а два вопроса. Отвечу сперва о Сироте. Я заподозрил его с самого начала — как только услышал ваш рассказ о жалобе библиотекарши на Ушакова, будто бы Ушаков вырывает страницы из книг, а книги эти — по специальному вопросу. Фокус в том, что Ушакова я отлично знал. Если хотите, он в каком-то смысле мой крестник: в свое время я вел его дело, мы переписывались, пока он отбывал наказание, я поверил в его раскаяние. Я был в числе тех, кто добивался его досрочного освобождения. Потом Ушаков приехал к нам в город и я помог ему устроиться на работу в типографию, начать честную жизнь. И вдруг — ваш рассказ. Естественно, я заподозрил: вам пожаловались неспроста. Зная, что вы пишете о милиции, рассчитывали, что жалоба на Ушакова может дойти до нас. А Ушаков, по мнению тех, кто старался запутать следствие, — фигура такая, что может сбить с толку. Он был в заключении, он работает в типографии, он хорошо рисует, а тут еще он вырывает страницы из специальных изданий!.. То, что фальшивомонетчики как-то связаны с типографией, можно было предполагать по самому характеру преступления. «Ушаков хорошо рисует — об этом в типографии все знают, — рассуждал я. — Но вот о том, что он имеет судимость, отбывал наказание — об этом знают, собственно, только двое: начальник отдела кадров и начальник цеха, в котором работает Ушаков». Начальник отдела кадров был вне подозрений, оставался Сирота. Когда мы с вами поехали к нему, я надеялся, что он постарается усилить наши подозрения насчет Ушакова, я был почти в этом уверен, но к моему удивлению, как вы помните, Сирота отозвался об Ушакове самым лучшим образом. Впрочем, после обыска на квартире у Бурака и обнаружения чемоданов, уже тогда, проанализировав с майором Пахомовым факты, мы поняли, что если Сирота причастен к преступлению, то он должен вести себя именно так, как вел, — хвалить Ушакова.
В о п р о с. Почему? Я полагала, что именно Сирота попросил Бурака, а тот — старуху-библиотекаршу пожаловаться на Ушакова, отвлечь подозрения на Ушакова?
О т в е т. Так оно и было — попросил Сирота, когда по городу поползли слухи о фальшивомонетчиках и начавшемся следствии. Но после гибели Бурака обстоятельства изменились — милиция обнаружила у Бурака чемоданы со всем необходимым для производства фальшивых денег и, естественно, должна была считать: дело закончено, фальшивомонетчик установлен! Теперь бросать тень на Ушакова фальшивомонетчикам было излишне, больше того — рискованно: вместо того, чтобы прекратить дело, милиция могла заняться Ушаковым. Но имелось у преступников и еще одно соображение: у них не было теперь формы (кстати, если бы старая форма оставалась, ею слишком опасно было бы пользоваться — номер и серия фальшивых денег известны милиции). Но чтобы приготовить такую новую форму, требовался художник. Как тут не подумать об Ушакове — о его уголовном прошлом и таланте художника! Он оказывался чрезвычайно нужным человеком, не топить его, а обелить — вот что следовало. Кстати, это понял не один Сирота, совершенно самостоятельно к этой мысли пришла и Серафима Бурак и постаралась не только сама оправдаться в наших глазах, но и снять подозрения с Ушакова… После того как мы с майором Пахомовым проанализировали версию, я встретился с Ушаковым. Я спросил его, не рассказывал ли он кому-нибудь на работе, что был судим? Он ответил, что нет. И Людмиле Сидоровой не рассказывал? Не рассказывал. (Между прочим, Ушаков вовсе не дружил с этой девушкой). Тогда я предупредил Ушакова, что, возможно, к нему обратятся с предложением войти в шайку фальшивомонетчиков. Есть основания предполагать, что с таким предложением к нему обратится начальник цеха Сирота.
В о п р о с. И обратились?
О т в е т. Обратились… Но прежде я хочу ответить на вопрос о Серафиме Бурак. Проверить Серафиму Бурак мы решили сразу же после вашего рассказа. Но потом основания подозревать ее лично как будто отпали — она вполне убедительно объяснила, почему пожаловалась на Ушакова: ее ввел в заблуждение брат. На всякий случай мы просмотрели книги и журналы, которые брали Александр Бурак и Ушаков, страницы в них правда были вырезаны. Характеристику на Серафиму Бурак в библиотеке дали отменную. И все же, запрашивая из Львова сведения о ее брате Александре, — Львов был прежним местом жительства Бураков, — мы заодно попросили прислать все, что известно о семействе Бурак… Но она разоблачила себя раньше, чем пришел ответ на наш запрос. К Ушакову обратилась она… а не начальник цеха. Точнее, начальник цеха тоже обратился, но позже. Сначала старуха поговорила с Ушаковым просто так, призналась, что чуть не оговорила его, извинилась. Потом несколько раз приглашала к себе домой, поила чаем с вареньем, болтали о том, о сем. Как-то намекнула, что ей известно о его прошлом. Ушаков — парень сообразительный — скоро догадался, в чем дело, стал подыгрывать, жаловаться на недостаток денег. Старуха и попалась на удочку. Тогда-то мы с удивлением узнали, что Сироте ничего не известно о Серафиме Бурак. Как, впрочем, и Морозову-Дядькину.
