В 1755 г. в «Журнале Лондона» появилось изображение графа Лоадона в связи с назначением на пост командующего королевскими войсками в Америке в военном мундире горского полка, созданное на основе портрета, написанного в 1747 г., в бытность его командующим хайлендским полком. При этом граф никогда не называл себя горцем и, с его собственных слов, «очень хотел надеть бриджи» в 1740-е гг. и не носил килт в 1750-е гг.[444]
«Племенной» строй американских индейцев, их «воинственный» дух, манера одеваться способствовали тому, что сами жители Горной Страны позволяли себе сравнения подобного рода. В 1753 г. Манго Кэмпбелл, юрист в Эдинбурге, был назначен управляющим конфискованным имением Доналда Кэмерона из Лохила, XIX вождя клана Кэмерон, после того как его предшественник на этом посту, его дядя Колин Кэмпбелл из Гленара, был убит в знаменитом Леттерморском лесу годом ранее при попытке конфисковать земли другого известного своими проякобитскими симпатиями вождя, Джеймса Стюарта из Эрдшила (история этого политического убийства послужила сюжетной основой для известного романа Р.Л. Стивенсона «Похищенный»). Четыре года изнурительной службы среди мятежных арендаторов в Западном Хайленде привели Манго Кэмпбелла к мысли сменить карьеру и записаться на военную службу, о чем он и заявил в письме к лорду Милтону в 1757 г.: «Я достаточно долго прожил в Лохэбере, чтобы меня считали способным воевать против индейцев»[445].
При этом на практике отвечавшие за соблюдение запрета на ношение «горского платья» солдаты и офицеры расквартированной в Горной Шотландии британской армии по необходимости приобрели определенные знания в хайлендской моде, различая, а порой и путая в донесениях «килт» (или «филибег»), «трузы» (или «тартановые трузы», «тартановое одеяние»), «плед» (или «горский плед», «килтовый плед»), а также различные варианты их ношения[446].
Характерно, что приверженность традиционной одежде в действительности часто объяснялась бедностью горцев, отсутствием материальной возможности обновить гардероб в соответствии с требованиями репрессивных актов правительства, на языке которых эта сугубо экономическая причина предпочтения «горского наряда» прочитывалась как политическая. Однако «горское платье», однажды войдя в таком неразделимом описании и представлении в визуальную культуру Великобритании, превратилось со временем в нормативное знание о «мятежном» горце и народах империи в целом[447].
В дальнейшем комментаторы не пересматривали созданные предшественниками костюмные этнографические зарисовки, идя по пути восполнения недостающего этнографического материала. Таковым является и представленная в донесениях патрулей детализация «горского платья». Таким образом, признанный аутентичным и неизменным (учитывая возможные инварианты) «горский костюм» комментаторов стал «эталонным образцом для этнической идентификации и одновременно выполнял роль знаковой системы» в этнографическом описании «мятежного» горца[448].
Кроме того, этнографическое понятие «взбунтовавшийся» горец обогащалось новыми смыслами, полученными в результате стереотипизации образов повседневности Хайленда. Благодаря тиражированию представлений о социокультурных практиках жителей Горного Края среди современников утвердилось некое согласие относительно того, участники каких действий и занятий должны опознаваться как шотландские горцы вообще и их «мятежные» представители в частности. Внести определенную ясность в этот вопрос была призвана политэкономия «Хайлендской проблемы». В контексте административной этнографии Горной Шотландии эта задача решалась с помощью категорий «горского наряда» и «Горной войны».
«Горная война» генерала Маккея: в поисках настоящего Хайленда
«Если бы Данди и его сторонники осознавали свои преимущества так же хорошо… как во время войны… король, очевидно, столкнулся бы со значительным сопротивлением установлению своего правления… что нарушило бы другие его великие замыслы и вызвало бы беспорядки в других частях его владений» — так в деликатной и вместе с тем деловитой форме военного рапорта генерал Маккей определил особый характер умиротворения Горной Страны, впервые охваченной мятежом якобитов[449].
В «Общих замечаниях о Шотландских войнах 1689 и 1690 гг.» генерал Маккей недвусмысленно поясняет, какие преимущества он имеет в виду — «преимущества горцев»[450]. Важнейшие из них автор выделяет особо. При этом «Общие замечания…» большей частью представляют собой, по сути, их расширенный комментарий. Пять из шести приведенных в рапорте «преимуществ горцев» обусловлены их этнографическими особенностями. «Образ жизни», «среда обитания», «манера одеяния» и сформированные этими факторами специфические военные навыки горцев означали, по мнению генерала, что единственный верный способ привести Хайленд к покорности — разместить гарнизоны «посреди их страны»[451].
Отличительные этнографические черты наиболее стойких и враждебных Лондону сторонников изгнанных Стюартов, таким образом, с самого начала оказались связаны с движением якобитов, наполнив содержание «Хайлендской проблемы» важными этнографическими подробностями. Их выявление, понимание и осмысление предполагало расширение британского присутствия в Горной Шотландии, а этнографическое знание, в свою очередь, выступало в качестве культурной технологии британского империализма на этой мятежной гэльской окраине.
При этом чинам и их агентам приходилось часто преодолевать трудности культурного перевода, обусловленные не только и не столько спецификой гэльской грамматики и фонетики, сколько проблемами перевода социальной, экономической и политической реальности Хайленда в термины и категории, понятные и принятые в остальном королевстве.
Один из наиболее примечательных и ранних примеров такого перевода реалий Горного Края на язык «революционной» власти — категория «Горной войны» («Highland War»), введенная в оборот в 1689 г. все тем же генералом Маккеем и объединившая отмеченные им «преимущества горцев»[452].
Учитывая, что основной формой взаимодействия Лондона с горцами в 1689–1691 гг. являлось противостояние в «Горной войне», военный нарратив преобладал в сведениях генерала Маккея о крае. Хайленд для командующего — это вполне определенно его военный опыт в Хайленде. «Горная война», таким образом, оказывалась основной осью повествования генерала о его пребывании в крае. Война с якобитами в Горной Шотландии оказывала влияние на видение им всего региона сквозь призму рапортов, планов и карт (более спокойный, «энциклопедический» подход к восприятию и описанию Горной Страны придет к администраторам во второй половине XVIII в., когда Великобритания уже будет избавлена от сверкавшей на палашах шотландских горцев якобитской угрозы)[453].
Этнографические характеристики «Горной войны» выступали при этом в воспоминаниях и рапортах генерала в роли единой дискурсной суперструктуры, призванной объяснить Горный Край (хотя, безусловно, не представлявшей в реальности регион и его обитателей). Этнографические «преимущества горцев», такие, например, как приписываемые им генералом умение скрываться в горах от преследований, способность совершать маршевые переходы в два раза быстрее регулярных войск короля и природное физическое превосходство над большей частью солдат-новобранцев, придавали категории «Горной войны» зримые очертания и превращали ее в актуальную военно-политическую реальность[454].
