— Как это? Ты Лесаков и он Лесаков, — растерялась Василиса.

— Да запросто… Вот и Кузьмич утверждает, что мы родня. А я ни сном, ни духом. Знал бы, отыскал, жили бы вместе. Я ж тоже один как перст, как бабушка умерла так сиротой и остался.

— А родители? — охнула Васёна.

— Родителей давным-давно нет. И никто из них про архивариуса никогда не упоминал, понимаешь? А теперь мне все пытаются доказать что он мой дед. И вот вопрос: почему? Точнее, зачем…

— Ну, может, и правда родня? Сидор Кузьмич-то он врать не будет, — протянула Василиса.

— А ты его давно знаешь?

— Кого? Федора Васильевича? Так говорю же, знаю как все.

— Да нет, Сидора Кузьмича, — уточнил я.

— А, мичмана… Дай подумать… — девушка задумчиво нахмурила лобик, что-то вспоминая. — Лет пять, наверное… А что?

— Да так… Интересный мужик, и жизнь у него интересная…

— И тяжелая, — снова протяжный вздох. — Ты знал, что у него сын погиб на флоте? Остались внук и невестка на его попечение…

— Не знал, — я покачал головой.— А что случилось?

— Ой, слухи разные ходили, да толком так никто и не выяснил ничего. Но сын орден посмертно дали, — Василиса поднялась и принялась убирать со стола.

— А Кузьмич откуда сам?

— Сам-то он местный, жил даже где-то возле нас недалеко, то ли на Морской, то ли на Таманской, точно не знаю. Баба Соня та вспомнит, а я маленькая была, когда он из Энска уехал, — девушка задумалась на минуту. — А может, и вовсе меня еще на свете не было, — словно удивляясь своей мысли, задумчиво протянула она. — Слушай, а, правда, сколько Кузьмичу лет-то? — Васена вскинула голову и вопросительно глянула на меня.

— Не знаю.

Я тоже задумался: а что, собственно, мы с парнями знаем о Пруткове? Кроме того, что видим, во что вляпались с его легкой руки и того что он сам нам рассказал. Получается — ни-че-го. Интересное кино, однако, получатся. О Сидоре Кузьмиче ходят разные слухи, но все они сводятся к тому, что он свой в доску мужик, одинокий вдовец, который помогает жене погибшего сына и внуку.

При этом может и в козла зарубиться и водки выпить, и денег в обход государства помочь заработать. И ни одна живая душа в городе не ведает, что бывший мичман давным-давно служит Родине при погонах на самую страшную и таинственную организацию. Ничего себе конспирация! Так и хочется воскликнуть: мы в восхищении! Комитет в восхищении!

— А… женщина у него есть? — пользуясь случаем, я решил продолжить свой маленький допрос.

— Женщина? — девушка зависла, задумавшись. -А тебе зачем?

— Да так, для общего развития, — пожал я плечами как модно небрежней. — Тебе помочь?

— Нет, я сама! — отмахнулась хозяйка и скрылась в доме вместе с кувшином.

Я взял кружки и пошёл к колонке, сполоснул и нацепил тут же на плетень, который видимо для этих целей и был поставлен рядом с водопроводом. На соседних прутьях торчало несколько двухлитровых и трехлитровых банок.

— Да я сама бы, — махнула рукой Василиса, появляясь на пороге.

— Мне несложно, — улыбнулся я.

— Про личную жизнь не знаю, врать не буду, — как ни в чем не бывало, продолжила девушка. — Думаю, вряд ли.

— Почему? Он вроде мужик видный, за него любая пойдет, — удивился я.

— Так-то оно так, да только внуком он дорожит больше всего на свете, и не захочет с ним расстаться, — протерев чистый стол от невидимой пыли, пояснила Васёна. — А невестка вряд ли потерпит чужую бабку со своим выводком внучков рядом с единственной кровиночкой.

Сполоснув тряпку, хозяйка тут же накинула ее на плетень просыхать, но на стул н села, осталась стоять, облокотившись о столб беседки, явно намекая, что пора и честь знать гостю дорогому.

— Ого, невестка зверь, поди, какой? — пошутил я.

— Ну, зверь не зверь, а характером наша Нинка всегда отличалась жестким и неукротимым, — выдала Василиса.

— Кто? — мне показалось, или я оглох на секундочку.

— Нина — невестка Сидора Кузьмича. — Эй, Лесаков, ты чего?

— А? Да так, ничего, — махнул я головой, прогоняя внезапный шум в ушах. — Пойду я, наверное, Василиса Тимофеевна. Спасибо за помощь! Ты когда на службу-то?

— Послезавтра.

— Надеюсь, увидимся, -улыбнулся я, наклонился и подхватил папку со стола. — проводишь?

— Да уж, конечно, — все еще тревожно косясь на меня, ответила Василиса, поднимаясь. — Лесаков, с тобой точно все в порядке? Голова не кружится? Не тошнит?

В девушке неожиданно резко проснулась профессиональная медсестра. Да и не мудрено, я глянул на свое отражение в окне и сам забеспокоился. Лицо перекосило, глаза вытаращенные, волосы взъерошенные. Эк меня прибило новостью про Нину. Теперь становилось вдвойне интересней, что за мужик приезжал за невесткой Кузьмича на машине, и о чем они спорили. Или все-таки ругались?

— Лесаков… Ау… Леша! — прохладная ладошка легла на мой разгоряченный лоб, я вздрогнул и вынырнул из своих мыслей. — Так, у ну-ка присядь! — скомандовала Василиса, сурово глядя в мои глаза.

Я моргнул, раз, другой, прогоняя вязкий туман из головы, сфокусировался на Васёне и постарался улыбнуться широко и радостно. Вышло, видимо, не очень. Расслабленная девушка исчезла, и на её место заступил медработник.

— А ну-ка, сядь, я сказала! — безапелляционно рявкнула Василиса Тимофеевна, осторожно развернула меня лицом к беседке и потянула к стулу.

— Да ладно тебе, Вась, что я, маленький что ли, — попытался вырваться из крепкого захвата, но не тут-то было. — Да все со мной в порядке! Честно! Просто жарко! Не выспался, перенервничал в комитете, вот и все. Накрыло отходняком. Так сказать отсроченное действие шока. Или как там у вас у медиков это называется.

Короче, сопротивление мое погасили на корню. Василиса усадила меня на стул, приказал не вставать и ушла в дом. Через минуту вернулась зачем-то с градусником и стетоскопом.

— Да что ты, в самом деле, Василиса Тимофеевна, — заворчал я, не скрывая досады: честное слово и смех, и грех! — Носишься со мной как курица с яйцом! Здоров я!

М-да, профессионализм наших медиков растет день ото дня на глазах у изумленных пациентов. Кто б меня слушал! Василиса отработанным движением сунула градусник мне под мышку, велела зажать и держать. Затем всунула в уши оливы*, подхватила мою руку, приложила прохладную головку аппарата к венам на сгибе локтя, велела заткнуться и сидеть, не шевелясь.

Через минуту озадаченная девушка закончила мерить мне давление, буркнув «все в норме», еще раз приложила ладошку к моему лбу, нахмурилась, повторила приказ сидеть на месте ровно и снова ушла в дом. Когда вернулась, стетоскопа на ней уже не было.

— Все, можно уже? — театрально громко вздохнул я, закатывая глаза.

— Здоровый лоб, а ведешь себя как маленький! — рассердилась Василиса. — У тебя Лесаков, между прочим, сотрясение мозга! А ты то шляешься непонятно где, то по пожарам носишься, как угорелый, то органы за тобой приходят с утра пораньше! О каком выздоровлении может идти речь? Заработаешь осложнение, а нам потом лечи!

Я протянул Василисе градусник, а затем, неожиданно для самого себя, притянул ее к себе, крепко прижав к груди. При этом мой подбородок уперся аккурат в ложбинку, а глаза невинно таращились на растерявшуюся девушку.

— Пус-сти! — упершись ладошками в мои плечи, Василиса сделала попытку вырваться. — Пусти, сказала!

Я медленно разжал руки, выпуская хозяйку из захвата. Ну, а что, ей можно, а мне нельзя?

— Вот дурак, ну дурак же! — фыркнула Василиса, косясь то на меня, то на градусник. — Здоров! Свободен!

— Так точно, товарищ медсестра! — дурашливо гаркнул я. — Спасибо, Васён, — я окинул девушку нежным взглядом, отчего она смутилась еще больше, но быстро взяла себя в руки. — Спасибо за все, — я подхватил папку и остановился, ожидая, когда хозяйка пройдет вперед, чтобы выпроводить нахального гостя.

Моя дурацкая шутка с объятиями имела неожиданное продолжение. Василиса никак не могла придти в себя. Щеки чуть зарумянились, грудь высоко вздымалась, никак не желая успокоиться. В женских глазах появилось что-то неуловимое, но такое соблазнительное.