Вы, конечно, согласитесь, графиня, как много находится разнообразия в произведениях поэтов, приводимых мною. И между тем каждое стихотворение в своем роде совершенно. Такое стремление прекрасных дарований, ознаменованных порознь собственным вкусом и в выборе предметов и в их изложении, обещает еще блистательнейшие успехи нашей поэзии. Но если бы соединить только и то, что уже было издано сими поэтами, ужели подобное собрание (в котором поэзия сердца и поэзия воображения равнялась бы поэзии ума) не могло бы заменить стихотворений французских поэтов XIX века?

Барон Дельвиг в лирических стихотворениях исполнен восторга истинного и сильного. Его подражания простонародным русским песням облечены всеми красками оригиналов, их простотою и чувством. Но в стихах без рифм, как написаны его идиллии в роде древних, он едва ли не более всех наших поэтов имеет гармонии и так называемой грации...

Поэзия, как характеры людей, как физиономии лиц, до бесконечности может быть разнообразна. Между тем, как мы воображали, что язык чувств уже не может у нас сделать новых опытов в своем искусстве, явился такой поэт, который разрушил нашу уверенность. Я говорю о Баратынском. В элегическом роде он идет новою, своею дорогою. Соединяя в стихах своих истину чувств с удивительной точностию мыслей, он показал опыты прямо классической поэзии. Состав его стихотворений, правильность и прелесть языка, ход мыслей и сила движений сердца выше всякой критики. Он ясен, жив и глубок... Нет слова, нет оборота, нет картины, где бы вы не чувствовали ума и вдохновения. Разбирайте строго каждый его стих, следуйте за ним внимательно до конца стихотворения, и вы признаетесь, что он извлек все лучшее из своего предмета, отбросил все излишнее и не забыл ничего необходимого. Но сколько разнообразия во всех его самых легких произведениях! Игривое и важное, глубокое и легкое, истинное и воображаемое — всё он постигнул и выразил. Рассмотрите его элегию.

РАЗУВЕРЕНИЕ

Юный, вдохновенный поэт отечественных доблестей Языков, как веселая надежда, пробуждает в сердце вашем прекрасные помыслы. Он исполнен поэтического огня и смелых картин. Слог его отсвечивается красотами первоклассных поэтов. Его дарование быстро идет блистательным путем своим. Он сжат, ровен и силен...

Наша литература еще молода. Ей надобно открывать теперь больше видов к прекрасному. Пока дерево цветет, вкруг него очищают только пространство, а подвязывают его ветви тогда, когда плоды созреют.— Отчего я больше приводил таких поэтов, которые только начинают еще писать, нежели окончивших свое поприще? Последние вам, конечно, известнее первых. Притом же окончившие труды свои, они успокоили ваше любопытство. Первые ближе к главному предмету нашего разговора. Они настоящие представители моего мнения. Наконец, признаюсь, я не мог равнодушно пропустить столько занимательных лиц, столько бескорыстного усилия прекрасных дарований в такое время, когда самые лучшие стихи считают вообще игрушкою ума, а русские стихи читает меньшее число людей, нежели пишет их.

Петр Андреевич Вяземский — воспитанник Карамзина, участник ополчения 1812 года и Бородинского сражения, поэт и критик, близкий друг Пушкина. В годы, предшествовавшие восстанию декабристов, он был страстным поборником гражданского романтизма, выступал за участие писателей в общественной жизни. Он писал Жуковскому 15 марта 1821 года: «Благородное негодование — вот современное вдохновение! При виде народов, которых тащат на убиение в жертву каких-то отвлеченных понятий о чистом самодержавии, какая лира не отгрянет сама: месть! месть!»

По просьбе Пушкина он написал предисловие к первому изданию его поэмы «Бахчисарайский фонтан», вышедшему в 1824 году. Это предисловие — взволнованный манифест романтизма. У Вяземского о литературе спорят Издатель, выражающий авторскую мысль, и отсталый, живущий где-то на глухой окраине Классик. Устами Издателя Вяземский доказывает, что классицизм безнадежно устарел, что только романтическая литературе соответствует духу эпохи, что определяющей чертой романтизма является народность.

Вслед за Пушкиным, от романтизма переходившим к реализму, углублял свои литературно-критические взгляды и Вяземский. В 1830-е годы он выступал вместе с Пушкиным в «Литературной газете», в журнале Пушкина «Современник». В № 2 «Современника» за 1836 год была опубликована статья Вяземского о только что появившейся тогда комедии Гоголя «Ревизор», один из самых глубоких разборов пьесы. Реакционеры Булгарин, Сенковский упрекали пьесу в неправдоподобии, бранили за отсутствие положительного героя. Вяземский доказывал типичность образов и ситуации комедии, проводил близкую Пушкину мысль о том, что писатель должен быть независим от самодержавной власти.

Но после смерти Пушкина Вяземский новых значительных критических статей не написал.

Классик. Правда ли, что молодой Пушкин печатает новую, третью поэму, то есть поэму по романтическому значению, а по нашему не знаю как и назвать?

Издатель. Да, он прислал «Бахчисарайский фонтан», который здесь теперь и печатается.

Классик. Нельзя не пожалеть, что он много пишет; скоро выпишется.

Издатель. Пророчества оправдываются событием; для поверки нужно время, а между тем замечу, что если он пишет много в сравнении с нашими поэтами, которые почти ничего не пишут, то пишет мало в сравнении с другими своими европейскими сослуживцами. Байрон*, Вальтер Скотт* и еще некоторые неутомимо пишут и читаются неутомимо.

Классик. Выставя этих двух британцев, вы думаете зажать рот критике и возражениям! Напрасно! Мы свойства неробкого. Нельзя судить о даровании писателя по пристрастию к нему суеверной черни читателей. Своенравная, она часто оставляет без внимания писателей достойнейших.

Издатель. Не с достойнейшим ли писателем имею честь говорить?

Классик. Эпиграмма не суждение. Дело в том, что пора истинной классической литературы у нас миновалась...

Издатель. А я так думал, что еще не настала...

Классик. Что ныне завелась какая-то школа новая, никем не признанная, кроме себя самой, не следующая никаким правилам, кроме своей прихоти, искажающая язык Ломоносова, пишущая наобум, щеголяющая новыми выражениями, новыми словами...

Издатель. Взятыми из «Словаря Российской Академии», и коим новые поэты возвратили в языке нашем право гражданства, похищенное не знаю за какое преступление и без суда, ибо до сей поры мы руководствуемся более употреблением, которое свергнуто может быть употреблением новым. Законы языка нашего еще не приведены в уложение, и как жаловаться на новизну выражений? Разве прикажете подчинить язык и поэтов наших китайской неподвижности? Смотрите на природу! Лица человеческие, составленные из одних и тех же частей, вылиты не все в одну физиономию, а выражение есть физиономия слов.