И тем не менее в произведениях писателей, которых позже назвали классиками, звучал исторический оптимизм, вера в лучший завтрашний день страны и народа. Голос великих писателей оказывал громадное воздействие на духовную и нравственную жизнь.

Читательская аудитория, в свою очередь, воспринимала писателя как учителя, наставника, в книге искали не развлечения, а ответа на поставленные эпохой «проклятые вопросы».

Верным помощником и наставником читателя был критик.

«Первым критиком и основателем критики» Белинский назвал видного писателя, автора повести «Бедная Лиза» Карамзина. Карамзин первым ввел в журналах, которые он издавал в конце XVIII и начале XIX века, постоянный критический раздел. Он помещал рецензии на многие лучшие, вновь выходившие книги и сумел, опять воспользуемся выражением Белинского, «заохотить русскую публику к чтению русских книг». Карамзин написал ряд статей о литературе, и его статья «Что нужно автору?» сразу вводит нас в атмосферу творческих споров и исканий рубежа XVIII—XIX веков.

После того как несколько десятилетий в русской литературе преобладал холодный, торжественный, рассудочный классицизм, Карамзин возглавил борьбу за новое направление — сентиментализм, за изображение «жизни сердца» — чувств, настроений, стремлений человека, за создание многогранных характеров. В своей художественной прозе он одним из первых в России стал показывать простого, незнатного и небогатого человека, утверждал, что «и крестьянки любить умеют».

В критике Карамзин обобщал свой писательский опыт. Его ответ на вопрос, поставленный в заголовке статьи, сводится к утверждению, что автору в первую очередь нужно доброе и нежное сердце, что его главная задача — воспитание доброты и нежности в читателе. Это очень характерно для писателя-сентименталиста. Но Карамзин считал необходимым сделать оговорку: «Говорят, что автору нужны таланты и знания: острый, проницательный разум, живое воображение и проч. Справедливо...»

Критические статьи Карамзина отличались доброжелательным тоном. Даже когда он писал о не понравившихся ему книгах, он всегда находил нужным за что-нибудь похвалить автора, ободрить его. Он ввел в критику много новых понятий, первым стал употреблять такие слова, как общественность, талант, вкус.

Жуковский в начале своего творческого пути — ученик и последователь Карамзина. Его известность началась с элегии «Сельское кладбище», опубликованной в 1802 году в журнале Карамзина «Вестник Европы». Через несколько лет, в 1808 году, Жуковский сам становится редактором этого журнала.

В его поэзии постепенно вызревают новые, романтические мотивы. Все более отчетливо проявляются в ней тоска по прошлому, склонность к фантастическому. Его баллады привлекают читателей сказочной увлекательностью напряженного, таинственного сюжета, невиданной прежде выразительностью языка.

Перед вами написанная Жуковским в 1809 году статья «О басне и баснях Крылова». Кажется на первый взгляд, что Жуковский, с его тяготением к таинственному, и Крылов, воплощавший в баснях народную мудрость, смекалку и лукавство, бесконечно далеки друг от друга. Но Жуковский сближает басни Крылова со своим творчеством. По его мнению, в басне животные действуют как люди, разговаривают между собою, а в балладах сверхъестественные силы и духи — налицо общая «прелесть чудесного».

Идя вслед за Карамзиным, Жуковский склонен видеть в баснях прежде всего «изображение нежного чувства», и здесь проявляется ограниченность его взгляда. Главное и лучшее в баснях Крылова связано с сатирическим изображением существующих порядков. Но Жуковский обнаруживает тонкое понимание национального своеобразия басен Крылова, правильно отмечает его крупный вклад в развитие жанра басни.

Самое замечательное в его статье — классически сжатая формула: «Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник». В ней горячее утверждение поэзии как отдельного самобытного мира, связанного с языком, с национальными особенностями. По словам Жуковского, когда Крылов переводит французского баснописца Лафонтена, он переиначивает его, приспосабливает к русским нравам, создает произведение русской литературы. Подобным образом Жуковский и сам переводил не как «раб», но как «соперник» Гете, Шиллера, Вальтера Скотта. Защита права поэта, даже переводчика стихов, на оригинальность и на свободу творчества характерна для Жуковского — главы новой, романтической школы.

Однако и старое направление, классицизм, основанный на строгом, рассудочном восприятии жизни, в первые два десятилетия XIX века имеет по-прежнему своих убежденных сторонников. Во время войны с Наполеоном особенно ярко обнаружилась необходимость для поэтов высокой патетики, гражданственности, выхода за пределы «мечтательного мира». Обращаясь к военно-патриотической теме, поэты-романтики Жуковский и Батюшков используют выразительные средства из классического арсенала.

Мы включили в книгу датированную 1817 годом статью одного из самых видных тогдашних критиков, Мерзлякова, «О том, что называется действие драмы, и об главных его свойствах». Эта статья познакомит читателей с воззрениями поборников классицизма в драматургии. Мерзляков убежденно повторяет: «Единство времени, единство места, единство действия — суть необходимые качества пьесы». Он полагает, что нельзя в пьесе показывать события многих лет — нужно, чтобы все действие происходило в течение нескольких часов, во «времени, которое я сижу в креслах театральных». Нельзя переносить действие из одного места в другое — «это насилие и оскорбление». И кроме того, нельзя в пьесе говорить на две разные темы, нужно брать только одну, иначе утратится занимательность.

В своих рассуждениях Мерзляков опирался на лучшие русские пьесы тогдашнего репертуара — «Ябеду» Капниста и «Недоросля» Фонвизина. В них единства времени, места и действия были соблюдены. Но в пору, когда Мерзляков писал свою статью, многие начинали задумываться о возможности строить пьесу по иным законам, в свободной манере. Рылеев в статье «Несколько мыслей о поэзии» (1825) считал твердо установленным фактом: «В драме три единства уже не должны и не могут быть для нас непременным законом». Окончательным ударом по классической теории трех единств было появление трагедии Пушкина «Борис Годунов», где действие происходит в течение семи лет, свободно переносится из дворца на площадь, из покоев патриарха на поле битвы.

Догматический подход Мерзлякова к драматургии оказался опровергнут ходом литературного развития. Но все же его заслуги перед русской критикой были велики. Белинский отмечал, что едва ли не первым Мерзляков «уже хлопотал не об отдельных стихах и местах, но рассматривал завязку и изложение целого сочинения, говорил о духе писателя, заключающемся в общности его творений. Это было значительным шагом вперед для русской критики, тем более что Мерзляков критиковал с жаром, основательностию и замечательным красноречием».

За год до того, как была опубликована статья Мерзлякова «О том, что называется действие драмы...», в журнале «Сын отечества» появилась статья героя 1812 года, участника Бородинской битвы Федора Глинки «О необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 года». Отражая патриотический подъем, охвативший страну, Глинка выдвинул требование, чтобы литература стала достойной подвигов русского солдата: «Во все времена и у всех народов слава языка следовала за славою оружия, гремя и возрастая вместе с нею». Он эмоционально призывал к демократизации литературы: писать о победах русского оружия, по его словам, надо «не для одних ученых, но для людей всякого состояния, ибо всякие состояния участвовали в славе войны и в свободе отечества».

Требование героической литературы, воспитывающей патриотизм и свободолюбие,— это декабристское требование. Глинка одним из первых вступил в тайное декабристское общество «Союз благоденствия».