— И третье — в связи с эпидемией свиного гриппа в стране, нами было принято решение раздать участникам шоу противозачаточные препараты. Просьба внимательно ознакомиться с инструкцией и следовать графику приема без пропусков.

— Это правильно — говорит Эйка и косится на меня: — а то тут как чихнешь — так и забеременеешь.

— А экраны как у вас нам раздадут или продолжат Кенту-куна на нас тестировать? — поднимает руку Кимико.

— Какие тебе экраны, дура, силу воли применяй — ворчит Дездемона: — просто не спи не с кем и все.

— Если на силе воле, то я долго не продержусь — говорит Кимико: — у Юрико ее вон как много, и то не сдюжила. Выдайте нам экраны! И маски.

— И очки темные. Я в них круто выгляжу — скалит зубы Эйка.

— Поздно — раздается голос, и все смолкают. Юрико.

— Вы просто не сможете этому сопротивляться. Это — сильнее вас — говорит она речитативом старого солдата с посттравматическим синдромом и флэшбэками в духе «Джонни я не чувствую ног! Я не чувствую ног! Это потому, что у тебя их нет, дружище!». Этот голос человека, который повидал в жизни всякого дерьма.

— Это всегда будет с вами — продолжает она и поднимает голову, в ее глазах блестит веселый свет: — и я даже рада этому! Поддайтесь искушению! Все равно вы не в силах преодолеть его! — она снова опускает голову и в гостиной наступает гнетущая тишина.

— А можно мне два экрана — звучит голос Кимико: — потому что мне все труднее сопротивляться…

Свежий воздух. Вроде бы в помещениях студии все проветривается, обеззараживается, увлажняется и ионизируется, а также добавляются ароматы корицы и яблока, но этот воздух все равно как пластиковая роза в вазе с водой — неживой, пусть и соответствующий всем требованиям предусмотренным для воздуха внутри помещений. Не то. Чего-то не хватает в этом кондиционированном и переработанном воздухе. Потому, едва только я вышел наружу — свежий воздух опьянил меня с первого же вдоха. Свежий воздух и солнце. Нам повезло — такой солнечный денек!

— Никогда не думала, что буду так ходить — ворчит Сора, поднимая воротник своего пальто и поправляя солнцезащитные очки: — прямо дурдом какой-то. Жизнь замечательных людей...

А ворчит Сора потому что мы передвигаемся не просто так. Это внутри помещений студии тот факт, что нас снимают двадцать четыре на семь — еще можно как-то скрыть. Но как только мы втроем — я, Сора и Юрико — вышли наружу, как сразу стало ясно, что передвижение даже от здания студии до студийного микроавтобуса — уже целая проблема. Потому что нас снимают сразу с трех точек. То есть порядок передвижения следующий — в центре ордера мы втроем, а нас окружают три оператора, парочка ребят с длинными палками, на которых висят микрофоны и еще четверо с серебристыми экранами — чтобы направлять свет. И еще несколько — просто так. Наверное, какие-то административные функции выполняют. Аккумуляторы таскают, свет поправляют, советуют чего или просто тут рядом околачиваются. В целом получается приличная такая толпа.

— Аве, Цезарь… — бормочет Юрико, шагая рядом со мной. Она бросает на меня быстрый взгляд и берет меня под руку: — теперь можно и так ходить. Все равно уже… упавший в реку дождя не боится.

— Конечно. — киваю я. Сора берет меня под руку с другой стороны, демонстративно не смотря на меня и отворачивая голову так, что я опасаюсь за ее сохранность и равновесие. Впрочем дорожка от павильона до парковки ровная, так что споткнуться не должна.

— Сора тоже в деле — шепчет Юрико: — полночи ее уговаривала. Упрямая!

— Понял. — киваю я. А вот и микроавтобус с логотипом студии и кустом антенн на крыше. Надо полагать они и прямую трансляцию могут отсюда вести. Сейчас пока никакой прямой трансляции не будет, с утра все участники репетируют, после обеда — короткий отдых, а вечером — прямой эфир с голосованием и прочими прелестями. Первое голосование, все волнуются. Даже я немного волнуюсь, хотя казалось бы — мне то чего. Даже если бы первым вылетел — есть чем заняться. Однако все равно немного нервничаю — наверное общая атмосфера передалась.

Мы садимся в микроавтобус, я галантно придерживаю дверь перед девушками и сажусь следом. Один из операторов молча протискивается в салон вместе с нами и устраивается напротив, ловя нас в объектив камеры. Стараюсь не обращать на него внимания. Думаю, что нам всем надо взять себя в руки и понизить уровень кортизола, который нам с утра Шика-сан нагнала.

— Так — говорю я и дожидаюсь, когда головы девушек не повернутся ко мне: — нервничаете?

— Ни капельки — отвечает Сора: — никаких волнений. Есть только путь.

— Есть немного — кивает Юрико: — конечно нервничаю. Как иначе.

— Хорошо. — говорю я. Автомобиль трогается, шурша шинами по асфальту.

— Как говорил Марк Аврелий — делай что должно и будь что будет. — проповедую я: — мы не можем повлиять на многие вещи. На погоду, на биржевые ставки, на удачу, на божье провидение. Но мы можем повлиять на себя. Мы можем управлять собой, а ведь на самом деле у Бога нет других рук, кроме этих. — я беру в одну руку теплую ладонь Юрико, а в другую — кончики пальцев Соры. Пальцы у Соры — холодные и белые, словно у мраморной статуи.

— И других ног у Бога тоже нет, кроме этих? — лукаво улыбается Юрико и ее вторая рука скользит по подолу пальто, отодвигая его чуть в сторону и демонстрируя обтянутую черным нейлоном коленку, показывая, какие именно ноги у Бога. Надо сказать что коленки у Бога — очень даже. Я помню эти самые коленки и все, что там немного выше и на секунду забываю мораль своей проповеди. О чем там я? Что-то важное же хотел сказать?

— Он говорит о том, что мы сами можем сделать рай или ад из своей жизни — серьезно говорит Сора и поправляет подол пальто Юрико, скрывая Божьи коленки: — это философский концепт, а ты сразу ноги свои напоказ выставляешь! Можно подумать, он чего-то в тебе не видел еще!

— Не грех и напомнить — улыбается Юрико, нимало не обескураженная отповедью Соры: — это ж теофания получается. Божественное явление моих коленок… и бедер. Что тебе больше нравится, Кен-та-кун? — последние слова она тянет, словно фруктовую жвачку, словно пастилу — медленно и томно, с каким-то сладким придыханием. Кен-та-кун. Словно ритм барабанов. Короткий такой. Хочешь меня?

— Мне нравится все — тут же откликаюсь я: — и твои божественные коленки, и твои божественные бедра. А уж твоя божественная грудь и не менее божественная попа…

— Избавьте меня от пошлостей с самого утра — говорит Сора: — у нас впереди тяжелый день. Не до теофании...

— Именно поэтому и надо веселится — поднимает палец Юрико: — а то ты слишком уж серьезная, Со-ра-тян… — и она начинает лапать Сору за грудь прямо через пальто, Сора отбивается, Юрико хикикает, Сора пыхтит, оператор снимает все это безобразие на камеру и я даже через медицинскую маску и черные кочки вижу его довольную улыбку. Все-таки тоже люди все эти «технические работники».

— Ну тебя! Отстань! — отдувается Сора, отбив попытки домогательства: — прическу испортила!

— Ты прекрасна в любом виде. — говорю я: — даже без прически и без макияжа.

— И без одежды — вставляет Юрико и Сора краснеет: — особенно — без одежды.

— Как сказал бы мой одноклассник — взгляните на лилии полевые, они не сеют, не ткут, не пашут, но и царь Соломон во всей славе своей не одевался так как последняя из них. Насколько же ты, Соря-тян лучше, чем полевые цветы? Так что не парься, ты у нас красотка по умолчанию. Вот прямо с утра встала и красотка. Так Экклезиаст говорил.

— Экклезиаст плохого не скажет — добавляет Юрико: — так что иди сюда, красотка!

— Юрико! Я сейчас тебе в лоб дам, клянусь! — и барышни-воительницы снова затевают весёлую возню на сиденье. Я понимаю, что Юрико нервничает и ей нужно отвлечься, что Сора тоже нервничает, несмотря на свою браваду и ей тоже было бы неплохо отвлечься… а это все очень даже неплохо отвлекает… даже оператора, вон, сейчас слюни пустит.