— Хм. Я не просто молодец. Я договорился о девушках на субботнем шоу. После боя. — хвастаюсь я своими успехами. То, что я Косум не уговаривал, а она с радостью воспользовалась случаем и меня потроллить и в шоу засветиться, да еще и на проценты забиться — я не говорю. Незачем Юрико такие вот вещи знать. Сам в шоке. Условия — пока игрушечные, не зафиксированы на бумаге, но если вдруг что-то стрельнет… то будет просто великолепно. И кто-то наверное скажет — пятьдесят процентов! Это же до хрена! Караул! Грабят! Хулиганы зрения лишают!

Однако, посчитаем без эмоций — вот например выстрелил весь этот хайп о «Даре Бескорыстной Любви», назовем его так. И вот решил я, скажем свою линейку одеколона, дезодоранта или чего еще выпустить — поскольку популярен. Сколько для этого надо денег? Много. Есть они у меня? Нет. Значит — нужен будет инвестор. Который, кстати, работать меньше чем за половину согласится только если продукт уже готовый. А мне еще надо его разработать, провести лицензирование, сертификат безопасности получить, согласовать выпуск и технологическую карту. Дизайн, состав, целевая аудитория, маркетинг, реклама — ни черта в этом не понимаю. Сколько спортсменам разным за выпуск именных кроссовок платят? Дай бог если пятнадцать процентов, потому что все, что есть у знаменитости — это имя. А материалы, оборудование, специалисты, деньги — это все компания. Так и тут — от меня на продукте только имя и рожа. Все. Да я на самом деле счастлив буду и на десять процентов, учитывая, что я не Мохаммед Али и не Арнольд Шварценеггер.

И самое главное тут не проценты. Косум предлагала пятьдесят процентов не с бухты барахты. Ямада-сан — очень законопослушный гражданин, но дела он ведет как совсем незаконопослушный. По понятиям. А понятия у местной братвы такие же как и у среднего народа на улице — вместе, значит пополам. По дороге могут и ободрать как липку на расходах, но тут главное то, что в этом деле мы с Кумой будем партнеры. Вот! Партнер Кумы. Какой школьник этим похвастаться может? А тут репутация — значит все и даже немного больше.

Стать партнером Кумы — тут я все равно деньги сделаю, так или иначе. Доступ к уху «большого человека» — это деньги. Организовать дополнительный тотализатор, помочь с освещением боев в сети — слышал, что нету записей боев в Медвежьем Круге, а многие хотели бы. Да — даже просто на работу устроиться, на худой конец. Выстрелит хайп, не выстрелит хайп — это еще ни черта не понятно, да и хайп штука такая — быстротечная. А вот репутация людей, с которыми работаешь — это надолго. Порой — навсегда. Потому — соглашаемся и машем. То есть пашем. Исполняем свои обязанности, не нарушаем договоренностей и строим ту самую репутацию.

— Кстати — говорю я, поворачиваясь к Юрико: — ты так много рассказала про Сору. Но ничего не рассказала про себя. Тебе-то это зачем нужно?

— Расскажу в другой раз — говорит она и расстегивает молнию на мастерке: — там уже слушатели собрались, не будем заставлять их ждать начала шоу… Кен-та-кун…

— Мы же по-прежнему имитируем все звуками, зачем ты раздеваешься? — спрашиваю я, чувствуя, как у меня пересыхает в горле. Потому что Юрико не останавливается на молнии, она скидывает мастерку и тянет через голову футболку, снимает ее и мотает головой, поправляя волосы.

— В образ надо войти — отвечает Юрико: — все по Станиславскому. Настоящий артист не видит разницы между игрой и жизнью. Снимай с себя все.

Тут ведь в чем дело, некоторые вещи без подготовки не сыграешь. Естественно краснеть Юрико не умеет, потому что «бесстыжая» как говорит моя младшая сестренка. А вот если сделать что-то такое за что будет стыдно — то и играть ничего не надо, верно? Не обязательно, чтобы это прямо секс был, у нее же парень есть. Но что-нибудь стыдное она сейчас сделает и будет лучше, если это что-то я сделаю с ней вместе. Так, сказать для сплочения команды и сближения с соратниками. Так говорит Юрико. И мне трудно с ней не согласится. Во-первых по причине того, что в настоящее время Юрико прижимается к моему голому телу своим голым телом и ритмично постанывает. Ее лицо совершенно красное, глаза полузакрыты. А уж звуки, которые она издает далеки от целомудрия как Южный полюс от Северного. Во-вторых потому что мой мозг в настоящее время занят — он получает кучу противоречивых сигналов и решает невероятно сложную задачу — где именно мне надо остановиться и до какой степени это все «еще не секс» а где начинается «уже секс». Экспериментальным путем установлено, что прижиматься голыми друг к другу — пока можно, держать Юрико за попу и грудь — тоже пока не секс и даже палец в попе — допустимо (случайно получилось, ей-богу). Где же эта чертова черта и стоит ли мне вообще об этом думать? И сможет ли она подать мне сигнал, что «красный» и «ах ты скотина, чего удумал»?

— Еще — говорит Юрико, изгибаясь в пояснице и я чувствую, как она трется об меня свои телом. Все-таки это фрейдисткая манипуляция — говорят мне те остатки мозга, что не заняты вычислениями полезной площади ее обнаженного тела и способами покрытия этой самой площади страстными поцелуями. Вот, так — поманить и не дать, удерживать на грани и не давать проникнуть, не дать завершить — это что-то вроде сладкой пытки и такая манипуляция оставит неизгладимый след в сознании. И подсознании тоже. На всех уровнях. Потому что пища слаще когда голодаешь. Чертовка! Очень хочется отбросить приличия и барьеры, потому что какие тут могут быть приличия, когда такое тело к тебе прижимается… и сжать ее, сильно, грубо, взять ее прямо вот тут, схватив за ее длинные черные волосы и заставив умолять и плакать от наслаждения… но… Джентельменское соглашение. Как, наверное, хорошо не быть джентльменом, а? Вот, кстати, зачем все это садо-мазо придумали — чтобы сбрасывать такие желания без травм, потерпевших и вызова полиции на место происшествия…

-Давай! — подстегивает меня Юрико: — ну же! — и я чувствую, как ее ловкие пальчики скользят вниз, по моему животу.

— Я не против. Но ты правда этого хочешь? — спрашиваю я шепотом. Юрико молча кладет мне палец поперек губ, мол молчи, не понимаешь, так и молчи. Я не понимаю и молчу. Ситуация выходит из-под контроля так же стремительно, как самолет, падающий в пике. В салоне хаос и крики, мамаши хватают детей, кто-то молится, кто-то проклинает, а в кабине самолета — царит напряженное молчание, пилоты хватаются за штурвал, переключают кнопки и дергают за ручки, но «этот поезд в огне и нам нечего больше терять». Я всей кожей чувствую Юрико — с головы до пят, каждый ее изгиб, мягкость и упругость ее плоти, цветочный аромат юной девушки и ее разгоряченное дыхание прямо мне в лицо…

— Мне очень стыдно прямо сейчас — говорит она, не открывая глаз, пока ее пальчики исследуют меня внизу: — очень стыдно. Я чувствую себя такой … шлюхой.

— Мы можем прекратить — шепчу я ей в ухо, и облизываю его. Она вздрагивает и прижимается ко мне всем телом.

— Можем — кивает она: — можем… но пока… давай еще.

— Тебе так нравится? — спрашиваю я, поглаживая ее попу и чувствуя как пальцы у меня периодически… нарушают границу.

— Нет — мотает головой она, по-прежнему не открывая глаз: — Мне еще недостаточно стыдно, чтобы я вышла в коридор совсем красной…

— И как именно сделать тебе стыдно? — спрашиваю я, исследуя каждый сантиметр ее гибкого и тренированного тела гуттаперчевой девочку.

— Может… так? — она чуть отстраняется и легко закидывает одну ногу мне на плечо, прижимается обратно и … да, она стоит на одной ноге на идеальном шпагате, прижавшись ко мне.

— Мне всегда казалось, что эта позиция очень стыдная — говорит она: — использовать свои умения и способности для этого… как же стыдно!

— А ты у нас любишь подчиняться, да? — говорю я, все же хватая ее за ее великолепные длинные черные волосы и наклоняя ее голову ко мне: — потому что ты слишком много всего контролируешь в жизни, интриганка…