Действительность ударила по голове.

Он сейчас заберет Бобрич и помашет нам ручкой, а мы тут останемся с этими уголовниками! Он был нашей последней надеждой, но с каждой секундой его молчания, она ускользала сквозь пальцы, подобно песку.

Вновь затянулся, сделал пару шагов, останавливаясь напротив Питона. Герман был выше и смотрел с высоты своего роста. Беспристрастно, властно, без толику робости.

— Заманчивое предложение, — затянулся, скользнул глазами по Бобрич, — но нет, — резко бросил, выпустив едкий дым мужчине в лицо.

— Да че, тебе телок жалко?

— На территории Мурчика никакого кипиша, — отченикал, как закон.

Сомнений не осталось. Так оно и будет.

— Умеешь же ты, Белый, всю малину испоганить, — плюнул себе под ноги Питон. — Лева, — отрезал, а затем эти двое забрались в свою катафалку.

— И тебе не хворать, — хмыкнул парень, вслед уезжающей машины.

— Вам больше делать нехрен? Как шляться по ночам? — уже зло выплюнул нам, но отчего-то смотря прямо на Дуню, та в ответ лишь подбородок упрямо вздернула и отвернулась, словно Белов не спас наши нижние девяносто.

Это было на нее не похоже, а затем она сказала, то что мы требовали от нее на протяжении всей жизни, но девчонка из всех моментов выбрала самый неудачный.

— Тебя никто не просил вмешиваться.

— И это твоя благодарность, Бобр?

— Спасибо, Герман, — уже сказала Сонька, поправляя на плече Фролову.

— Мне не нужны проблемы, а эти пассажиры мне их могли устроить, — пожал плечами. — Скажи Жеке, что Гера передал, что ты в теме. И больше тебя никто не тронет.

Кто такой был Жека осталось для меня загадкой, но, должно быть, Павлова поняла, так как понимающе кивнула головой. Белов между тем уже вовсю кого-то вызванивал, после чего, повернувшись к нам, изрек:

— Сейчас Илюха подъедет вас заберет и по домам развезет. Вы пока эту, — указал на Ульяну, — в чувства приведите.

Десять минут упорных попыток и Фролова уже в состоянии стоять самостоятельно. Не без помощи Германа, который любезно принес бутылку воды.

Когда Дуня выжала из себя негромкое: «спасибо», гаденыш ухмыльнулся и сказал: «отработаешь!».

— Улька! Улька! Ты как? — обеспокоенно налетели мы на нее со всех сторон, как курицы наседки.

— Нормально, — сипло прохрипела, и мы все разом выдохнули.

Казалось, эта кошмарная ночь никогда не закончится. За вечер я пережила столько, сколько в моей весьма посредственной и скучной жизни не случалось за месяц.

Тут и бандитские разборки в лучших выдержках «бригады», тут тебе и пьяная Фролова, а это уже не мало, тут тебе и у Дуньки голос прорезался, а ведь это было событие века, на которое мы несомненно бы обратили внимание не будь так обескуражены происходящим. Однако, мы это обсудим позже.

Накатило желание оказаться дома, в теплой кроватке, в чьих-то крепких надежных объятиях. Кроватка была, а вот объятий нет. Впрочем, сегодня мне бы хватило и раскладушки, хоть на этом самом месте. Гори оно синим пламенем! Усталость сбивала с ног, и когда подъехал знакомый автомобиль, мне было даже лень удивляться.

— Малая, а ты тут что делаешь?

А вот Морозов, напротив, не стеснялся демонстрировать своего изумления. Однако, оно не было приятным. Парень, увидев меня дернулся, и едва ли не дал по газам, но голос Белова его остановил.

— Илюха, потом будешь базарить. Отвези девок домой, и чтоб все чин-чинарем было.

— Базара ноль, Гера! — тотчас же включился Морозов, открывая двери машины.

Мне досталось почетное место спереди.

— Дусь, — когда усаживалась на место Бобрич, вдруг схватил её за руку Белов, — а поцелуй на прощанье? — лукаво подмигнул и даже лицо злыдень склонил, но девчушка вырвала свою руку и, ловко увильнув от его головы, забралась в машину.

Должно быть, голос у нее порезался всего лишь на секунду. Показалось, что ли?!

— Спасибо, Илюх, что приехал! — в окно своему другу сказал, тот лишь кивнул, и на словах: «сочтемся», нажал на газ.

Всю дорогу мы ехали молча. Морозов косился в мою сторону, словно ожидал от меня подлянки. Но сегодня я была не в настроении болтать.

Кто знал, что нас могло ожидать не окажись Германа поблизости? Впрочем, и ежу понятно, что нас бы просто увезли в лес на дачу, как шалашовок придорожных и, прости Господи, имели во все дыры покуда не наскучит. От собственных мыслей поерзала на сидении, заметив это, Илья поинтересовался:

— Все в порядке?

Кивнув головой, отвернулась к окну, прислонившись к нему лбом. Истерика сейчас была крайне неуместна. Вот приду домой, открою винишко, там и поплачу, а нынче сопли нужно подтереть.

Это была весьма странная тенденция, парень все время меня спасал. Он был редкостным заносчивым гадом, который молол своим языком почем зря, но его поступки были красноречивее любых слов.

— Как пересдача? Сдала?

Этот вопрос отвлек меня от дум. Мое лицо исказилось в неприязни. Весслакова из меня всю душу вытрясла. Немудрено, что потом мне просто было необходимо снять стресс. Докапывалась до каждого вопроса, щурилась, скалилась и только поджидала момента, дабы завалить меня. Но дудки ей, грымзе престарелой! Все сдала! На дополнительные вопросы ответила! А после и ручкой помахала, пожелав «отличного дня!» гиене.

— Сдала.

— Это все мой поцелуй, — криво ухмыльнувшись, выдал Морозов. Ком застрял в горле, когда перед глазами пробежали картинки того вечера, а сама зарделась от пяток до мочки ушей. — Я мастер поцелуев на удачу, — подмигнул.

— Не сомневаюсь, — сконфуженно пробормотала.

Сперва мы завезли Соньку. Морозов аж присвистнул, остановившись напротив ее хоромов.

— Нифига себе конура у тебя, Павлова, — и тут же его лицо осветилось догадкой, — так, ты че, дочь Павлова?

Сонька неопределенно пожала плечами. В универе не так много людей об этом знало. Вопреки своей капризной натуре Сонечка не трепалась на каждом шагу о своем папеньке. Не по душе ей было, когда люди прихвостнями становились. То, что она не голодранка, было понятно по её часам и шмотками, но вот кто ее отец не распространялась.

— Блатные у тебя подруги однако, малая.

На прощанье уставшая Сонька помахала нам рукой и отчалила в свой большой, но такой холодный дом. Не было в нем жизни. Лишь статуэтки и мрамор.

Наш дом находился совсем поблизости, через пару улиц. Девки вышли около своего подъезда. Дунька, как впрочем и всегда, долго лепетала слова благодарности, а Фролова шикнув: «идем уже, спать хочу!», прервала ее тираду.

Мой подъезд был через два и не было надобности меня подвозить под него, но Морозов мог посоперничать в упрямстве с ослом.

— Спасибо, что приехал, — поблагодарила его и я, когда все же остановились напротив подъезда.

— Пустяки.

Взглянув на свои окна, невольно вздохнула. Кажется, сегодняшней ночью мне сопутствует одиночество. Как и последние месяца, но почему-то сегодня от этого было особенно горько.

— Ну, пока, — неуверенно улыбнулась, приоткрывая дверь.

— Даже на чай не пригласишь? — приподняв бровь, заигрывающим тоном поинтересовался.

Оторопела. Замерла. Помнится не так давно, когда меня увидел, он бежать намылился. А что нынче-то изменилось?

— Ну, пошли, — вылетело изо рта, прежде чем смогла себя остановить.

Морозов только и ждал этих заветных слов. Моментально выскочил из машины, меня поторопил, на сигнализацию машину поставил и важно зашагал к моему подъезду, будто давно тут был хозяином. Баб Маруся уже все глаза поглядела с балкона, а когда мы поднялись на этаж уже караулила около двери.

— Илюшенька! Ты никак в гости к Варьке? — сунула свой нос старая в далеко не в свое дело.

— К ней, Марья Васильевна, — улыбнулся этот обольститель, а бабка и разомлела.

— Ты почаще заходи! — а потом подозвала к себе и «шепотом» промолвила, — перестала мужиков вертихвостка водить. Небось твоя заслуга!

Дать бы старой по черепушке ее нездоровой, да только грех на душу не охота брать.