— Она рассмеялась, но потом смех превратился в гримасу, а гримаса — в крик, и наша серолицая королева снова оказалась в окружении врачей.

После особенно долгого совещания королева удалилась в свои покои, чтобы прилечь. Вайолет немного побыла рядом с матерью, чтобы рассказать ей историю… историю о том, как ученик сказочника влюбился в картину, и как картина пыталась захватить мир. Но мать не услышала конца, потому что заснула где-то посередине. Виолетта откинулась на подушки, держа мать за руку.

Как может картина завладеть миром? Она поймала себя на том, что размышляет. Сама история — как и многие из ее историй — вырвалась из ее уст непрошеной и незапланированной. Она была уверена, что часть рассказа была из историй, которые она слышала или читала, а другие части создала она сама. Но сколько она собрала из других мест, она не могла сказать.

И в любом случае она была уверена в одном: Вайолет понятия не имела, чем закончится эта история.

Картина, которая захватила весь мир? Или хотела. Возможно ли это?

И снова ее мысли вернулись к той тайной библиотеке, к странной картине и книге, которую она уронила много лет назад. Она все еще преследовала ее во сне — все перелистанные страницы, пыльные картинки и открытые глаза. Каждое утро она просыпалась со сверхъестественной верой в то, что ей суждено расшифровать странные буквы в книге, что она перепишет сама себя, точно так же, как переписали себя буквы в нижней части картины, если только у нее будет шанс увидеть ее снова.

Спящая королева пошевелилась и что-то пробормотала. Она закрыла лицо рукой, и морщинки вокруг ее рта напряглись. Вайолет соскользнула со скользкого покрывала, ее ноги мягко шлепали по каменному полу.

— Я вернусь, мама, — сказала Вайолет, беря руку матери и целуя костяшки пальцев. И очень тихо поспешила выйти из комнаты.

Чего Вайолет не знала, так это того, что за ней наблюдают. В противоположном углу, в тени, стояли две фигуры, одна молодая (скорее мальчик, чем молодой мужчина) и одна очень, очень старая. И они были маленькими. Такие маленькие, что, если бы Вайолет стояла там, они доставали бы ей только до колена. Как только Вайолет закрыла за собой дверь, старший скрестил руки на груди и хмыкнул.

— Ты что-нибудь съел? — спросил младший.

— Не будь идиотом, Нод, — рассеянно сказал старший. Эту фразу он часто повторял. — Настоящий вопрос в том, почему. Почему эта девушка знает о картине?

Младший — тот, которого звали Нод, — откинулся на пятки.

— П'рапс, она не знает. Это довольно распространенная история.

— Ее рассказывать вообще не принято, болван. За последние пятьсот лет мы не слышали ни единого слова об этом. И ты ее слышал? Она описала эту несчастную картину. Я думал, что мы хорошо спрятали эту комнату, вот, что я думал. Много работы даром, не так ли?

— Я не помогал прятать комнату, — сказал Нод. — Я еще не родился. — Он бросил на старика многозначительный, как он надеялся, взгляд. Тот помолчал. — Значит, я ни в чем не виноват, — добавил он.

— И мы все можем благодарить за это богов. Если бы ты был в этом замешан, нас бы давно поджарили. Да ладно тебе! Не вешай так голову. У каждого из нас есть свой дар. — Хотя его тон говорил о том, что он глубоко сомневается в существовании какого-либо дара, которым обладал мальчик. Нод сунул руки в карманы и тихо, печально присвистнул.

Старик потер заросший щетиной подбородок, обхватил губами беззубые десны и все время ворчал. Наконец:

— Ну, не стоит сидеть весь день без дела. — Он хлопнул Нода по плечу. — Сходи за тетушкой. Скажи ей, что королева опять плохо себя чувствует, и ей лучше что-нибудь сделать, прежде чем все сделает поворот к худшему.

— Тетя, — сказал Нод, наморщив лоб, чтобы слова застряли в памяти. — К худшему. Я постараюсь запомнить. — Он помедлил. — Ты не пойдешь со мной? — В его голосе слышалась мольба.

— Я прослежу за этой девушкой. Все… так нестабильно. Более нестабильно, чем я видел раньше. И эта тварь все время шмякалась, шмякалась, шмякалась, ползала и болталась, что бы там ни говорила тетушка. И с каждым разом становится все хуже. Я это видел. Своими собственными глазами. Только вчера в зеркале она была такой же самодовольной, как пузатая змея. Если он думает, что сможет одолеть старого Мота, значит, его ждет что-то еще. — Глубоко вздохнув, он сунул руку в карман своего мехового коричневого пальто и вытащил трубку. Он задумчиво сжал его зубами. — Позови тетушку, — сказал он. — И скажи ей, что я был прав.

После непреднамеренного создания коротышкой богом трех целых и отдельных вселенных и после неизбежного ропота, последовавшего за этим, Старые Боги обнаружили, что новые миры стабильны и целы. Они не дрогнули. Они не дрожали и не сгибались. И вот двенадцать Древних Богов приступили к созданию собственных вселенных. Они строили вселенные, основанные на математике, и вселенные, основанные на магии, и вселенные, полностью основанные на причудах. Они строили миры, сгруппированные вместе, и миры, разбросанные в разные стороны, и миры внутри миров, вписываясь друг в друга, как матрешки. Каждый мир мерцал, как пузырьки в бурлящем море. И они были прекрасны, уникальны и любимы. Боги любили свои миры, и они были любимы в ответ.

Однако в то время как двенадцать Древних Богов создавали множество миров мультивселенной, тринадцатый бог — Ниббас — ничего не создавал. Его это не беспокоило. Вместо этого он преследовал свои собственные удовольствия. Он распространял недомогание, разделение, недоверие и отчаяние. Он питался несчастьем и болью.

Но вскоре он жаждал большего. Силы. Контроля. Он видел, как почитаются другие боги в созданных ими вселенных. Почитаемые. Обожаемые. Любимые. Ниббаса никто не любил.

И он все кипел и кипел.

И в своем кипении он придумал план: Ниббас начал следовать за драконами.

Видите ли, давным-давно драконы были единственными существами в мультивселенной, которые могли путешествовать из мира в мир. Они могли прижиматься к оболочке одной вселенной и переходить в другую так же легко, как сквозь воду. Они были смелыми бойцами, долгоживущими и стойкими, но жили в страхе друг перед другом. В самом деле, страх их был так велик, что даже собственные размышления приводили их в ужас. И так они проводили свою жизнь в одиночестве.

Видите ли, у взрослых драконов нет сердец. Почему? Сердца — нежные, хрупкие существа, и они сгорели бы дотла в ужасных огнях, пылающих в груди драконов. Когда драконы достигают подросткового возраста, они вынимают свои сердца, заключают их в чешую и драконьи слезы — вещество, которое, когда высыхает, светится, как жемчуг, и твердое, как алмазы — и ловко прячут их. Они должны держать в секрете расположение своих сердец, чтобы их не нашли и не украли. Тот, кто управляет сердцем, управляет драконом.

Ниббас, конечно, знал об этом. Он также знал о моем мире — его зеркальное небо было идеальной тюрьмой для страшных существ. И вот Ниббас, используя хитрость и смекалку, украл сердце каждого дракона в мультивселенной. Он принес сердца в мой мир и ждал, когда драконы придут искать. Как только они прибыли, драконы уже не могли смотреть в лицо собственным отражениям и не могли уйти. И поэтому именно страх, их собственный изнуряющий страх, дал Ниббасу ключ к их порабощению.

— АРМИЯ ДРАКОНОВ, — прошептал Ниббас.

САМЫЕ МОГУЩЕСТВЕННЫЕ РАБЫ ВО ВСЕЙ МУЛЬТИВСЕЛЕННОЙ, — Ниббас все напевал и напевал.

И СКОРО Я СТАНУ ДОСТАТОЧНО МОГУЩЕСТВЕННЫМ, ЧТОБЫ ЗАВОЕВЫВАТЬ МИР ЗА МИРОМ. КАЖДАЯ СИЯЮЩАЯ ВСЕЛЕННАЯ БУДЕТ ВИСЕТЬ У МЕНЯ НА ШЕЕ, КАК БУСИНЫ НА НИТКЕ. И ДАЖЕ ИХ БОГИ БУДУТ СМОТРЕТЬ НА МЕНЯ И ТРЕПЕТАТЬ!

Правление Ниббаса было коротким по меркам бога, но для нас это были многие поколения рабства, страданий и порабощения. Это было темное время для моего мира, несчастное время, пока однажды стоны и мольбы моего мира не были замечены коренастым, низкорослым богом.