Вообще, японцы, оседая на перешейке полуострова, вставая в глухую оборону, сами себя обрекли на сухопутную блокаду. Единственная железная дорога оказалась перерезана нашими войсками, а те грунтовые «шоссе», что с тянулись к полуострову с восточного берега, не были способны в должной мере пропустить обозы снабжения. Да и в скором времени, полагаю, наши, пытаясь найти слабые места, растекутся веером вдоль укреплений и таким образом полностью отрежут противника. И после этого ситуация возникнет парадоксальная — японцы, держа крепость в осаде, сами будут осаждаемы. И единственная их ниточка снабжения будет производиться по морю, через порты Дальнего и Талиенваня. И вот тут самое главное для них, чтобы эта ниточка не оборвалась. И именно поэтому с конца марта снова активизировался адмирал Того. Его эскадра стала почти ежедневно подходить к нашим берегам и бомбить залив, стремясь из последних сил вывести наши корабли из строя. Он торопился, бил агрессивно, нахрапом, не отвлекаясь на наши батареи. И всем в крепости была понятна его спешка — Балтийская эскадра вот-вот должна была подойти нам на помощь. И если она придет и соединится с эскадрой Витгефта, то пиши пропало — морской путь снабжения мы в этом случае с легкостью отсечем и тогда десятки тысяч японцев на полуострове окажутся в катастрофическом положении. Без продовольствия, без боеприпасов, без резервов. А это означало жесточайшее поражение в прекрасно начатой ими войне.

Одновременно с Того и генерал Ноги подключился к бомбардировке. Этот также бил в основном по нашим кораблям. Бил вслепую, приблизительно. Иногда его снаряды попадали по крейсерам и миноносцам, принося разрушения, но в основном они падали мимо. Либо в воду, поднимая фонтаны ледяной воды, либо в портовые сооружения, принося с собою смерть и хаос. И именно поэтому жизнь в заливе и порту остановилась — там находились лишь дежурившие команды, которые должны были гасить возникающие пожары. Матросы в основной своей массе давно уже проживали на берегу, в казармах и лишь небольшая из них часть вынужденно несла вахту на своих кораблях. Витгефт с возобновлением обстрелов также сошел на берег и поселился в одной из пустующих квартир Нового Города, откуда сам залив со стоящими на якоре кораблями был виден как на ладони. И он прекрасно видел то, что приносили с собою падавшие с двух сторон снаряды.

На активность Ноги наши пытались отвечать. Закидывали в ответ их позиции, заставляя умолкнуть. И вроде бы у нас на карте все было давным-давно отмечено, где какая батарея и какого калибра находится, да только поделать мы уже ничего не могли. Снарядный голод, возникший еще осенью, никуда не делся, и наши артиллеристы били редко и только с полной уверенностью в цели. В ответ на начавшийся обстрел сделают пару залпов, заставят противника разбежаться от своих пушек и снова сидят без дела. Та же ситуация была и с Того. Его эскадра, в восьми-десяти милях от нашего берега, следуя в кильватере флагмана, стреляла без передыху, а наши батареи лишь обозначали себя, держа противника на расстоянии. И на этом все наше противодействие заканчивалось. Потому и терпели мы обстрелы, наблюдая, как редкие попадания увечат корабли. Их, конечно, ремонтировали, пытались держать в полной боевой готовности, но сил и возможностей уже не хватало.

Двадцать восьмого марта в светлый праздничный день Пасхи, японцы озверели особо. Словно желая испортить людям хорошее настроение, они с самого раннего часа включили свои бабахалки. В тот момент я «случайным» образом оказался рядом со Стесселем и Витгефтом. Мы снова обсуждали возможную мою продуктовую миссию в Чифу. И вот, сидя у Стесселя дома, на бумаге расписывая наши доли, высчитывая проценты, мы услышали первые разрывы. Адмирал, следуя долгу, оторвался на несколько минут от беседы и подошел к телефону. Вызвонил одного из своих подчиненных и вытребовал доклада:

— Куда бьют…? Да…? Повреждения…? — и спустя какое-то время распорядился: — Действовать согласно установленному порядку, — и спокойно положил трубку. После вернулся к нашему разговору: — Итак, я снова с вами.

— Что, Вильгельм Карлович, опять по вашим бьют? — уточнил Стессель, не удивляясь спокойствию адмирала.

— Да, опять по моим. Как и прошлые дни, лупит японец по крейсерам и броненосцам, — ответил тот, присаживаясь на стул и отглаживая ладонью пышную посеребренную бороду. — Ничего серьезного, давайте продолжать.

И мы продолжили беседу. Стессель, наклоняясь ко мне, продолжал инструктирование:

— Итак, Василий Иванович, как и в прошлые разы, вы должны будете приобрести все по списку. Вольностей не допускается, цены на этот раз установлены еще выше, так, что вам будет легче найти нужные объемы. Как и в прошлый раз, часть вы должны будете передать дацуну.

— Конечно. Консул, думаю, в этом посодействует, — ответил я.

— Хорошо, — склонил голову Стессель и огорошил, — только вот в чем трудность, дорогой Василий Иванович, денег в крепости осталось мало. Эту нашу вылазку мы еще осилим, но вот следующую уже не сможем. Придется брать купцов банковскими ассигнациями, а они, сами знаете, как их не любят.

— Кто же их полюбит? — усмехнулся я, развивая мысль. — Попробуй потом по этой вашей писульке вырвать деньги. Русский купец он еще как-то сможет сориентироваться, а вот китайский ни за что не разберется в вашей бюрократии.

— Все верно, все верно, — склонил голову Стессель. Витгефт, усмехнувшись, промолчал. — Именно поэтому я буду вынужден вас просить взять вашу долю….

Я позволил себе перебить Анатолия Михайловича, понимая в какую сторону он склоняет разговор:

— Но, позвольте, мне-то зачем эти ваши расписки? Что мне потом с ними делать? Бегать потом по вашим инстанциям, доказывать толстозадым, что я не верблюд?

— Что-что, простите? При чем здесь верблюд?

— А при том…. Вы же лучше меня знаете через что надо пройти, чтобы получить потом от вашего ведомства свои же деньги. Семь кругов ада придется миновать, а нервов и времени, сколько предстоит потратить, я уж и не говорю. Так что, нет, Анатолий Михайлович, я на ваши расписки не согласен. Только живые деньги. Только казначейские билеты Империи и никак иначе.

— Но позвольте, неужели вы не хотите войти в положение крепости? Разве вы не видите как нам тяжело? Как голодают люди?

— Вижу, прекрасно вижу. Но все равно работать с вами согласен только за наличку. Честно говоря, там, в Чифу и в прошлые разы не очень-то охотно брали наши рубли. Приходилось уговаривать и закупаться по завышенным ценам. Вы этого, похоже, и не знали. Так что, по-хорошему, чтобы сэкономить, я должен был бы брать с собою золото, а не ваши банковские писульки. Оно, конечно, банк гарантирует выплату по выпущенным собственным ассигнациям, но китайцам-то от этого что? Где они потом этот банки искать будут? Так что, Анатолий Михайлович, давайте-ка с этого раза начинать работать с золотыми рублями. Оно и товар найти легче будет и цену можно сбить существенно.

— Ну, вы хватили — золото! Кто же вам его даст? — ахнули оба высоких чина. Конечно же, золотые монеты в крепости были в обязательном порядке. Но в дело их пока не пускали, предпочитая тратить бумагу. Которая, в связи с неудачным начальным этапом войны, подорвала веру в себя у иностранцев. И именно потому в портовом городе Китая ее брали весьма неохотно и если брали, то накидывали к цене товара определенный процент за неудобства и риски. Что, конечно же, сказывалось на объемах закупок. С банковскими ассигнавками, то бишь с теми же самыми расписками отшлепанными в типографиях, соваться за границу вообще смысла не имело — китайские купцы не менее ушлые, чем наши и прибыли с рисками они рассчитывать умели никак не хуже.

— Ну а что? Я не вижу никаких причин держать золото за стенами крепости, — продолжил я давить свою линию. — Зачем оно вам без движения? Что вы это золото потом, солить будете?

— Нет, — категорично заявил Стессель и мотнул головой, — об этом не может быть и речи. Пока есть банкноты, следует расплачиваться именно ими.