Но я помнила, как мы смотрели друг на друга — и это было намного сильнее и больше, чем…

Заклинание снова ударило меня в лоб. Решив, что там скоро вырастет шишка, я вздохнула, открыла глаза и призналась:

— Простите, миррин Анжелина. Я что-то не о том задумалась.

— Выброси из головы те вещи, которые могут тебя волновать, — посоветовала Анжелина. Тао встревоженно смотрел на нее — переживал, как бы ей не стало хуже из-за тренировки. — Держи равновесие, запоминай то чувство, которое ему помогает. И вспоминай сразу же, как только появится хотя бы намек на опасность.

— Может, на сегодня достаточно? — не вытерпел Тао и чуть ли не с мольбой добавил: — Ты очень бледная, тебе лучше прилечь.

Анжелина снова бросила свирепый взгляд в его сторону, но я поддержала принца:

— Он прав, миррин Анжелина. Я поняла про это чувство, запомнила его. Буду вызывать почаще.

Какое уж тут может быть равновесие, когда я думаю о Джоне и наших вечерних посиделках на кухне, которые уже стали традицией. Не могу не думать. Это слишком важно и слишком нужно.

Неужели это и есть любовь?

— У тебя еще две пары сегодня, — напомнил Тао. Анжелина поднялась со стула, он тотчас же подхватил ее под руку и спросил: — Может, лучше будет их отменить?

— Может, лучше тебе помолчать? — хмуро поинтересовалась Анжелина и, каким-то плавным, почти танцевальным движением освободив руку, кивнула мне на прощание и вышла в коридор. Тао смотрел ей вслед почти со слезами на глазах.

— Ну вот такая она, — едва слышно произнес он. — Понимаешь, ей очень трудно принять потерю магии. Мою помощь. Она не может быть слабой, даже мысли о слабости не допускает…

— Ты уже сделал ей предложение? — так же негромко спросила я. Тао кивнул.

— Она сказала, что должна подумать. Нет, я ее прекрасно понимаю! Все это надо принять, привыкнуть к тому, что случилось, что я теперь буду рядом. И она ведь не отказала!

Мы вышли в коридор — Анжелина стояла в компании Виктора возле доски с расписанием, он держал ее за руку, и возле из запястий струились нити зеленоватого тумана. Сквозь плиты пола пробивалась весенняя трава, и я поняла, что это была магия жизни.

— А твой отец? Ты ему написал?

Тао только рукой махнул.

— Написал, да. Он рвет и мечет. Прислал одно письмо с приказанием обрить голову. В Чинской империи это знак несмываемого позора. А потом прислал второе, когда немного поостыл. Надеялся, что я не обрил голову, сказал, что мой поступок достоин принца, и что это высшая любовь, отдать себя за другого. Он одобряет наш союз, Анжелина будет чинской принцессой.

Я не могла с этим не согласиться — да, это и была настоящая любовь. И да, если бы Джону потребовалась моя магия, я поступила бы точно так же — в этом не было какого-то особенного подвига, это в самом деле была любовь. Отец Тао был прав.

Стебли травы поднялись почти до колена Анжелины, и на ее щеках проступил едва заметный румянец. Во взгляде Тао появилось облегчение.

— Когда ей станет получше, мы уедем отсюда. У моря Цзиань климат гораздо приятнее, чем здесь. Сосновый заповедник, свежий воздух, тишина… Анжелине там будет намного лучше. Там моя личная резиденция. Конечно, ей далеко до отцовских замков, но тоже ничего себе.

Я представила дом Тао на берегу моря — чинская архитектура похожа на окаменевших живых существ. Вот вышел из воды дракон, свернулся на песке, и на его месте возник дворец с бесчисленными башенками, стрельчатыми окнами и изящными балконами.

— Там, конечно, лениво и особенно нечем заняться, — продолжал Тао. — Что ж, будем читать книги, рисовать тушью на шелке… ну а потом воспитывать наших детей.

Я рассмеялась и дружески толкнула его в плечо.

— Ты уже и об этом размечтался?

— Почему бы и нет? — совершенно серьезно произнес Тао и, увидев, что Анжелина довольно быстрым шагом двинулась по коридору, махнул мне на прощание и торопливо направился за ней.

Снова пошел дождь, в академии было сумрачно и тоскливо, но сейчас мне вдруг послышались крики чинских журавлей над пионовыми садами и верхушками сосен.

Свиные котлеты и снежные лебеди

Джон

— Что ж, мирр ректор, я вынужден признать: магия миррин Морави крепко спит. И очень глубоко, на наше счастье.

На обед подали крестьянский капустный суп с курицей, ломтики жареного картофеля и удивительно вкусные свиные котлеты в сопровождении овощного салата. Винтеркорн сидел напротив меня, ел, как не в себя и выглядел крайне довольным.

— А у вас, кстати, есть знакомые в министерстве обороны? — поинтересовался я. Винтеркорн неопределенно пожал плечами. Майя в компании Кетти и Авенхви сидела за столом в углу, я чувствовал, что ее взгляд направлен в мою сторону и полон волнения.

— Вы это спрашиваете из-за того трагического случая с миррин Анжелиной? — ответил он вопросом на вопрос. Я кивнул. — Близких друзей нет, но приятели найдутся. Полагаете, камень гром-джа подбросили?

Конечно, подбросили. Ты это и устроил. Я слишком глубоко полез в дела его высочества Дастина — значит, надо оторвать мой любопытный нос.

Анжелину было жаль. Бесконечно жаль. Впрочем, зная ее характер, я понимал, что она скоро оправится. Ей всегда хотелось забраться повыше и усесться получше, так что она не упустит возможность стать чинской принцессой. А там драгоценный супруг подсуетится, Чинская империя наконец-то откроет свою академию чародейства и волшебства, и ее высочество Анжелина Хольцбрунн Вань станет там ректором.

Да уж, заманчивые перспективы. Хотелось надеяться, что они сбудутся.

— Вряд ли в министерстве настолько беспечны, чтобы пропустить такую опасную вещь, как заряженный гром-джа, — ответил я. — Разумеется, его подбросили, остается выяснить, на каком именно этапе это случилось. С такими камнями работаю я и Анжелина, значит, убить хотели кого-то из нас.

Арно понимающе кивнул. Он даже в лице не изменился — поддел на вилку ломтик перца из салата и сказал:

— Разумеется, Джон. Мне есть, с кем побеседовать об этом.

Я прекрасно понимал, что он этого не сделает. Когда усердно копаешься в таких вещах, то можно выйти на уважаемого человека — на самого себя.

— Что насчет конкурса? — не отставал я. Раз уж Винтеркорн вылез из библиотеки, в которую только что кофе и одеяло не принес, надо было задать ему много вопросов. — Поедете с нами?

Винтеркорн поднял левую бровь, аккуратно подведенную светло-коричневым карандашом.

— В каком смысле «с вами»? — уточнил он: я с удовольствием заметил, что приятель моего отца в самом деле удивлен. Мелькнула даже не мысль — решительное намерение: пойти и расколоть череп Огастаса. Кто бы ни говорил из него, он не имел отношения к моему отцу и не желал никому в замке ничего хорошего.

— Я отправлюсь на конкурс, — небрежно ответил я. — Буду сопровождать миррин Морави.

Я не сомневался, что он давно об этом знает. Безделье было лишь маской — все это время Винтеркорн подслушивал и высматривал.

На стол между солонкой и соусницами легло письмо из министерства: пришло прямо перед обедом, разрешало мне внеочередной отпуск и одобряло мою идею личного контроля той магической редкости, которая собиралась участвовать в конкурсе. Белесая бровь Винтеркорна поднялась еще выше. Я даже удивился его реакции.

Впрочем, удивляться-то как раз не следовало. Кто такая была для меня Майя Морави, что я собирался ехать с ней в столицу? Правильно, никто. Мне следовало просто передать ее чиновнику из министерства вместе со всей головной болью, которая к ней прилагалась, и забыть навсегда.

А я не мог этого сделать. Не мог и не хотел. Почему-то эти кофейные вечера сблизили нас настолько, что я пропустил в глубину души старое, почти забытое чувство, от которого становилось тепло и как-то свободно. Чувство, которое давным-давно запретил себе, чтобы больше никому не причинять боли.

Я считал его мертвым и похороненным. А оно, оказалось, по-прежнему жило.