Я сжимаю руки в кулаки, ощущая, что силы постепенно покидают меня. С каждым шагом по чуть заснеженной дорожке становится всё гадостнее. Охранники, сопровождающие до дверей, сохраняют невозмутимый вид. Ждут, когда барин откроет и тут же уходят.

Не хочется оттягивать момент своего падения, поэтому тут же шубу скидываю и прямо говорю Громову, что готова. Вижу по выражению лица, что мужчине такая прямота не нравится. А чего он, собственно, ждал от меня? Что упаду в его объятия с воплями радости и буду воодушевлённо постанывать, пока он будет меня трахать?

Неприятный разговор окончательно выбивает меня из колеи, и уже невмоготу сдерживать злые слёзы, которые со жжением рвутся наружу. И тут Громов ведёт себя неожиданно. Он нежен. Сцеловывает каждую слезинку, ласкает пальцами овал лица, но моего положения это не меняет. Я просто дорогая шлюха, продавшаяся в обмен на услугу.

В гостиной ждёт романтический ужин. Едва удаётся сдержать усмешку. Романтики ему захотелось? И как он себе это представляет? Выдаю всё, что в этот момент на языке крутится.

Громов каменеет. Сжимает кулаки, раздувает ноздри, в глазах сверкает раздражение. Красивый мужик, тут мне возразить нечего. Но и гнилой насквозь, и это полностью нивелирует достоинства внешности. Сегодня он оделся без пафоса. Обычная чёрная рубашка и брюки. Ворот соблазнительно расстёгнут, рукава подкатаны. Хорош, но меня это совершенно не трогает. Мерзко от одной мысли, что придётся ноги перед ним раздвинуть. Сама ситуация дикая и отвратительная.

Эмоциональный разлад приводит к тому, что я банально пытаюсь напиться, чтобы не было остроты ощущений от предстоящей близости. Но отчего Громов идёт на попятную? Добивался ведь именно этого. В чём проблема? Вот она я — бери. Но ни один контракт не заставит меня испытывать искреннее желание, да и вообще что-либо положительное к этому человеку.

Там написано, что ему должно нравится и приносить удовольствие то, чем мы будем заниматься? Никаких истерик с моей стороны и беспрекословное выполнение любого каприза. Что же…

Оттесняю его к креслу, подстёгиваемая алкоголем в крови. Главное, сейчас сделать этот шаг, переступить черту. Возможно, тогда будет легче?

Толкаю его, и он подчиняется, выжидающе глядя на меня. А я медленно отстёгиваю чулки от пояса. И не потому, что желаю сделать это томно и красиво, нет. Просто пальцы не слушаются. Громов наблюдает. Наконец, справившись с последней застёжкой, стягиваю тонкие чулочки и начинаю привязывать его запястья к подлокотникам. Стараюсь сделать это туго, чтобы он не смог сбежать. Мне надоело то, что он оттягивает момент. Сейчас сама всё сделаю и поеду домой.

Дыхание мужчины учащается, а потом сбивается, когда я тянусь к его ремню. Мешает рубашка, поэтому расстёгиваю её и отодвигаю, оголяя накаченный торс. Громов за собой следит. Неожиданно возникает желание потрогать пресс. Списываю его на алкоголь. Уже протягиваю руку, но в последний момент отдёргиваю, возвращаясь к брюкам.

Ремень поддаётся сразу, затем молния… и я утыкаюсь взглядом в довольно внушительный агрегат. Даже сглатываю невольно. В горле внезапно пересыхает. И как мне с этим справляться, если я сама не возбуждена? Будет же больно. А и плевать.

Перекидываю ногу через него и начинаю опускать бёдра.

— Юля, — хрипло. Замираю. — Поцелуй меня, — в приказном тоне.

Подчиняюсь, ведь я должна. Любая прихоть… Надеюсь только, что он не извращенец.

Горячий язык врывается ко мне в рот, и я начинаю задыхаться. Громов дёргается в попытке освободить руки, но привязала я его крепко.

— Развяжи, — приказ мне в губы.

Качаю головой, отодвигаю край трусиков и резко сажусь на него. В глазах тут же темнеет. Я стону от боли, но довожу дело до конца и замираю.

— Ну как? — усмехаюсь, глядя ему прямо в глаза. — Ощущается эксклюзив?

Мужчина издаёт рык и каким-то чудом разрывает одну из повязок. Тут же освобождает другую руку, поднимает меня с себя, встаёт и дёргает за собой. Чувствую, что игры и его терпение кончилось. Одним махом он отправляет половину посуды на пол, укладывает меня на стол и рывком разводит колени.

— Значит, основное блюдо, — издаю усмешку, стараясь скрыть за ней страх. Между ног саднит и ноет. У меня уже давно не было близости с мужчиной, и это резкое проникновение сделало своё дело.

В следующую секунду с меня слетают трусики, и горячие губы приникают к лону. Невольно выгибаюсь от контраста, но не издаю ни звука. Громов медленно обводит языком клитор, поднимает голову и смотрит на меня.

— Зачем? — интересуется хрипло.

Я закусываю губу.

— Тебе же больно, маленькая.

От того, насколько ласково это звучит, по щеке непроизвольно скатывается слезинка.

— Ты мой ангел, — шепчет, и снова проводит горячим языком по клитору. — Я люблю тебя, — срывается тихое признание с его губ.

— Это не любовь, — втягиваю воздух, когда язык погружается в меня. — Это жажда обладания.

Господи, что он делает? Я надеялась, что алкоголь притупит неприятные ощущения, но не думала, что он обострит приятные. Рома никогда так меня не ласкал. От невольного сравнения и злости на саму себя, сжимаюсь.

— Тш-ш-ш, — горячее дыхание обдаёт лоно. Как же это всё неправильно, грязно, стыдно и…

— М-м-м, — стону, ощущая сладкий спазм внизу живота.

Я готова провалиться сквозь землю, дать себе отрезвляющую пощёчину, но только замираю, понимая, что проиграла себе же.

Нет, Громов не победил, это я позорно капитулировала. Вернее, моё тело. Порочность картины перед глазами просто зашкаливает. Влад поднимает потемневший взгляд и чувственно ведёт языком по складочкам.

— Смотри на меня, — звучит мягкий приказ, когда я пытаюсь закрыть глаза, чтобы не видеть этого. — Юля!

Распахиваю глаза и тону. Меня утягивает в тёмную бездну, где обитают самые настоящие чудовища. Задыхаюсь, пытаюсь выплыть на поверхность, глотнуть хоть немного воздуха, но не получается.

— Мой ангел, — шёпот на грани слышимости.

И когда я готова выгнуться в экстазе, Влад рывком подтаскивает мои бёдра, поддерживая под ягодицы, и медленно заполняет меня собой. Осторожно, по сантиметру. И снова в глазах темнеет, но теперь от удовольствия. Как же я себя презираю!

Всхлипываю от противоречивости чувств, а затем мой рот снова попадает в плен. Язык вторит движениям снизу, и это настолько порочно, что мне хватает всего нескольких толчков, чтобы достигнуть пика.

Хватаюсь за твёрдые плечи, пытаясь не кричать. Чёрт бы подрал этого мерзавца!

Когда всплеск удовольствия сходит на «нет», осознание произошедшего с удвоенной силой бьёт по голове. Пытаюсь высвободиться, чтобы сбежать. Куда-нибудь. Да хоть в ванную. Но Громов не отпускает. Он не насытился. И ещё минут десять в комнате раздаются влажные шлепки, а потом его грудной стон.

— Ты… — выдыхаю. — Мы не предохранялись! — нахожусь на грани истерики.

Владислав

Я специально не прописывал пункт в контракте про предохранение. Оставил себе лазейку. Но Юля ведь могла позаботиться об этом и сама. Почему не приняла таблетки или ещё чего? Она смотрит на меня с такой паникой в глазах, что становится неприятно. Я ведь думал о детях от неё…

— Ты не приняла таблетки? — приподнимаю бровь, играя роль.

— Нет, — выдыхает она. — Мне надо в аптеку! — вырывается из моих рук, соскальзывает со стола и судорожно начинает метаться по комнате.

— Успокойся! — ловлю её и прижимаю к себе, фиксируя запястья. — Сходи в душ. Завтра съездим.

Она затихает, а потом начинает трепыхаться.

— Я поеду домой! Вызови мне машину!

— Нет, — говорю сухо. — Завтра.

— Но…

— Никаких «но». Я сказал — завтра.

Юля вздыхает, но подчиняется. Веду её на второй этаж в свою спальню.

— Держи, — протягиваю рубашку. — Ванная, — указываю на кабину, встроенную в угол спальни.