— Ваше Сиятельство, — поправил мастера Макаров.

— Ваше Сиятельство, не знаю, но вот охмурять он горазд. Я когда цену назвал, этот Агафон пытался меня озарить, чтобы бесплатно все сделал, но на меня где залезешь, там и шлепнешься в лужу.

Мы переглянулись втроем, Александр Семенович с вызовом зыркнул на Спиридонова, а тот лишь развел руками, мол, это по вашему ведомству. Их немой спор вызвал у меня раздражение. Если я назначена командиром сей команды, то препирательство внутри ее мне не нужны!

— И как, озарил ты Колемина?

— Озарил, — вздохнул Кузьмин. — Плату оговоренную получил и отвалил от них подальше. Я в их делах не участвую, грех на душу не беру.

— Грех он не берет, — зло буркнул пристав. — А то, что клиента твоего с Лукошки снимают, огорошив по голове, а потом раздевают до исподнего — тебя не касается?

Задержанный не ответил, хотя я и видела, и видела, что он с такой постановкой вопроса не согласен. Своей вины он не чувствовал совсем.

Удивительно все же порой человеческое сознание. И сейчас, опустившись на дно Петербурга, я познакомилась совсем с другой его стороной — темной, грязной, безжалостной. Однако, не могу не признать, что в чем-то более честной, чем двуличие высшего света. Опять же — никто не назовет Добрея приятным и законопослушным подданным, но и у него, и его «постояльцев» существуют свои законы, которые они не нарушают то ли по осознанию, то ли из страха, но эта «воровская честь» существует, пусть и среди своих только.

— А почему Вы о нем не ведали, Александр Семенович? — спросила я Макарова.

— Не всплывал нигде, а сам не обозначился добровольно, — просто ответил тот. — Александра Платоновна, далеко не всякий освещенный стремится встать на учет. Это Вы из благородного сословия, батюшка Ваш в высоких кругах общался, и талант у Вас пристойный. А вот такой вот персоне, — он кивнул на хмурого Кузьмина, — записаться в реестр — лишиться доходов. Талант у него одним словом — криминальный, в мирной жизни не пригодящийся. Дворянством тут не подкупишься. Так ведь?

— Правда ваша, — смурно ответил Кузьмин. — Мне с того дворянства — пирог с глазами. И необычно, а бесполезно, бо есть не сможешь. А так деньгу[3] имею, а то и копеечку.

— Бог с ним с твоим дворянством, вот этих персоналий видел? — показал начальник Отдела рисунки разыскиваемых нами манихеев.

Мастер внимательно посмотрел, но отрицательно помотал головой. Я немного нажала Светом: это Агафон не пробил его невосприимчивость, а вот мои силы в последнее время пугали и меня саму. Кузьмин побледнел, но все равно уверенно сказал:

— Нет, не видел. И не говорили ничего, Сявка лишнего болтать не любит. Длинный язык ведет к длинной дороге.

То есть здесь пусто. След привел нас в правильное место, но тут он обрывался. Сявка и Гундей, уверена, уже остыли давно где-нибудь в канаве, а Вереницкий и Ульм на глаза Кузьмину не показывались и никак не мелькнули даже в разговоре.

— Что с ним делать будем? — спросил Макарова Спиридонов.

— Мне он сто лет не нужен, — ответил тот. — Это больше по вашей части.

— Напрямую он в лихих делах не замешан, но способствовал. Только доказать это не смогу, сами понимаете. Так что по вашей.

И они, как два петуха, уставились друг на друга. Кузьмин, очевидно, прикидывал, где расследование для него будет хуже — в Управе или в Тайной полиции, и однозначного ответа не находил. Я вздохнула и рявкнула:

— Пусть тут остается! Он больше не будет. Не будешь ведь? — и ударила по мастеру от души.

Тот рухнул на пол, лицо его скрючило ужасом, а пальцы заскребли ногтями по грязным, некрашеным доскам пола.

— Мани да покарает меня, Ваше Сиятельство! Ни в каком дурном деле больше замешан не буду!

— Вот и не шали. А то снова приду и уже не остановлюсь. Идемте отсюда!

Уже на улице бледный Макаров снял шляпу и вытер лоб. Остальные члены нашей компании тоже выглядели странно задумчивыми.

— Александра Платоновна, — сказал Александр Семенович. — Вы в следующий раз или сдерживайте себя, или предупреждайте, чтобы я убежать смог подальше.

— Да, Шура, мне обратно в камеру в бастионе захотелось.

Охранники промолчали, но всем видом показывали, что полностью согласны и с начальством, и с приставом.

— Простите, господа, погорячилась. Но и впредь прошу без глупой вражды между вами! Давайте дело доделаем! Предлагаю сейчас же ехать на Грязную.

— Согласен, тем более что уже должны были наши сотрудники там все тихонько окружить, — кивнул Макаров.

Грязная улица оправдывала свое название целиком и полностью: ни тебе мостовой, ни даже фонарей. Нужный дом нашелся недалеко от Козьего болота — небольшое двухэтажное строение со скромной чердачной надстройкой о двух маленьких прямоугольных окошках и одном большом полукруглом, похожей на взгромоздившегося на крышу грустного поросенка. Как только наша карета, в которой было откровенно тесно, подъехала, из подворотни выскочил неприметный человек, что-то прошептавший Макарову. Тот кивнул и поведал, что его люди готовы.

Первой меня не пустили, даже Тимку с Андреем задвинули, и в высокую дверь слева от арки сначала зашли два неприметных с виду человека. Нам было велено ждать.

Минут через десять створка отворилась, и полицейский махнул рукой — заходите. На лестнице уже ждала домоправительница, имевшая вид растрепанный и взволнованный. Она непрестанно кланялась и выказывала огромное желание ответить на любой вопрос. Двух мужчин с рисунков она прекрасно помнила и отзывалась о них исключительно доброжелательно:

— Вежливые, по оплате не спорили и уплатили все в срок! Не буянили никак, комнаты в чистоте держали.

— А где сейчас они? — спросил Спиридонов.

— Съехали-с они, сударь, вот уже дней пять как. Поблагодарили за заботу и удобства и были таковы.

— Покажите комнаты.

— Там сейчас другие жильцы, — замялась домоуправительница.

— Ведите, — сказала я и легонько нажала Светом.

Женщина быстро засеменила по лестнице на второй этаж, где постучала в тяжелую филенчатую дверь.

— Кого там черти принесли? — послышался зычный голос.

— Открой, Степан, я это! — хозяйка сообразила, что не следует заранее сообщать постояльцу, что просится внутрь она совсем не одна.

— Иди к чертям, Родионовна, дай поспать! Всю ночь шмели рубили! Бабки отдам тебе завтра, сегодня веснухи удачно судили, пропурим вечером, все тебе верну!

Я, конечно, ничего не поняла из сказанного, вот только тетка совсем побледнела, а Спиридонов принял вид хищнический и шепнул Макарову: мол, ломайте дверь. Александр Семенович кивнул, дюжий молодец из его людей примерился и саданул филенку всей своей фактурой.

Створка, должная открываться наружу, с треском влетела вовнутрь, следом за ней в квартиру ворвались полицейские, послышался гам, крики и грохот упавшего тела. К тому моменту, как в комнату вошла моя команда, макаровские сотрудники успели скрутить двух персон, к коим слово «подозрительный» подходило как нельзя лучше.

— Вы по какому праву?! — рявкнул один из них — тщедушный, рябой дядька средних лет.

— Фигарис за тобой пришел, мил человек, — ответил Николай Порфирьевич.

— Гамля! — в сердцах сказал лиходей.

— За ртом своим поганым следи, а то добазаришься до кровавой юшки, — взбеленился пристав.

— Они нам нужны? — спросил его Макаров. — Если да, то Тайная полиция примет заблудшие души под свое крыло для деятельного раскаяния.

Спиридонов показал рябому рисунки освещенных, и тот без моего вмешательства истово затряс головой и проскулил, что сии типусы ему неизвестны. Домоуправительница же, по-прежнему бледная, пояснила, что те постояльцы съехали пять дней назад, а эти заселились только позавчера и с предыдущими не сталкивались. Задержанные принялись клясться, что все именно так, а сами они готовы в Управу, но только не в Канцелярию.

— Веснухи где? — спросил рябого пристав.

— В котомке, — признался тот.