Читать горничную я научила давно. По первости она сопротивлялась вбиваемым в голову знаниям, но со временем не только принялась бегло разбирать буквы, но и прониклась этим занятием. Сейчас на обложку обратил внимание Серж, и глаза его полезли на лоб.

— Татьяна, а это у тебя Юнг-Штиллинг?

— Именно, барин, он самый.

— Это госпожа тебя заставила прочесть?

— Зачем это?! — возмутилась Танька. — Александра Платоновна давно не заставляет, сочинения господина Штиллинга мне самой интересны.

Здесь и я с интересом посмотрела на томик в руках горничной. И замерла в немом удивлении: это и в самом деле был Юнг-Штиллинг, «Тоска по отчизне»[6] в переводе господина Лубяновского. Произведение, прямо скажем, тяжелое, заставляющее думать, а некоторых неустойчивых в эмоциях личностей лишающее душевного покоя. Мистицизмом оно было пропитано настолько, что абсолютно абсурдные, на мой взгляд, мысли истекали из него даже с закрытых страниц.

— Вы, — Серж обратился к служанке именно так, словно она была дворянкой, а не крепостной девкой, — полны загадок, Татьяна. Теперь мне совсем уж крайне неудобно, что предстал вчера перед вами нагим, пока вы качали воду в этот душ.

— Ой, оставьте, ваше благородие! — засмущалась горничная. — Ну, покачала воду. Да и не рассматривала я у Вас ничего там!

Теперь сконфузились оба, а я совсем уж неприлично покатилась со смеху, до слез, выплеснув кофий, к счастью, на скатерть, а не на платье. Велела Таньке собрать мне наряд, а пока буду заканчивать одеваться, искать лихача до Царского Села.

Серж с интересом, пока я поправляла жакет, рассматривал мой терцероль, наблюдать который в действии имел возможность вчера. Поинтересовался капсюлями, от вида бумажных патронов хмыкнул, пробормотав что-то вроде: «Баловство!» — но комментировать не стал, а внимательно присмотрелся, как я прячу пистоль в петельке на складке юбки. Если не знать, что надо приглядываться, никто и не заметит притаеное оружие.

А я вспомнила слова горничной о множестве пуль в одном стволе. Засели они у меня в голове.

Уже когда мы ехали по Семеновскому проспекту[7], который только начал осаждаться каменными домами, и им неохотно уступали место деревянные постройки и огороды, Серж снова принялся выспрашивать об учении Мани и о Свете. О прошедшей ночи даже словом не обмолвился, словно и не было ее.

— Ох, корнет, — принялась после нескольких ответов отбиваться я, — зачем Вам это все знать?

Гусар потер нос, собираясь с мыслями, и выдал такое, что я замерла:

— Будет война, Саша. Большая. Об этом не говорят, но я вижу это по обмолвкам начальства, по тому, что больше стало смотров и муштры.

— Но с кем? — моему удивлению не было предела. — Шведы получили по полной, сколько там, восемь лет назад, отдали нам Финляндию со всеми ее чухонцами и саамами[8]. Сил воевать у них больше нет. Франция далеко, Людовик Карл[9] занят возней с англичанами, за его спиной этот Марат[10] смотрит за Английский пролив, а не на восток.

— Не знаю, я всего лишь корнет. Но будет что-то, помяните мое слово. Я, как вы заметили вчера вечером, молод, горяч, бесстрашен, смею надеяться, но тем не менее не тороплюсь на встречу с Богом. Мне хочется жить и радоваться жизни, любовью к Вам, к хорошему вину. В нашем полку нет освещенных, но давеча я наблюдал, как полковник Стрыгин из лейб-гвардейцев на спор выбивал бутылки из-под шампанского. Те стояли в ряд в сорока шагах от него, сразу двадцать пять штук. И он только указывал рукой каждую секунду, и враз одна из них подлетала и разрывалась на мелкие осколки. И как Вы думаете, у кого больше шансов выжить в битве: у него или у меня?

Ивана Стрыгина я, конечно, знала. Талант у него был отменный, ничего не скажешь. И именно Светом он выправил себе дворянство, хотя сам из худых мещан, тульский самовар. Манеры и вежество титул ему не добавил нинасколечко, что не мешало взбираться по табелю в рангах.

— Я так скажу… остерегайтесь сего господина. Человек он дурной, не удивлюсь, если Мани от него отвернется в единый момент. Грешен сам, и во Мрак смотрит душа его. Талант его сродни ветру, но не светлому, а черному, словно отдался он его Архонту. А что по поводу того, кто выживет, то на все воля Мани или Христа. Один освещенный не устоит перед полком, ни один Свет не отведет ядро или бомбу, от пули не защитит. Служите верно, учитесь рьяно, окружайте себя верными товарищами. Мой отец ведь тоже был на войне с турками. И не только лечил, в боях бывал не раз. Как-то он мне признался, что дважды его от смерти спасали простые солдаты из забритых. Ценили его они за доброе отношение, за то, что не чурался и из одного котелка с ними похлебать, горести их выслушать и попытаться помочь. Вот Вам и еще один рецепт.

Двадцать пять бутылок по одной в секунду…

Много пуль в одном стволе…

[1] Типсовый чай — байховый чай слабой ферментации ручного сбора, собирается только почка листа и два ближайших к ней раскрывшихся. К типсовым относятся белые и дорогие черные чаи.

[2] Кирпичный чай — прессованные остатки от сбора сортового чайного листа или отсева при производстве. Отличался (и отличается) низкой ценой, но содержит больше кофеина и теобромина.

[3] Анастасия Минкина была убита в 1825 году в имении Аракчеева. Была зарезана братом крепостной, над которой издевалась, калеча красивую девушку по свидетельствам очевидцев из садистских побуждений. Следствие по этому делу фактически вел начальник штаба Отдельного корпуса военных поселений граф Петр Клейнмихель, подчиненный Аракчеева, оно отличалось особой жестокостью и нарушениями всех действовавших в Российской Империи законов. Любые свидетели, дававшие показания в пользу обвиняемых, подвергались преследованиям. Известным дело стало после публикации книги Герцена «Былое и думы».

[4] В широкий обиход слово «интим» было заимствовано несколько позднее, ближе к середине XIX века.

[5] Из Хуастванифта — сборника покаянных манихейских молитв. Перевод с уйгурского С. Малова. В оригинале Хуастванифт не сохранился, имеются три более поздних неполных списка-копии, дополняющие друг друга. Состоял из пятнадцати молитв.

[6] В реальной истории перевод был сделан в 1807 году, но по личному приказу Александра I весь тираж уничтожен. И только после личного знакомства императора с самим Иоганном Генрихом Юнг-Штиллингом, который в своих произведениях выступал против идей эпохи Просвещения, все запреты на публикацию в России творчества писателя были сняты, в частности, все части «Тоски по отчизне» были изданы в 1818 году.

[7] Семеновский пр. — ныне Загородный проспект. Сегодняшнее название ходило параллельно с официальным, которое менялось множество раз, в том числе на Владимирский проспект (сегодняшний Владимирский пр. долгое время считался частью Литейного).

[8] Финляндия отошла России по итогам русско-шведской войны 1808-09 годов.

[9] Людовик Карл, дофин Франции. В реальной истории был признан монархистами как король Франции Людовик XVII после казни отца Людовика XVI. Умер предположительно от туберкулеза в 1795 году в возрасте 10 лет, до того времени фактически находился в заточении.

[10] Жан-Поль Марат в реальности был убит дворянкой, приверженкой жирондистов Шарлоттой Корде 13 июля 1793 года.

Извозчик высадил меня у Лицея, Серж помог спуститься с коляски и уже готовился махнуть рукой лихачу, как к экипажу подошли сразу трое гусаров, сослуживцев моего корнета. Оценивающе оглядев мизансцену, один из них соизволил начать ерничать:

— Это что же наш Сереженька с дамой на службу ездит. Или это такая благодарность за оказанную услугу, и она его за свой кошт подвозит?

Замечание было даже не на грани приличий, а далеко за ней, не ближе чем Америки. Серж вспыхнул закатным солнцем, я едва успела придержать его за плечо и повернулась к охальнику.

Уже не молод, явно старше моего конфидента, который с трудом сдерживал сейчас ярость. До вызова на дуэль остались буквально несколько ударов сердца, которые нужны ему, чтобы успокоить дыхание. Оппонент же мило, но с откровенной издевкой, улыбался, подкрученные усики дергал свежий ветерок. От него пахло табаком и винным духом.