— Как вы объясните изъятые у вас рупии банка Калькутты?

— Что у меня изъяли? — не понял Николай Порфирьевич.

— Индийские деньги, — пояснил Макаров. Почти тысяча калькуттских рупий.

Я удивилась не меньше пристава, а еще подметила одну вещь. Талант не взбурлил, но встрепенулся. Нет, я по-прежнему не различала ложь, но эмоции стала чувствовать особенно четко. Поэтому для себя запомнила, что известие о неких индийских банкнотах Спиридонова изумило искренне.

— Бред какой, — пробормотал он. — Зачем мне индийские деньги? Где я, и где эта Калькутта?

— В Лондоне во многих банках вам обменяют их на фунты стерлингов.

— А причем тут Лондон? В Петербурге-то кто мне их поменяет? Дюпре?

— Может, и Дюпре, — согласился канцелярский. — А, может, и в Лондоне все же. Иначе зачем вам подорожная на проезд до английской столицы? На английском же языке с подробным описанием вашей внешности?

Николай Порфирьевич сник. В буре его чувств теперь преобладало отчаяние. Как если бы идеальный план, который не должен был дать ни одной осечки, вдруг рухнул. И это ввергло меня в ужас. Дядя Коля, державший меня еще малявкой на коленях, продался Компании!

— Где вы это нашли-то все? — спросил Спиридонов.

— Да прямо у вас в кабинете, в столе, — не стал скрывать этого Макаров.

— Какая глупость, — голос пристава звучал устало. — Кто ж будет такое прятать в столе своем, в кабинете?

— Может, с расчетом на то, что там точно искать не будут, потому как глупо?

Но Николай Порфирьевич только махнул рукой. Я смотрела на него с непониманием и обидой, за все время допроса не произнесла ни слова, но тут он сам обратился ко мне:

— Саша, я ни в чем не виноват. Просто поверь мне. Ты умная, ты освещенная. Разберись с этим, прошу тебя. И береги Государя. И Вам, господин начальник Особого отдела скажу то же — берегите Павла Петровича. И думайте тщательнее! Кто-то убирает фигуры с доски по пути к королю. Попытались взять ладью, — он кивнул на меня, — не вышло. Теперь убирают пешку. Не знаю, чем ко мне вызван такой интерес.

— Сложно измышляете, господин Спиридонов, — ответил Макаров. — Знаете такой принцип бритвы Оккама…

— Смешно, — прервал его пристав. — Только недавно мне Александра Платоновна про него рассказывала. Так что знаю. И пока ничего больше говорить не буду. Надо подумать самому. Так что хоть на дыбу посылайте. Саша, еще раз молю тебя — поверь мне. Не поверишь — Императора загубишь.

И опять я чувствовала искренность в его словах. Что ж это такое, почему талант говорит то одно, то второе? Где правда — в заботе Николая Порфирьевича о жизни Государя, или в злости, что не вышло обустроить злодейство и скрыться в Англии? Поэтому я просто поднялась и сказала, глаза в глаза:

— Я разберусь. И если ответ мне не понравится, бойтесь.

И стуком потребовала выпустить меня из камеры.

Макаров вышел за мной, позади послышался лязг закрываемого замка.

— Не будете протокол писать? — поинтересовалась я.

— Нет надобности. Давайте выйдем и поговорим.

На улице совсем уже стемнело, а у Зотова бастиона света мало. На карете Александра Семеновича кучер зажег фонарь, у него мы и остановились.

— Что скажете, Александра Платоновна?

— Не понимаю, — призналась я. — В чем-то он прав. Как-то слишком нарочито. В столе на службе находят английскую подорожную и индийские ассигнации. Что это за деньги такие? Никогда не слышала даже.

— И я тоже, — хмыкнул Макаров. — Но поинтересоваться сегодня успел. В Англии и в колониях ассигнации может выпускать не только государственный банк, но и частные тоже.

— Это же бред какой-то!

— Бред, — согласился канцелярский.

Если в России казначейские ассигнации при прошлой императрице чуть не ввергли страну в пучину финансовой катастрофы, то что могут натворить банкиры, которым дана такая воля!

— Но в самом деле так, и фунт их, как Вы знаете, больным себя не ощущает, деньга крепкая и уважаемая. А Индии есть три банка, которые выпускают свои ассигнации, которые могут приниматься и в метрополии, банк Калькутты — один из них. Мне сказали, что он сейчас по-другому называется, но ассигнации действуют.

— Рука Компании!

— Рука Компании, — согласился Александр Семенович.

Я посмотрела в чернеющее небо, приводя мысли в порядок. Слишком много их роилось, одни тянули верить подозрениям, другие убеждали, что Спиридонов точно не виноват.

— Как пришли к мысли обыскать стол?

Теперь задумался Макаров, и ответил он не сразу.

— Вот Вы спросили, графиня, теперь и я засомневался. Как-то само получилось. Разговоры по Управе ходили, что надо бы в бумагах пристава поискать. А ведь никто ничего конкретного не сказал. Но словно вели нас к подозрениям против него.

Тут уже я на начальника от Тайной канцелярии посмотрела с уважением. Не стал оправдываться перед самим собой, найдя неуместность собственных действий, незаметную на первый взгляд.

— И странно я ощущала Николая Порфирьевича, — мой вздох с покаянием. — Эмоции его противоречивые больно. Когда говорил о своей невиновности, чувствовала его искренность. Когда же Вы его обвинили в попытке побега с индийскими деньгами, то досаду великую. А когда просил защитить Императора, опять от сердца говорил.

Мы помолчали, оценивая все полученные сведения. Макаров поинтересовался проявлением моего таланта, но пришлось огорчить его тем, что правду от лжи отличать не умею, только то, что ощущает человек. Александр Семенович предложил тот час же провести маленький эксперимент: оценить его эмоции в разговоре о пустяках. И тут же принялся рассказывать то о погоде, то о светских сплетнях.

Если в камере озарение появилось само собой только от первых слов Спиридонова, то сейчас пришлось проявить волю и вызвать его. Сначала я ощутила его похоть, направленную на меня, потом радость, а после и легкую грусть. Когда, изрядно ошеломленная, сказала ему об этом, канцелярский улыбнулся и пояснил:

— Сперва я в самом деле представил себя в соитии с Вами, благо напрягаться тут не нужно — Вы привлекательная особа, хотя мне о таких глупостях уже не по возрасту мечтать. Потом думал о своих внуках, которые радуют меня и супругу одним своим существованием и детской невинностью. А в конце вспомнил об ушедшем к Господу отце. Любил я его крепко.

— Но говорили о пустяках.

— Да. Как видите, Александра Платоновна, дар Ваш ограничен в применении. Если о нем не знать, то почувствовать истину Вы сможете. Но я-то был готов, поэтому в пустой болтовне скрыл другие мысли. И в папочку с делом Ваши заключения не положишь, — вздохнул Макаров.

Больше ничего умного в наши головы не пришло, поэтому раскланялись, оговорив обязательную встречу завтра во дворце. Я велела править к дому, мечтая уже о душе, ужине и мягкой постели.

Но весь недолгий путь разум строил картину происходящего вокруг меня.

Встреча с Дюпре. Представитель Компании однозначно высказал свои угрозы. И требовал не денег, а передачу ему производства, если смотреть в суть. И в тот момент я была уверена, что «Мастерские Болкошиных» выпускают только паровые машины, но в свете известий о постройке паровозов, превосходящих английские поделки во всем, интерес англичанина представляется еще более подозрительным.

Сюда же можно отнести новость о строительстве колесопровода к Астрахани. Надо уточнить, как там продвигаются дела.

Убийца у дверей парадной. То ли из ливонских жидов, то ли просто оттуда.

Взрыв на мосту, о котором мне пока мало что известно. И все те же сомнения, которые я утром высказывала Макарову: никто не мог знать, когда и где я поеду, чтобы рассчитать взрыв бомбы рядом.

Степан Фролов на набережной напротив Петропавловской крепости. Случайно он там оказался? И почему не кинулся, как остальные свидетели происшествия, помогать, ведь там могли быть раненые. По счастливой, если уместно тут такое слово, случайности обошлось только тремя погибшими — двое непричастных и возница той самой телеги. И установить, откуда этот возок ехал и куда, пока не удалось.