В конце концов Мария срывается на повышенный тон и говорит, что она немедленно посылает за мужем, но меня все равно уже провожают наверх. На остальное мне, честно говоря, сейчас плевать.

Горничная, которая открывает передо мной дверь, застывает в шоке: Соня сидит, подтянув колени груди в том самом виде, распахнутое окно подбрасывает и бьет занавески под сильным ветром — на улице собирается дождь. Скомканное одеяло, сбитые простыни, и взгляд моей лучшей подруги — такого отчаяния в нем не было никогда. Я бросаюсь к ней, забираюсь на постель, обнимаю.

Соня вцепляется в меня, как в спасательный круг, прижимается и дрожит. А я понимаю, что это, что бы тут ни произошло, оно произошло здесь не пару минут назад. Даже не два часа, но она никому не сказала, просто вот так просидела всю ночь, пока я не обзавелась новой вириттой и не связалась с ней. От этого хочется выть, но я усилием воли вытряхиваю из себя все лишнее, тем более что чувства мне сейчас ни к чему. Если я в них провалюсь, следом опять провалюсь в то, из чего меня выдернул Валентайн, поэтому я просто обнимаю Соню, прижимаю ее к себе и глажу по голове.

Сосредоточившись только на этих простых объятиях и прикосновениях. На том, что я ей нужна. На том, что если темная магия опять ворвется в меня, я уже не смогу ей помочь.

Фоном плавают слова Валентайна: «Да, тебя она не пугает, но поверь, Лена, должна бы. Эта сила способна изменить изнутри настолько, что тебе станет все равно на меня. На Соню. На весь мир».

По какой-то черной иронии эту практику я прошла сразу же за теорией, и поняла, что это не просто слова. Это — когда в один миг от чувств и переживаний за лучшую подругу я превратилась в жаждущее мести и крови существо — надолго останется у меня в памяти. Может, оно и к лучшему. Потому что я больше никогда не позволю такому случиться.

Ни-ког-да. Даже если мне придется посадить под замок все мои чувства на ближайшее время. Или на всю жизнь.

Судя по тому, что в комнату прибегает Мария, горничная ей все доложила. В кои-то веки глаза у этой женщины вылезают из орбит по делу, а не как у собачки, решившей облаять велосипедиста. Очень скоро вокруг нас становится очень много суеты, а потом я слышу:

— Я буду у Фергана, Лена. Если что — просто зови.

Валентайна в комнате нет, но я же помню, как мы с ним «общались». Поэтому сейчас мысленно отвечаю: «Хорошо», — и надеюсь, что он услышал. Да, я думаю, что он услышал, иначе и быть не может.

Спустя еще несколько минут в комнате появляется семейный целитель Драконовых, меня пытаются выставить, но в ответ на попытку взять меня за руку я смотрю на слугу так, что он невольно шарахается в сторону. А потом Соня говорит на удивление резко и твердо:

— Она остается. А вы все уходите.

Как ни странно, целитель кивает в поддержку, и всех во главе с Марией сдувает. Правда, до того, как закрывается дверь, я вижу на лестнице Драконова, который, не стесняясь никого, орет на жену, что у нее ежерожьи мозги, и что теперь полштата слуг в курсе случившегося. На этом, к счастью, дверь закрывается, и мы остаемся втроем.

Пока целитель осматривает Соню, я держу ее руку в своей, ее голова лежит на моей груди. Отпускаю только когда мужчина — седовласый, с крючковатым носом и пальцами как у пианиста — просит меня отойти, чтобы он мог накрыть ее проверяющим, а затем и исцеляющим заклинанием.

Со стороны это выглядит, как золотая паутинка, невесомая, но в то же время с достаточно плотным узором. Она окутывает Соню, ложится на нее, и прямо на этом золоте я вижу вспыхивающее красным. Там, где этим красным вспыхивает, целитель мгновенно добавляет заклинание, и еще одно, и еще — до тех пор, пока золотой цвет не выравнивается.

Магия исцеления людей и драконов отличается, я уверена, что Люциан справился бы в разы быстрее, но спустя полчаса мужчина уже заканчивает. Я все это время, оказывается, стою на одном месте как вкопанная: это я замечаю только когда мужчина произносит:

— Все.

И Соня, которой горничная перед его приходом успела подать халат, неуверенно садится. Снова подтягивает к себе ноги.

— Чувствуете что-то? — уточняет мужчина, потирая переносицу: видно, что он оставил на лечении много сил. — Я имею в виду неприятные ощущения, тэри Драконова.

— Нет, — Соня качает головой. — Нет. Сейчас все хорошо.

— Хорошо, — мужчина снова трет переносицу, потом виски. — Вот здесь зелья, которые вам нужно будет пить три-пять раз в день. Чтобы восстановить равновесие… гм… чтобы ваш разум не перенапрягался.

«Да, психологом ему не быть», — мрачно думаю я, пока он выгружает из саквояжа несколько склянок с искристо-зеленой жидкостью.

— Они сильнодействующие, поэтому больше пяти раз в день не принимайте. Две-три капли за один раз. — Мужчина делает акцент на «не принимайте», потом добавляет: — И, если вдруг почувствуете что-то, любое малейшее недомогание, сразу же вызывайте меня. Не молчите. Вы меня поняли, тэри Драконова?

— Да, — очень тихо отвечает Соня.

— Что ж… хорошо. Желаю вам скорейшего выздоровления, — целитель закрывает саквояж и с явным облегчением нас покидает, а Соня, прежде чем я успеваю ее остановить, хватает стоящую на тумбочке склянку и делает несколько глубоких глотков.

Глава 27

Люциан Драгон

С утра в замке, конечно, бывало шумно, но чаще всего это случалось по большим праздникам, когда к ним готовились. Сейчас же творилось нечто невообразимое, и Люциан ощущал это даже на магическом уровне. Волнение людей, волны силы отца, набирающей мощь, и его ярость. Последние навыки он приобрел на занятиях на военном факультете, неотъемлемая часть обучения — знать, что ощущает противник, чтобы на ходу прогнозировать атаки и действия. Вот и сейчас он проснулся скорее от этого, а даже не от возбужденных голосов слуг, доносящихся из-за двери, и так же поспешно удаляющихся. Равно как и шаги.

— Да чтоб их, — пробормотал Люциан, перевернувшись на живот и натягивая на голову подушку.

Вставать не хотелось категорически. Особенно когда вспоминалось, какую ошибку он совершил и что понятия не имеет, что теперь с этим делать.

Снизу что-то громыхнуло. Натурально так, в полную силу.

— Это замок тэрн-арха или скотный двор гарнизона?! — зло рявкнул Люциан, садясь на постели.

Сон уже ушел, взамен вернулась реальность. Та самая реальность, в которой Ларо когда-то рыдала, а он ее утешал в этой самой комнате. Пальцы сдавили простынь так, что она жалобно затрещала, ткань разошлась, и Люциан, отшвырнув покрывало, поднялся. День обещал накрыть дождем всех и вся, тучи надвигались со стороны Хэвенсграда. Тяжелые, темные, низкие — такие только летом бывают, поэтому в комнате было достаточно пасмурно. Спать бы еще и спать, но не судьба.

Завернув в ванную, он оделся, а после вызвал прислугу:

— Что происходит? — спросил у перепуганной горничной с большими глазами на круглом миловидном лице.

Та была белого цвета, аккурат в тон накрахмаленному воротничку, переднику и чепцу.

— Я… тэрн-ар, вам лучше спросить об этом у вашего отца.

Люциан прищурился.

— Ладно. Спрошу. Завтрак уже подавали всем?

— Сегодня никто не завтракал.

Даже так?!

— Там что, свадьбу Сезара перенесли, пока я спал? — уточнил Люциан, и горничная сменила белый цвет на цвет своего платья, став какой-то серо-лиловой. Посмотрев на все это, он только рукой махнул: — Ладно, иди.

Девушка с явным облегчением выскользнула за дверь, а Люциан, глянув в окно на простирающийся внизу лабиринт, где вчера говорил с братом, шагнул в коридор. Что такого могло случиться за одну ночь, что тут все на ушах стоят? Не просто стоят, они бегают. Конечно, причиной могла быть сила отца — не случайно же Ферган стал правителем. Его сила могла воздействовать на любого присутствующего, и от ее колебаний сейчас давило виски. Отпускало. Потом накрывало опять.