— Но… архимаг, — вмешивается страж порядка, — это очень серьезное заклинание, оно применяется только с разрешения тэрн-арха Фергана…

— Которого мы, вне всяких сомнений, испросим, — холодно парирует Валентайн. — Должны же мы разобраться в том, почему его сын злоупотребил своей силой на глазах у всех.

Люциан багровеет и смотрит на Валентайна с такой ненавистью, что, кажется, сейчас просто набросится на него. Обстановка накаляется до предела, Аникатия снова вопит:

— Тэрн-арх не позволит подвергать меня такому допросу! Я благородная драконесса!

— Вот и узнаем, насколько вы благородная.

Мне кажется, или он драконит их намеренно? Да нет. Мне не кажется, потому что, когда я все-таки поднимаю на Валентайна глаза, вижу, что он в ярости. В такой ярости я не видела его еще ни разу, и дело даже не в том, что в серебре, затопившем радужку его темных глаз, уже появились прожилки тьмы. Дело в заострившихся чертах, делающих его похожим на хищника, готового разорвать всех и вся.

Из-за меня.

Перебивая эту мысль, в кабинет снова влетает запыхавшийся секретарь.

— Ректор! Ректор Эстре, — он выдыхает, приглаживает шапку волос, кажется, еще сильнее увеличившихся в объеме. — Магистр Симран сообщил, что адептка Драконова пришла в себя.

У ректора уже дергается глаз. Не просто дергается, ее лицо то становится холодным и отстраненным, то черты заостряются, как у Валентайна, обнажая светлую хищницу. Тем не менее сейчас она говорит, чеканя слова:

— Это, вне всяких сомнений, меня очень радует. Но если вам больше нечего добавить, Номбри…

— Как раз есть! София… адептка Драконова мало что помнит, но она рассказала, что в беседку ее отвела Клавдия, и что ей стало плохо после Дорнар-скар, который ей принесла адептка Лузанская. Потом там появились трое парней, которые ее раздевали, а потом — адептка Ларо. Которая ее спасла.

— Что за бред?! — цедит Люциан, а потом, раньше чем ректор успевает его остановить, открывает портал и шагает в него. То, что я вижу краем глаза — лазарет, где находится Драконова, а рядом с ней Сезар и дракон. Самый настоящий дракон, как Ферган, только другой. Ну да ничего необычного, все в порядке вещей.

Портал схлопывается, оставляя меня со всеми, кто не захотел лично уточнить у Софии, что за бред. Ярд рассказывает местному полицейскому, о чем я его попросила — перед тем, как выйти в парк. Найти Эстре или любого другого магистра и отправить их следом за мной. Лика стоит подозрительно молчаливая, уже не пытается встревать в то, что происходит: видимо, поняла, что бесполезно. Что касается Аникатии, она громко требует позвать сюда ее отца, немедленно, и сообщает, что это полный беспредел.

Откровенно говоря, бывшая Люциана никогда особым умом не отличалась. И, судя по тому, что произошло в парке, они с принцем нашли друг друга, так что сыграть бы им свадебку и жить долго и счастливо. Сама эта мысль отзывается внутри какой-то тупой усталостью, единственное, что меня сейчас держит — рука Валентайна. Еще слова Ярда, который рассказывает, как успел перехватить Аникатию, собиравшуюся передать зелье забвения Клаве, чтобы та «навестила» Драконову в лазарете и дала ей «попить». У меня ото всех этих интриг и хитросплетений уже легкая тошнота, а еще начинает кружиться голова.

Я ловлю себя на том, что «выползаю» из-под руки Валентайна, потому что стекаю вниз. На пол. Стекла бы, если бы он меня не подхватил. Столь резкая смена положения оказывается для меня слишком острой, потому что тошнить начинает еще сильнее, а уж когда мы проходим через портал…

Все перепутывается, даже время и действие, потому что я слышу Валентайново:

— С вашего позволения. Адептке Ларо нужен отдых, — уже когда мы в портале? Или в моей комнате в его доме? А почему мы уже в ванной?

В последний раз в этой ванной у меня произошел выброс темной магии, во время которого я тоже мало что понимала. Кроме того, что мы лежим здесь вдвоем и голые… как, в общем-то и сейчас. Его умение растворять мои платья в пространстве — это нечто, хотя навык, конечно же, полезный. Может, платье тут где-то и осталось? Нет, правда?

Я даже выворачиваю шею, чтобы увидеть платье, лежащее на полу, но Валентайн мягко подталкивает меня плечом, заставляя сползти обратно.

— Тихо, Ленор.

— В любой непонятной ситуации тащи голую Лену в ванную, — я хихикаю, прекрасно понимая, что это нервное. Но ничего не могу с собой поделать.

— В следующий раз посажу тебя сюда в платье. — Валентайн складывает руки на моих бедрах без малейшего притязания на секс или хотя бы ласки. — Вода забирает все: и хорошее, и плохое. Для тебя это сейчас лучший вариант.

Какой вариант для меня лучший, я сейчас не уверена, но в том, что этот вариант гораздо лучше допросной, в которую переквалифицировали кабинет ректора — сто процентов. В памяти всплывает, что в тот раз я оказалась в ванной с Валентайном тоже после допроса, после тюрьмы, в которую меня притащил Лэйтор.

— Очень странное дежавю.

— Дежавю?

— Потом объясню, — говорю я. — Хотя… это когда кажется, что что-то уже было, а на самом деле его еще не было.

Не уверена, что я объяснила правильно, но это и неважно. Вода, судя по всему, действительно забирает все: и хорошее, и плохое. Потому что спустя минут десять безмолвного лежания в объятиях Валентайна в теплой, как летнее море, ванной, я с одной стороны прихожу в себя, а с другой — чувствую себя полностью опустошенной. Будто из меня вытряхнули все чувства, переживания, проблемы, заботы и прочее, оставив только меня в здесь и сейчас. В этом здесь и сейчас мне на удивление спокойно и хорошо, меня не смущает даже близость этого совершенно непредсказуемого мужчины.

Хотя возможно, дело совсем в другом? Не в этом опустошении, а в чем-то — напротив — гораздо более глубоком?

— Спасибо, что спас меня. Опять, — говорю я и пытаюсь развернуться, касаюсь пальцами его ладоней, но Валентайн перехватывает мои руки. Потом так же резко поднимается, увлекая за собой.

Подчиняясь взмаху его руки, на плечи мне ложится полотенце, которое мне совершенно не нужно. Оказавшись рядом с кроватью я уже спустя мгновение полностью сухая, от кончиков пальцев ног до корней волос. Бытовые заклинания рулят! А еще рулит то, с какой легкостью ими пользуется Валентайн.

— Я… — начинаю было я, но он меня перебивает:

— Не сейчас, Лена.

— Нам стоит поговорить о том, что случилось…

— Возможно. Но не сейчас.

Это просто невероятно! Он полностью обнажен, я тоже, а он отказывается даже со мной говорить! Хотя может быть, дело в том, что в таких обстоятельствах лучше не говорить, а действовать? Вот только стоит мне об этом подумать, как взгляд Валентайна вспыхивает огнем, и он отступает.

— Ложись спать, Лена.

— Я не хочу, — хрипло говорю я. — Я хочу…

Дотянуться до твоих губ.

Увы, дотянуться не получается, потому что веки вдруг становятся тяжелыми. Запоздало понимаю, что Валентайн что-то шепчет, и это что-то — ни что иное, как усыпляющее заклинание. Которое, между прочим, в таких вот целях тоже считается не особо законным!

С этим мне, похоже, придется смириться. Как и с тем, что я снова соскальзываю в его руки, и с тем, что он укладывает меня в постель, укутывая покрывалом. И даже с тем, как он меня целует — так, что от одного касания губ в крови закипает жидкий огонь, растворяющийся в сладкой густой темной неге глубокого сна.

Глава 2

Люциан Драгон

Драхов праздник, драхова Ларо, драхов братец!

— Ты что здесь делаешь? — процедил Люциан, обнаружив Сезара у кровати Софии.

— Полегче, — негромко произнес Сезар.

— Куда уж легче. Твоя Женевьев наверняка сбежала, теряя туфельки.

София вздрагивает при упоминании Женевьев, брови брата сходятся на переносице, но Люциану сейчас наплевать. Ему наплевать на все, потому что кому-то должно быть больно так же, как больно ему.