— Не очень, — бурчит он и снова хочет пройти, но я снова его останавливаю.

Вообще Ярд очень сильно изменился: у него не осталось той залихватской челки, короткая стрижка, волосы сейчас одного цвета, а взгляд уставший. Такой, замученный что ли. Мы с ним не подходили друг к другу достаточно долго. После всех моих безуспешных попыток хоть как-то пообщаться, не говоря уже о том, чтобы наладить отношения, он меня обходил десятой стороной. Даже «столик аутсайдеров», за которым мы сидели все вместе, мне уступил, дожидался, пока я поем, чтобы войти в столовую, когда я оттуда уйду. Поэтому рассмотреть усталость в его глазах как-то не было времени и возможности, но вот сейчас это мне удалось, и вдруг так жаль стало нашей потерянной дружбы.

Всего, что я потеряла по вине этих зазнавшихся куриц, возомнивших, что все им сойдет с рук — впору хоть возвращайся и действительно бей Клаву с ноги.

Но я удержалась. Просто смотрела на него и ждала ответа.

— Родители Даны подавали прошение о восстановлении, но им отказали. Из салона ее уволили — по той же самой причине, а родители отказались пускать ее обратно домой. Сейчас она работает у стойки информации на портальном вокзале, а я помогаю, чем могу. С Джиа мы не общаемся, ее как раз содержат родители, и кажется, это они запретили ей с нами общаться. На нее были очень большие надежды, но она их не оправдала. Последнее, что я слышал, что они собираются переезжать к морю. Вроде как там жизнь дешевле, а теперь в Хэвенсграде нет смысла оставаться.

— Прямо как наследник Буроджольда Хаусского, — хмыкнула я.

— Чего?

— Ничего, забей. Я могла бы помочь…

— Ты уже помогла, — огрызнулся он. — Помогла так помогла.

— То есть по-твоему, мне нужно было разрешить им провернуть с Драконовой то, что они провернули?

— Нужно было! Она заслужила, ничего, побыла бы на месте тех, кого подставляла и третировала регулярно. — Ярд яростно сверкнул глазами. — Но ты же везде лезешь! Тебе все нужно, за всех заступаешься. В итоге страдают невинные.

— А по-моему, Дане и Джиа нужно было думать головой, прежде чем связываться с Аникатией и Лузанской! — впервые за все это время рявкнула я. — И да, я не считаю, что с ними поступили справедливо, но расхлебывают они то, что натворили сами, а не то, что натворила я. Подумай об этом на досуге.

Я оставила его в покое с его обидками и шагнула в тот самый коридор. В самом деле, как легко все повесить на Лену! Которая, к слову, шла и буквально засыпала на ходу. А ей еще к Валентайну на занятия, где точно будет весело! Особенно после соглашения про Дракуленка. Альгор был бы не Альгор если бы не припоминал мне это все и не гонял по изученному, как будто я уже на экзамене.

Я настолько устала, что почти созрела, чтобы открыть портал прямо к его кабинету, даже не переодеваясь и не принимая душ, но вовремя себя остановила. Понятное дело, что это просто портал, но «нырять» вот так в магистрериум, без допуска, да еще и на силе темной магии — чистейшей воды самоубийство. И я еще не выяснила, как меня отследил Люциан! Всю свою комнату облазила, сама и с помощью заклинаний, но ничего не нашла. Поэтому пришлось возвращаться к себе.

В душе я относительно приободрилась во всех смыслах. Не знаю, надолго ли, но, в тот момент, когда я собиралась выходить на дополнительные занятия, мне прилетело сообщение от Валентайна: «Задержусь. Жду тебя сегодня на два часа позже».

Слава драконам, драконессам и драконятам!

Я села за стол с твердым намерением сделать домашнее задание, но мысли в голове устроили канкан. Дотанцевались до того, что я всерьез задумалась о Буроджольде Хаусском, стремительно почившем после неудачного нападения на Керуана, и о его наследнике, отказавшемся занимать пост архимага, тоже стремительно переехавшем на юга. Что, если дело было не только в патенте мамы, но и во власти? Что, если там не один Хитар замешан, а целый заговор?

Мысль пришла и ушла, я на минуточку положила голову на руки и закрыла глаза.

А открыла уже на кровати. На которой, рядом со мной, полулежал Валентайн.

Спасибо хоть не голый, и то хлеб. За то, что не голая я — отдельное спасибо.

— Ты чт… — начинаю было я, но он закрывает мне пальцем рот.

— Лена, помолчи пожалуйста.

Я, не удержавшись, закатываю глаза. Сама не знаю, с чего, но меня накрывает. Я давлюсь смешком.

— Что? — переспрашивает Валентайн, мгновенно становясь холодным и отстраненным.

— Да… ну… ты же… просил молчать, — вместо ответа получается рваное такое, между смехом, относительно членораздельное общение.

— И все же?

— Д-да… ничего. Все мужчины одинаковы. Лена, помолчи. Лена, делай, что я скажу. Вообще лучше повернись и тихонечко нагнись…

Вот что я несу, спрашивается? А Валентайн мрачнеет еще сильнее.

— Такого ты обо мне мнения?

— Ну прости, — я фыркаю и утираю непроизвольно текущие слезы ладонями. Надеюсь, что они от смеха, и что это не истерика от переутомления или перенапряжения, или Лозантир его знает, чего еще!

Валентайн касается моей щеки, стирая пальцем соленую дорожку, и я дергаюсь. В сторону, потому что подо мной кровать и подушка, и вообще, мне пора. Вот только куда, я же в собственной комнате.

— Хочешь, чтобы я ушел? — он мрачнеет еще сильнее.

— Да! — выдыхаю резко. — Нет. Не знаю… как же вы все меня задолбали!

Мне кажется, что последнее уж точно должно заставить Валентайна уйти, по крайней мере «вы все», если уж он не отреагировал на «все мужчины одинаковы», но вот чудеса — он не уходит и даже не начинает выяснять, кто все, почему во множественном числе, и какое отношение к этому всему имеет Люциан.

— Я пришел, когда не пришла ты, — произносит он. — И увидел, что ты спишь на столе.

— На стуле, — вздыхаю я.

— За столом. Можем выяснять это еще долго. Я решил, что тебе стоит отдохнуть, и перенес на кровать.

— И себя заодно перенес.

— И себя, — он почему-то улыбается, мгновенно молодея.

А у него ведь вообще не было детства. И юности тоже, как таковой. Для отца он был зверьком подопытным, а для дарранийцев — опасностью, носителем темной магии. Я пытаюсь его представить мальчишкой, и у меня не выходит, перед глазами только этот образ, который я вижу сейчас. Мне кажется, он всегда таким был. Но какой он на самом деле?

— По-моему, тебе стоит больше отдыхать, — произносит он. — Понимаешь, Лена?

— Понимаю, но у меня скоро экзамены.

— Экзамены ты не отменишь, но мы можем убрать занятия темной магией. Все важное у тебя сейчас есть, основу ты знаешь. И ты можешь перестать заниматься совершенствованием моего дома.

— Я почти закончила, — отмахиваюсь. — Ерунда осталась. Там, в саду самую малость и на первом этаже. Второй вроде готов. Тем более что мне это в удовольствие, я так отвлекаюсь.

— От чего?

— От того, что Сони больше нет.

Мы ведь так и не поговорили об этом. Я это так и не пережила. Зачем я это вообще сказала?

— Она есть. Здесь. — Валентайн касается моей груди, но не как обычно. Просто чуть ли не до сердца дотрагивается, и у меня начинает кружиться голова. Я не хочу, чтобы у меня от него кружилась голова, я не хочу, чтобы она вообще кружилась, и уж тем более я не хочу говорить про Соню. Каким-то образом он это чувствует, потому что мгновенно убирает руку и переводит тему.

— Ты безумно напряжена, Лена. Просто как струна.

Есть с чего, хочется сказать мне. Но вместо этого я только вздергиваю бровь.

— Есть идеи, как с этим справиться?

— Есть. Тебе нужен массаж. — Раньше, чем я успеваю ответить, он добавляет: — Прямо сейчас.

Я давлюсь возражением, потому что моя одежда, то есть форма, просто на мне растворяется.

— Валентайн! — с моих губ срывается возмущенный крик, но, пока я ищу, чем прикрыться, он перехватывает мои руки и разводит их. Смотрит так, что во мне разом заканчивается весь воздух, если бы можно было как-то визуализировать черную страсть, то его взгляд и есть — черная страсть.