— Ты слышишь что-нибудь?

Тот недоуменно сдвинул брови, подумал несколько секунд и неуверенно помотал головой.

— Вроде ничего такого. Все хорошо же было?

— Да, хорошо, но явно недостаточно, — ответил я. — Звук слишком уж грязный, хрен поймешь, о чем вообще была песня. Черт его знает, что в этом виновато…. Может микрофон от плохого телефона или же репродуктор несовершенный, я не знаю. Может дело в чем-то другом и вот это тебе, Игорь Андреевич, надо исправлять. Надо сделать так, чтобы пластинки через радио играли с минимальными искажениями, а лучше вообще без них. И еще, мне не нравится, что для нашей музыки мне пришлось ловить звук микрофоном. Должно быть по-другому.

— Как? — навострил уши поникший было инженер. Я его понимал, никому не нравится выслушивать суровые замечания.

— Теперь вам придется сделать электрический граммофон. Понимаешь? Без пружины, без трубы, такой чтобы в розетку сунул и пластинка сама пошла крутиться, а звук шел бы через динамик. Но плюс к этому, вам надо будет придумать штекер — некое соединительное приспособление, через который звук от граммофона по проводам шел бы напрямую к радиопередатчику. Это избавит от значительной массы искажений, и наш приемник сможет передать звук более или менее четко. Что еще…? Ах да, послушай…, я тут подумал, а может тебе вообще за новый принцип воспроизведения звука взяться? — пришла ко мне вдруг шальная мысль.

— Ну-ка, ну-ка? Что за принцип? — встрепенулся Игорь Андреевич.

Я сдвинул брови, вспоминая старый фильм. Как же он назывался… «Секретный фарватер» что ли? Не суть. Главное, что я вспомнил оттуда момент, когда доктор на немецкой подводной лодке носил в своем медицинском саквояже портативный магнитофон и тайком записывал важные разговоры. Но и это не самое главное. Самое интересное в этом моменте было то, что вся запись велась не на лавсановую магнитную ленту, а на самую обычную стальную проволоку. И это знание нам давало возможность сделать самый ранний магнитофон, опередивший свое время не на один десяток лет. Да и принцип-то работы сравнительно прост — катушка намагничивает пробегающую мимо проволоку, перенося на нее звук, а затем наоборот, считывает с этой же проволоки магнитные поля, преобразуя их в электрический сигнал, который потом и превращается в звук. Очень, кстати, хорошая игрушка будет для богатых людей, лишь бы с размерами не промахнуться, сделать все как можно более компактнее, да и для нашей радиостанции магнитофон прекрасно подойдет. Хотя, имея в виду отсутствие миниатюрных двигателей для подобных целей в нынешние времена, наша задача немного усложняется. Придется еще и их изобретать. Блин, похоже, что нашу электротехническую лабораторию придется существенно расширять и искать им где-то помещение попросторнее. Да и людей новых надо привлекать.

— Значит так, Игорь Андреевич, пойдем-ка обсудим мою новую идею, а ты подчиненных своих зови. Я вам все объясню, попробую набросать, как это все должно выглядеть, а вы уж вместе покумекаете, прикинете реально ли это сейчас сделать.

И мы ушли в здание. В течение получаса я им объяснял, что мне хотелось бы видеть, расписывал перспективы и рисовал радужное будущее. Установил крайние сроки для отчета. Будем надеяться, что через год они смогут выдать на-гора хоть что-то подобное. Магнитофон это очень хорошая тема, но, я сам себе отдаю отчет, слишком уж узкий рынок для него получится. И потому, про электрический граммофон тоже забывать нельзя. Он-то, я надеюсь, и будет нашим массовым товаром, основной покупатель который будет жить за границей.

Ну, а пока наши изобретатели размышляли над новым проектом, морщили лбы и уже прикидывали, как лучше всего изготовить необходимые узлы, я встретился с нашим руководителем юридического отдела, Яковом Андреевичем Мендельсоном. Давно я его не видел, он все время пропадал в разъездах. Целыми днями только и делал, что занимался нашими патентами, оформлял их, продавал лицензии, выбивал долги. Под его управлением штат юристов разросся до пятнадцати специалистов, да за границей у него было несколько отделений, в которых работали по нескольку человек. Дело, конечно, затратное, но абсолютно необходимое. Уже сейчас, юристы, работавшие за бугром, приносили нам денег намного больше чем наши отечественные. Оно и понятно, промышленное развитие в России развито в гораздо меньшей степени, покупательная способность население ниже, потому и бизнесменов, способных рискнуть своим капиталом существенно меньше. И ничего с этим пока не поделать. Пройдет еще не один десяток лет, прежде чем моя отчизна достигнет уровня западных стран. И думая об этом, я всегда горько усмехался. Даже в мое время, только и было разговоров о том, что мы отстаем, плетемся в хвосте, необходимо догнать и перегнать и тому подобное. Похоже, эта наша беда, все время догонять и ничего за прошедшее столетие не изменилось. Ну, ничего, дайте только сил нам с Мишкой переломить эту ситуацию.

Так вот, Мендельсон…. Яков Андреич с момента нашей последней встречи почти месяц назад опять заметно поправился. Он уже не был тем юношей-тростинкой колеблемый ветром и страхом, теперь это уже вполне солидный мужчина с округлившимся лицом и выступающим солидным пузиком. Взгляд под его круглыми очками давно лишился подобострастия и скромности, а приобрел силу, способную навязывать свою волю и отстаивать свою правоту. Он приобрел опыт, защищая наши интересы перед государством и жестко, без сожаления выбивая долги с попытавшихся нас обмануть. О нем узнали в среде столичных юристов, его имя стало иногда проскальзывать в местных газетах, а работавшие с нами купцы и промышленники стали часто приглашать в гости. Приобрел немалый вес и добился уважения. Он для всех стал совсем солидным господином…, для всех, кроме меня и Мишки.

— Ну, что, Яков, контора пишет? — со смешком спросил я, падая в мягкое кресло в его немаленьком кабинете. Здесь было просторно. Большое окно на всю стену, сделанный на заказ шкаф-стеллаж на противоположной стене и длинный президентский стол с зеленым сукном. В углу стояли ажурные куранты с глупыми пузатыми ангелочками. Яков полюбил роскошь, его кабинет был обставлен гораздо лучше нашего с Мишкой. Мы даже как-то укорили его за растрату, но он, предвидя наше недовольство, достал из ящика стола бумаги и доказал нам, что самые дорогие вещи в его кабинете были куплены на его личные средства. После этого мы махнули на него рукой — жалование у нашего юриста очень приличное, да плюс еще доход с арендованного процента акций. Он может себе позволить любой вид роскоши. Кстати, совсем недавно вот очки себе прикупил в золотой оправе с небольшими брюликами, чем вызвал мою насмешливую улыбку.

— Пишет, Василий Иванович, пишет, — с тем же смешком ответил мне главный юрист. Он отложил в сторону бумагу, которую только что завизировал, дорогую ручку с золотым пером аккуратно уложил в пенал. — Вот, обложился весь документами, передохнуть некогда. Все несут и несут свои писульки, едва читать успеваю.

— Это хорошо, что некогда, — улыбнулся я. — Это значит, что и доходы наши растут, ведь правда?

— Истинная правда, — ответил Яков, бросив на меня смешливый взгляд поверх блестящих очков. — Только ведь, засранцы, платить добровольно ну никак не хотят. Так и норовят обмануть. А нам от этого только работы прибавляется.

— Ну, это понятно. Истомин мне тут жаловался, что он забыл когда в своей кровати последний раз спал. Все время в разъездах, по вагонам мыкается.

— Ну, да. У Семена в последнее время очень уж много работы, это правда. Он хочет вас просить разрешить ему нанять еще людей.

— Если есть необходимость — разрешим, — пообещал я и сменил тему разговора. — Слушай, Яков, ты же помнишь, мы с тобой как-то общались на тему радио? Думали поставить вышку и вещать на весь Петербург?

— Конечно, помню, — кивнул Мендельсон. — А что? Неужели настало время?

— Да, похоже, тебе скоро опять работы прибавится. Наши электроники соорудили-таки то, о чем мы с Мишкой просили.

Яков мелко закивал, показывая, что находится в теме: