— Там нечего целовать. Вы таки сделали из нее отличный фаршмак, и из раскладушки — тоже. Вы что-то имеете против раскладушек, молодой человек, или тут есть какая-то другая веская причина?

— Слушайте, у вас в Дубровице родственников нет? — понемногу успокаивался я. — Очень вы мне одного музейного работника напоминаете и одного корявщика. Обоих сразу и каждого по-отдельности.

— Нет у меня никаких родственников в вашей Дубровице... Я из Бобруйска! — с гордостью провозгласил медик.

Что ж, это многое объясняло.

Я дремал на переднем сидении полковничьего внедорожника, безбожно закинув ноги на панель. Это был не какой-нибудь ГАЗ-69 и даже не привычный 469-й УАЗик. Митсубиси-джип, не больше и не меньше! Где разведчики его достали — понятия не имею, но в девятиместном кузове поместились все бойцы, которые не были серьезно ранены, со всей своей амуницией и теми самыми ящиками. Нашлось место и для меня. Вёл машину сам командир, и никто этому не удивлялся.

— Скорее всего — им всё равно, свалишь ты отсюда или подохнешь, — сказал вдруг полковник. — Эта попытка со змеей была довольно дурацкой. Вообще, работают непрофессионально, согласись. Я было подумал про торговцев счастьем, когда погранцы рассказали мне про твои злоключения, но — нет. Слишком низко летают, слишком по-дилетантски. У тебя-то самого мысли есть?

— Есть. Есть мысль, что вам наконец стоило бы хотя бы представиться и дать мне немного информации, что вы за зверь такой, и откуда берутся в Советской армии полковники явно моложе сорока лет? — я снял ноги с панели, отряхнулся, пригладил волосы и поправил шемах.

Зеленые глаза глянули на меня через зеркало заднего вида.

— Герилович моя фамилия. Годиков мне тридцать пять недавно стукнуло, вот буквально позавчера. И вовсе я не зверь никакой, скорее — рыбка. Аквариумная.

Это что — он мне зубы заговаривает или даёт такой толстый намек, проверяя мою осведомленность?

— Так вы из "варягов" будете? — уточнил я.

Полковник усмехнулся одними глазами. Снова — через зеркало, не поворачивая головы.

Герилович, Герилович... Это про него мне Гумар с Даликатным говорили? Мол — доверять можно? Сазонкин тоже упоминал что-то, мол в крайнем случае обращаться к нему... Я полез в рюкзак, нащупал там нахрен не нужный в Афганистане кошелек и извлек оттуда маленькую бумажечку. Заглянув в этот обрывок, я шепотом сказал:

— Казимир Стефанович Гэ! Вот вы кто такой. Мне про вас Валентин Васильевич Сэ говорил. Мол, доверять вам можно. И старшины советовали с вами посоветоваться.

— Советовали посоветоваться? Правильно советовали. Хотя — сам понимаешь, из них такие же старшины-сверхсрочники, как из меня — командир разведгруппы кабульской роты... Шоб да так нет, а шоб нет так да, как сказал бы доктор Цвикевич... Ну, не суть. Давай, рассказывай: с чего начались твои злоключения, с какого хрена тебя отправили в Афганистан, и всё прочее...

Я рефлекторно оглянулся на бойцов-разведчиков, которые в расслабленных позах сидели на своих местах. Взгляды их при этом были цепкими, оружие — под рукой.

— А за этих ты не переживай, — правильно понял меня Герилович. — Правильно, пацаны? Не надо за вас переживать?

Пацаны состроили тупые рожи и один из них спросил, с совершенно идиотским видом скосив глаза к переносице:

— Зинка? Какая еще Зинка, товарищ полковник?!

— Га-га-га!!! — разразились громогласным хохотом разведчики.

Я где-то читал, что весь этот пустопорожний трёп, показушное дуракаваляние и плоские шутки — это специальная методика, тренинг, которому обучают в жутко секретных центрах. Мол, спецназовцы расслабляют таким образом определенные участки мозга, что весьма необходимо после экстремальных нагрузок центральной нервной системы, во время всяких там невыполнимых миссий и таинственных акций. Правда, из меня эта дичь в стрессовых ситуациях пёрла сама собой. Так может, я не идиот и трепло, может я — секретный агент где-то глубоко внутри?

— Видишь? Порядок. Излагай, Белозор.

Мы ехали в сторону Кундуза, от базы рембата — одной машиной, не в составе колонны, без сопровождения и прикрытия. Гериловича это не особенно волновало — значит, могло не волновать и меня.

— Ладно, излагаю, — отпив водички из фляжки начал я. — В мае месяце состоялся странный разговор со Старовойтовым — директором корпункта "Комсомолки" в Минске...

Дальше всё пошло как по маслу — Термез и десантный борт, полетевший дальше в Ташкент, потом — Мазари-Шариф и хайбер, которым меня едва не прикончил бородач у прилавка Хасана, идиотский офицер с его любовью к фотографированию и одинокий гранатометчик на склоне... И наконец — змеюка в постели.

— Вроде как ничего не упустил... — закончил задумчиво я. — Ничего не складывается. Дичь какая-то.

— Упустил, — Герилович переключил передачу.

Джип обогнул одинокую арбу с запряженным в нее ишаком, притормозил, пропуская небольшую отару овец и снова набрал скорость, поднимая за собой целое облако пыли. Впереди виднелись окраины Кундуза.

— И что же я такое упустил, Казимир Стефанович?

— Себя, — непонятно ответил Герилович. — Ты себя упустил.

— Так что, Виктор Палыч, говорите — всё в Пакистан идёт? — Герилович поставил прямо на письменный стол один из ящиков, а потом махнул мне рукой: — Давай, Гера. Этот тоже сюда!

На столе лежала стопка каких-то книг, стоял бюст одного поляка с ястребиным профилем и карта Демократической Республики Афганистан, полная таинственных пометок. Пожилой человек за столом — в генеральских погонах, крупный, мясистый, с красивым полным лицом, болезненно морщился. Я людей в генеральских погонах в своей жизни видал не так, чтобы много, тем более — погоны эти были куда как непростые, но, глядя на самоуверенного полковника, водрузил второй ящик рядом с первым и отошел в сторонку.

Герилович жестом фокусника открыл оба ящика сразу, и кабинет засиял всеми цветами радуги. Я стоял с вытаращенными глазами и не мог вымолвить ни слова. Наверное, так себя чувствовал Али-Баба в Сезаме или Эдмон Дантес в пещере кардинала Спада. Самоцветы, драгоценные камни — вот что скрывалось внутри этих контейнеров!

Ящики эти — не самые большие, размером с обычный дипломат и разделенные на отсеки специальными вставками, и было понятно: не так-то и много тут драгоценностей, но... Лучи обычной лампы накаливания, которая ярко светила под потолком, отражались от этих сказочных богатств и создавали впечатление, будто творится самая настоящая магия! А если представить, что все эти сокровища можно было еще и огранить, и оправить — то в этих двух чемоданах лежали на самом деле очень большие деньги.

Я не разбираюсь в камнях, но зеленые — это наверняка были изумруды, матовые синие — лазуриты, имелись и другие минералы, самые разные... Виктор Палыч был тоже шокирован, но поменьше моего. Он, видимо, подозревал, что Герилович отчебучит нечто подобное.

— Понятно всё, понятно... То есть вы раздобыли доказательство, что часть контрабанды всё-таки переправляют в Союз? И те случаи со схронами в автомобилях — не единичные? Ладно, ладно, верю... Будем работать. Теперь поясните — вы такой храбрый потому, что имеете толковую версию и план действий? И что за дуболома вы притащили в мой кабинет?

— Я не дуболом, — сказал я. — Я — Гера Белозор, журналист.

— Журнали-и-и-ист? — глаза хозяина кабинета стремительно принялись вылезать из орбит.

— Спецкор "Комсомольской правды", командирован из минского корпункта, — продолжил я с расслабленным видом.

— Герилович! Какого!! Ху... — вопль генерала был подобен рёву раненого лося.

— Спокойно, Виктор Палыч! Это наш, советский Гаврила! То есть — Гера. Он и есть моя версия! Сейчас я вам всё изложу, а потом вы сами решите, куда нас — на Колыму там, или, например, на вручение госнаграды.