— Раньше — это когда? — усмехнулся полковник. — При Сталине? Или при царском режиме?
— При праотцах Адаме и Еве. Или при неандертальцах — это как вам будет угодно. Чем обязан? — наверное, это прозвучало слегка грубовато.
— Обязан? Нет, товарищ Белозор, это мы тебе обязаны. Я тебя к награде представлю.
— К награде? — вот это были новости так новости. — Какой, к черту, награде?
— Ага. Готовь дырку для звездочки, — он, видимо, потешался надо мной!
Ну-ну, глумиться мы тоже умеем:
— Для какой звездочки, для вьетнамской? Какую дырку-то?
Командир разведчиков вытаращился на меня удивленно, а потом уголки его губ поползли вверх:
— Какую, в жопу, вьетнамскую? — потом он понял, что разговор о звездах и дырках и его собственное грубиянство привели прямо в расставленную мной ловушку — и заржал в голос. Отсмеявшись, он спросил: — Ты ж военкор? В каком звании?
— Я — спецкор "Комсомолки", мне награды и звездочки не положены. Мне бы интервью, для рубрики...
— Интервью-у? — удивился он. — Спецко-о-ор, значит? И что, у тебя прям аккредитация и разрешение имеются?.. Да и на столичного хлыща ты не похож, вон какой здоровенный...
Я поковырялся в куче грязного тряпья и достал из нагрудного кармана рубашки документы. Полковник перебирал бумаги и брови его ползли всё выше и выше:
— Так ты ТОТ Белозор? Который браконьеры, кладбище, маньяк, самогонщики и штаны? Это к нам знаменитость занесло, получается?
— Такая там и знаменитость... — я потрогал гематому на ребрах. — Белозоровы штаны во все стороны равны. Ауч! Больно, однако. Хватит уже глумиться, товарищ полковник, лучше скажите, где тут можно умыться и полежать. А то как-то все разбежались, и я теперь понятия не имею, куда мне сунуться, чтоб нахрен не послали.
— Давай я тебе помогу с твоим скарбом, — он поднял с земли рюкзак и бронежилет. — Там у медиков уже посвободнее, они тебя малость подлатают, а потом будем разбираться. Ты вообще куда путь держишь? В Кабул? Или в Чески-Будейовицы?
— "Шли мы прямо в Яромерь, хочешь верь, а хошь не верь..." — фальшиво пропел я.
Нет, мне определенно нравился здешний народ: шуточки из Гашека под палящим Афганским солнцем? Заверните все! Но таинственный полковник ждал ответа. Пришлось кивнуть:
— В Кабул. Меня перепутали и вместо Ташкента высадили в Термезе. Теперь во избежание перепута нужно, чтобы кто-то передал меня с рук на руки пресс-атташе советского посольства. А то ведь завтра проснусь где-нибудь в Синьцзян-Уйгурии, а это вам не Будейовицы, и ну бы его нахрен, м?
— Перепута, значит? — в глазах полковника снова появились дуроватые искорки, он явно веселился. — Пойдем в санчасть, потом отпустим твоих погранцов... А в Кабул вместе поедем. Гарантирую — никакого перепута и спи... Хм! В общем, со мной — не пропадешь!
И мы пошли в медпункт. Усталый пожилой медик с характерным носом и грустным выражением глаз продезинфицировал мои ссадины, чем-то намазал гематому, потом полез в ящик стола и долго шуровал там, засунувшись в него с головой едва ли не по пояс. Наконец этот верный последователь Эскулапа и Авиццены достал баллончик с аэрозолью и сказал:
— Таки давайте я вам на шею и уши напшикаю. У вас солнечные ожоги, молодой человек. Что ж это вы без головного убора ходите и совсем не жалеете свою маму? Что она будет делать, если вы станете совсем мертвый из-за солнечного удара?
У меня волей-неволей вырвался нервный смешок. Тут меня едва не разорвало на тысячу маленьких медвежат, а он — тоже про уши! Чего они все так об ушах моих беспокоятся-то? Скосив глаза, я увидел белый металлический сосуд с оранжевой надписью "Пантенол". Страна-производитель — Болгария!
— Пшикайте! — милостиво разрешил я. — Боялся — станете Вишневским мазать, а я его запах бе-е-е...
— Ишь, нежный... Бе-е-е-е ему! Уй-ю-юй, можно подумать, какая цаца! Хотите — пойдите и киньтесь головой в навоз, если вам не нравится советская медицина. Вот я для вас даже препарат новый трачу, а лучше бы оставил для кого-то приличного.
— Так приличные к приличным пошли, — хмыкнул я. — А меня к вам привели.
Сначала негодующе зашипел медик, потом — извергаемый из баллона пантенол. Не аэрозоль, а что-то вроде пены. Моим многострадальным ушам стало ощутимо легче.
— А что такое гуды? — спросил я. — Это на болгарском?
— Какие-такие гуды, молодой человек? — доктор (или фельдшер?) воззрился на меня с осуждением.
— Ну вот, на баллончике написано — "герпес на гудах от солнца"... — скорее всего, опечатка закралась на производство к болгарским товарищам, но переспросить, определенно, стоило.
— Ой-вей! — наконец-то спалился медик. — Люди, плюйте на него, такого зануду я не видел слишком давно! Это же не человек, это бычий цепень!
Расставались мы вполне довольные друг другом.
* * *
Кандаурова и его "индейцев" никто наказывать не собирался. Видимо, спасенный полковник был фигурой значительной, а то, что разведчики тащили в тех странных ящиках — штукой очень ценной. Со старшинами мы попрощались тепло — обменялись адресами, договорившись "как-нибудь, где-нибудь..." В конце концов — все с Полесья, а там не захочешь — а встретишься! Они убыли с колонной на Пули-Хюмри, оттуда — на Мазари-Шариф и в Термез. Перед отъездом Гумар и Даликатный долго о чем-то толковали с полковником, кивая на меня.
Темнело. На пустыню опускалась ночная прохлада. Я знатно задолбался, и самой большой моей мечтой было хорошенько выспаться, забравшись под одеяло и укутавшись с ног до головы. Потому — забрал своё барахло и побрел в гостевую палатку, там имелась лишняя раскладушка. На остальных — спали свободные от работы и ремонта машин "индейцы".
Броник я отправил под кровать, хотел туда же запнуть и рюкзак, но вовремя вспомнил, что такой пинок может дорого мне стоить. Там ведь лежал хайбер! Распорю ногу, попорчу вещи... Посему — поставил свою видавшую виды торбу аккуратно, рядом с сумкой с фотоаппаратурой у изголовья. Моему трофейному ятагану вообще-то следовало придумать какие-то ножны или чехол... Может быть, тут имеются умельцы?
Я наклонился, сунул руку в рюкзак и ухватился за костяную рукоятку хайбера, и вдруг меня прошиб холодный пот: на раскладушке что-то шевелилось! Не заорать благим матом стоило мне нескольких десятков седых волос и едва не случившегося сердечного приступа. Ухватившись за самый дальний угол стеганного одеяла, отдернул его прочь, и заорал только после этого...
Оливково-серая, длинная, ужасная гадина извивалась на моей постели!!!
— Кур-р-р-рва!!! — выхватив ятаган из рюкзака, я принялся рубить чешуйчатую сволочь, завывая и матерясь, и совершенно не обращая внимания на тот факт, что вместе с незваной ядовитой гостьей превращаю в обломки и собственной спальное место. — Ы-ы-ы-ы!
Конечно — поднялась суматоха и паника. Первыми подорвались с мест "индейцы" -вертолетчики и, завидев меня, размахивающего огромным тесаком, выпрыгнули на улицу. Взвыли сирены, забегали солдаты, примчались Кандауров с полковником. Они сумели забрать хайбер и оттащить меня от кровати.
— Ну ты видел? Видел? — тыкал я пальцем в сторону палатки. — Змеюка! Гюрза! Гадюка, чтоб ее! Какого она там хера...
— Psammophis lineolatus! — медикус уже был тут как тут. — Самая обычная стрела-змея, а никакая не гюрза. Ее укус опасен разве что для ящериц или птичек, а для такого крупного мишугине копф, как вы — совершенно безвреден.
— Ой, доктор, идите и поцелуйтесь с ней, если хотите! — меня била крупная дрожь, зубы клацали.
Взрывы? Стрельба? Змея — вот что на самом деле страшно! Вот где меня накрыл смертный ужас!
Полковник протянул мне фляжку со спиртным, и я сделал несколько мощных глотков. Честно говоря — полегчало. А белохалатный аспид сказал:
