Я принюхался:

— Пирожком угостите? Полезайте в машину, бабушка, довезу в лучшем виде!

— Храни тебя Боженька, сынок, храни тебя Боженька! — она мне сразу понравилась, эта пенсионерка.

Следом за ней сунулся какой-то мужичонка в картузе, лет эдак шестидесяти.

— До Осиповичей добросишь?

— Доброшу.

— За полтину?

— И без полтины. Давайте, только бабуле не мешайте, открывайте дверь с другой стороны.

А на переднем сидении вдруг возникла еще одна пассажирка. Точнее, сначала появился её бюст, потом — рыжая, мелким бесом завитая прическа, потом креп-жоржетовое платье лимонного цвета, алые туфли и телесного цвета чулки. Господи Боже, чего она забыла тут, в этих Шабанах, эта грация? Если бы меня спросили как выглядит валютная проститутка — я бы описал нечто подобное. Бывает же такое! Я думал, губы уточкой, агрессивная боевая раскраска, манеры сексуально озабоченного паралитика и мода растягивать гласные появились гора-а-аздо позже. Ан нет!

— Вы говорили, что едете в Светла-а-а-агорск? — пропела она.

— В Гомель! — не стал уточнять про Дубровицу я.

— Но мне нужно в Светл-а-а-агорск! — настаивала грация.

Мордочка у нее была симпатичная, годков ей было около двадцати, бюст — размера эдак четвертого, но этих аргументов явно не хватило бы для того, чтобы заставить меня сделать крюк в сотню километров или больше.

— Высажу вас в Гомеле, если хотите — поедете в Светлогорск автобусом.

— Но я не хочу а-а-а-автобусом! — заявила она.

— Залепи своё дуло, — сказал мужичок в картузе. — Или вылезай, или сиди молча. Сказано — до Гомеля, значит — до Гомеля.

Грация закинула ногу на ногу, и получилось это у нее в семьсот раз менее изящно, чем у Таси. Хотя ножки у этой пигалицы были в целом ничего, но пялиться на них мне совершенно не хотелось. Мне хотелось, чтобы она вышла нахрен и дверь с той стороны закрыла.

— Ну, в Гомель та-а-а-ак в Гомель, — милостиво согласилась обладательница рыжих кудрей, открыла свою сумочку, и принялась орошать себе шею духами.

— Господи Боже! — сказала бабуля. — Сынок, ты окошко откроешь?

Я открыл окошко, взялся за рычаг коробки передач, и "козлик" плавно тронулся с места.

Грация взялась поправлять себе макияж, при этом бесцеремонно попытавшись повернуть в свою сторону зеркало заднего вида, но, наткнувшись на мой свирепый взгляд, воспользовалась маленьким зеркальцем из сумочки.

— Возьми пирожок, сынок, храни тебя Боженька! — проговорила бабушка. — А ты, внучка, чем на лице-то вазюкать, покормила бы благодетеля нашего!

— Ничего-ничего, — я протянул руку и взял пирожок. — Я и сам справлюсь.

Пирожок был отличный, с картошкой и грибами. Так что я ехал, жевал и прислушивался к разговору, который завязался сзади между мужичком в картузе и бабулей в белом платочке.

— А что это вы, женщина, всё Боженьку вспоминаете?

— А как его не вспоминать? Куда без него-то? Вот, и машина так вовремя остановилась, и дождь начаться не успел!

— Ну, я-то атеист, слава Богу! — на этом моменте я едва не рассмеялся. Где-то я такое уже слышал! — Машина остановилась благодаря доброй душе — водителю. И тому, что родители его хорошо воспитали. А Боженька тут совершенно ни при чем!

Черные тучи догнали нас примерно через полчаса, дождь зарядил такой, что дворники не справлялись. Потоки воды с небес лупили по крыше, заливали проезжую часть, волнами расходились в стороны, рассекаемые колесами "козлика". Окошко я закрыл — в салон захлестывали струи дождя.

— Страсти-то какие, Господи! — мелко крестилась бабушка. — А далеко ли до Пуховичей?

— Да вот-вот...

— Ну, сынок, на повороте меня высадишь-то?

— Да ради всего святого, бабуля, просто скажите — куда вам?

— Да в сельсовет, но неловко так, ей-Богу...

Я молча свернул с трассы. Бросать бабушку — Божий одуванчик под дождём, чтобы она километр или два топала по деревне до сельсовета? Это не наш метод! Мне-то эти два километра роли не сыграют, тем более, там на трассу удобный въезд есть, чуть дальше...

Подъехав чуть ли не к самому крыльцу аккуратного кирпичного здания, напротив которого возвышалась мрачноватая фигура воина-освободителя рядом с мемориалом братской могилы, я долго принимал благодарности и пирожки от бабули.

— Бери-бери, благодетель, мне-то пирожки без надобности теперь, я-то думала, часа четыре добираться буду, а ты мигом домчал. Помогай тебе Боженька!

Наконец она вышла, бодренько метнулась под козырек крыльца, несколько раз перекрестила машину и скрылась в дверях сельсовета. Мужик в картузе постучал по дверце машины:

— Тьфу-тьфу-тьфу... Ведьма!

Я снова подавил смешок. Некоторое время мы ехали молча, а потом пигалица, которая уже закончила с боевой раскраской и теперь посчитала себя достаточно обворожительной, спросила:

— Вы ведь её подвезли, может, и меня подвезете? — и захлопала глазами.

— Дура, — сказал мужик. — На Пуховичи — крюк два километра, на Светлогорск — сто два. Соображаешь? Меня, браток, подвозить не надо, я на трассе выйду. А с этой козой мне тебя в машине одного боязно оставлять. Ты как — справишься?

— Что значит — "справишься"? — заквохтала попутчица. — Что вы такое говорите? Что вы себе позволяете? Да я прямо тут сейчас вый...

Глядя на потоки воды, которые бежали по лобовому стеклу, она резко замолчала. А потом заплакала:

-Я да хаты еду... Лапицкий меня с утра выставил, как есть, в подъезд... Грошей нету, ничего нету... А мама бульбу садить звала, вот я и подумала...

Поздновато они бульбу сажают в этом своем Светлогорске, конец мая уже! Хотя-черт знает, может у них огород низкий.

— Говорю же — дура! — продолжал наседать мужик. — Так тебе и надо. Нечего по койкам шастать!

— Да я не шастала-а-а-а... Он говорил, что замуж возьмет... — рыдания грозили затопить салон изнутри, а это мне было вовсе не нужно.

— Так, товарищ девушка, — решительно сказал я. — Вот там — чистый платок, вот тут — бутылка минеральной воды. Приведите себя в порядок. А вы, товарищ мужчина, не нагнетайте. Сверну я после Осипович на Паричи, а оттуда — на Светлогорск. Мне вообще-то в Дубровицу...

— Что, правда тудой поедете? — шмыгнула носом она. — А не сюдой?

— Тудой, тудой, — усмехнулся я.

Смыв с лица косметику и перейдя с этого псевдомосковского говора на родную трасянку, она стала куда больше походить на нормальную светлогорскую девушку, чем на валютную проститутку. А мужик сказал:

— Повёлся на бабские слёзы, сердобольный? Она тебе лапшу вешает.

— Да какая разница? — пожал плечами я. — Мне что тудой, что сюдой — всё едино. Почему не сделать доброе дело, если это мне ничего не стоит?

Дождь лил всё сильнее, уже взблескивали молнии, слышались первые раскаты грома. "Козлик" мерно гудел мотором, подпрыгивая на мелких колдобинах, пассажиры притихли, думая каждый о своем.

А я жалел о том, что в машине нет магнитофона. Вернусь из Афгана — хотя бы радиоприемник надо будет сюда поставить!

С большим уважением к воинам-интернационалистам, с горечью за павших и с радостью за вернувшихся.

Следующие несколько глав основаны на воспоминаниях моих земляков о службе в ДРА. В разные годы, в разных частях. Напомню: время действия — лето 1980 года, посему — прошу понять, простить, поправит, если будет рассинхрон в плане матчасти. Кроме того, считаю — некий клиренс между событиями реальной истории и историей Геры Белозора вполне допустим. Круги на воде — раз, художественная литература в жанре АИ — два.

Кислородных масок не хватало на всех, приходилось меняться — передавать их друг другу. Черт знает, какая там была высота, но без этих намордников обходиться было невозможно. Кто-то из моих соседей по самолету, видимо, перед вылетом перекусывал, и теперь маска пахла копченой килькой. Меня жутко тошнило, голова была ватная, в череп как будто стучали молотком.