Там, на автомобильной стоянке, меня поджидала черная "Волга" с Сазонкиным внутри. Старому гэбисту я мог сказать спасибо хотя бы за то, что он не велел меня "держать и не пущать" до того, как Тася улетела домой. А как же без этого? Я нынче превратился в ценный ресурс, настоящий кладезь полезных сведений для родного государства. Ну, ладно, не совсем для государства. Конкретно — для тех кругов внутри советской или там — партийной элиты, которые ориентировались на Машерова. И, при всем моем безграничном уважении к батьке Петру, расположиться до конца дней своих на какой-нибудь уютной дачке под присмотром психиатров и писать мемуары о будущем мне не улыбалось. Вряд ли Петр Миронович сам отдал бы такой приказ — не того склада он человек. А вот Сазонкин... Этот — мог бы.

Валентин Васильевич собственной персоной уже ожидал меня у машины, рядом с ним — двое из ларца одинаковых с лица, в плохих костюмах и с безразличными взглядами рыбьих глаз.

— Ты ведь не думал, Белозор, что всё будет так просто?

— Вы ведь не думали, Сазонкин, что всё будет так просто? — в тон ему проговорил я.

Он озадаченно глянул на меня:

— Поясни.

— Есть простая истина: не стоит складывать все яйца в одну корзину. Если я не буду своевременно размещать объявления в кое-каких газетах и не буду совершать неких ритуальных действий с определенной регулярностью — папочки типа той, что я передал Петру Мироновичу, отправятся по адресам, — блефовал я отчаянно, тем более, что в этом блефе была и доля правды.

— Ты угрожаешь, что ли? — поднял бровь он, а потом сделал жест рукой, отправляя опричников подальше, чтобы не слушали.

— Ни капельки, — поиграл желваками я. — Констатирую факт. Мне совершенно и феерически наплевать на заокеанских ублюдков, я по их поводу никаких иллюзий не питаю, не переживайте. Прожуют и выплюнут. Так что ничего им от меня не перепадет. Но есть ведь всякие-разные условно нейтральные страны... Например — Югославия, такая довольно симпатичная федеративная республика, при всём неоднозначном отношении к Йосипу нашему Брозу, который Тито. Я ведь Родину люблю, на самом деле. Русский язык люблю, людей наших, даже социализм — и тот мне по душе гораздо больше, чем власть монополий и транснационального капитала. Но не настолько сильно мне всё это нравится, чтобы ради Родины и всего прочего пожертвовать возможностью прожить полную и интересную жизнь. Какая разница — кто меня прожует и выплюнет, наши или заокеанские? Мне бы как-нибудь сочетать бескорыстное служение Отечеству с воздухом свободы, знаете ли... А то ведь приметесь лампой мне в морду светить, ругаться скверно, рукава еще засучите, подобно приснопамятному Солдатовичу, вафельным полотенцем обзаведетесь... А потом локти кусать будете — как это перспективные технологические разработки и месторождения у наших южных или там — северных соседей оказались? Не, не, Валентин Васильевич, вы меня, конечно, можете избить до полусмерти и стращать карами для родных и близких — но уверенности у вас никогда не будет. Получите вы себе сломанного и униженного Белозорчика, жалкого недочеловека, вместо сознательного и ответственного соратника... А всё почему? Потому что передавили в своё время. И толку с такого провидца, которому веры нет? Вот будучи при чинах и великих званиях, например, поспособствуете вы тому, чтобы вся мощь отечественной вирусологии была направлена на разработку вакцин от определенной группы вирусов летучих мышей, а окажется — пандемия грянет из-за бактерий, которые найдут наши полярники во льдах Антарктиды... Потому что отчаялся я и крышей поехал, под вашим давлением, м? И не сказал вам истинную правду, а сбрехать решил.

Сазонкин болезненно морщился, слушая всю эту отчаянно-глумливую тираду. Всё-таки случай мой был далеко не стандартный. Если вспомнить того же Мессинга — его отношения с властью были покрыты мраком, и сколько в тех легендах правды, а сколько — вымысла... В любом случае — с экстрасенсами и провидцами дело иметь — это не диссидентов экскульпировать. Тут подход нужен! А какой подход — этого Сазонкин не знал. Он был человеком системы, но в данный момент — действовал автономно и потому терялся.

— Ну, на кой черт вам в Афганистан? Вдруг — помрете ни за хвост собачий? — проговорил он.

— А вдруг — изменю что-то к лучшему? — парировал я. — Есть у меня определенное наитие...

— Черт тебя дери, Белозор, как с тобой сложно! Наитие у него! Х..итие!

— А кто сказал, что будет легко? И вообще... Валентин Васильевич, вам ведь не обо мне беспокоиться надо. Я — фигура пусть и необычная, но в целом малозначительная.

— Хватит наводить тень на плетень, Белозор, ей-ей, испытываю страстное желание набить тебе морду. Как думаешь — получится у меня?

Наверное, у него бы получилось. А если не у него — то у тех двоих Франкенштейнов, что курили у мусорки с лицами, полными вселенской скорби — точно.

— Вы путаете небо со звездами, отраженными в поверхности пруда, — сказал я и радостно улыбнулся.

Это я знатно загнул! Аж на душе потеплело, хотя промелькнули и некие нотки сожаления — кой хрен меня в Союз занесло, а не в Нильфгаард, скажем? Пил бы туссентское вино, травил байки по тавернам и прославлял Императора Эмгыра. Рацухи бы тамошним кузнецам задвигал, а не нашим Сашам и Сирожам....

— Сейчас я тебе действительно врежу, — посулил Сазонкин и даже пуговичку на одном из рукавов поправил.

— Вы Петра Мироновича берегите. Без него мы с вами — как дырка без бублика. Просрут нашу с вами Родину, как есть — просрут. Подохну в Афгане я — ничего особенно не изменится, всё самое главное у вас есть, я самое основное записал. А вот если товарищ Машеров, например, в аварию попадет, тогда — пиши пропало... Будем мы с вами как рыбы об лед биться и локти кусать.

— В аварию, значит? — прищурился он.

— Например, в аварию. Чтобы не было ДэТэПэ, соблюдайте ТэБэ и ПэДэДэ... И тэ дэ, и тэ пэ... А то, знаете, тут водитель плохо себя почувствовал, здесь фары у ЗИЛа-117-го оказались разбиты, потому на "Чайку" пересесть пришлось... А потом р-раз — и после Косыгина Председателем Совета Министров стал Тихонов, мягкий и интеллигентный человек, которому вот-вот семьдесят пять исполнится, или уже исполнилось... Как думаете — на пользу это пойдет Родине в нынешних реалиях?

— Белозор! — зрачки его расширились. — Это то, о чем я думаю?

— Не знаю, о чем вы там думаете, а я вот — про обед размышляю. Мне ведь в Дубровицу надо, за документами. А потом обратно — в Минск... И вот еще — пока я в командировке буду, вы не знаете, где можно моего "козлика" приткнуть?

— В командировке... Даже не думай, что я так просто тебя отпущу, — он погрозил мне пальцем. — Тоже мне — граф Калиостро. Престидижитация и гипноз, чтоб тебя... Ты у меня и в Афгане на коротком поводке ходить будешь!

Я только усмехнулся: как будто кто-то из нас в принципе ходит без поводка?

Однако что-то богат этот разговор на ассоциации и аллюзии к великим произведениям искусства прошлого и будущего. Вот и еще одна напрашивается — лёд тронулся, господа присяжные заседатели! Или нет.

На удивление, никто мне мешок на голову не надевал и хлороформом не травил, чтобы утащить в кровавые застенки. Значит — лёд действительно тронулся, и в Афган я всё-таки полечу! Или поеду — как Родина прикажет.

Сел я в автомобиль и поехал — в сторону Бобруйска. За этот короткий отпуск я как-то привык к тому, что рядом сидит Тася, и потому ловил себя на том, что нет-нет, да и поглядывал на пассажирское сиденье. Вот же — прикипела моя душа к этой северяночке...

На выезде из столицы у бетонного навеса остановки у Шабанов стояли автостопщики. Проехать мимо с пустым салоном? Это стало бы настоящим скотством с моей стороны. А потому я притормозил, открыл дверь и крикнул:

— Я на Гомель! Есть попутчики?

Люди пришли в движение и как-то на удивление нерешительно двинулись к машине.

— А сколько возьмешь? — спросила бабуля в белом платочке.