После того, как они насытились, он спросил Цзинцю:

– Ты всё же хочешь вернуться сегодня?

– Конечно, а куда ещё нам идти? – спросила она озадаченно.

– Да можно найти, где заночевать. – Он улыбнулся, затем сказал: – Ладно, давай вернёмся, а то ты распереживаешься, что скажут люди.

Когда они выбрались наружу, он взял её за руку, объяснив, что уже темно, и он не хочет, чтобы она брякнулась оземь.

– Тебе не страшно, что я держу тебя за руку?

– Не-а.

– А кто-нибудь раньше держал тебя за руку?

– Нет. А ты когда-нибудь держал кого-то за руку?

Он ответил не сразу. В конце концов, он спросил:

– А если и держал, ты думаешь, что я – злодей?

– Наверняка держал.

– Держаться за руки и взять кого-то за руку – две большие разницы. Иногда это делаешь из-за ответственности, потому что у тебя нет выбора, а порой делаешь это… от любви.

Обычно люди использовали другие слова, никак не любовь. Чтото перехватило дыхание Цзинцю, когда он сказал это. Она затихла, неуверенная в том, что он скажет далее.

– Скоро будет боярышник. Хочешь, дойдём до него и присядем на время?

– Нет. Там убили много солдат, и в темноте мне будет страшно.

– Ты веришь в коммунизм и призраков? – пошутил он.

Цзинцю смутилась:

– Не верю я в призраков! Мне просто не нравится тёмный лес, вот и всё. – Внезапно она вспомнила, как увидела боярышник в первый раз, и спросила: – В тот день, когда я пришла в Западную Деревню, мне показалось, я видела, что кто-то стоял под деревом, кто-то, одетый в белую рубашку. Ты останавливался у боярышника в тот день?

– Кто-то в рубашке, в такую холодрыгу? – переспросил Третий Старче. – Да он бы околел тут до смерти. Может быть, это обиженный дух кого-нибудь из японских солдат, похожий на меня. Может быть, он возник в тот день, и так случилось, что ты его видела, а подумала, что это был я. Смотри! Он возник снова.

Цзинцю не посмела оглянуться. В страхе она рванулась, но Третий Старче притянул её назад к себе, крепко прижал и прошептал:

– Я пошутил. Обиженных духов нет. Я это сказал только, чтобы попугать тебя. – Он подержал её какое-то время и пошутил снова: – Я хотел припугнуть тебя своими объятьями. Я и понятия не имел, что ты пустишься наутёк. Видимо, ты мне не доверяешь.

Цзинцю уткнулась лицом в его грудь. Она не могла от него оторваться – ей действительно было страшно – и она всё сильнее прижималась к его телу. Он прижал её ещё крепче, пока её щека не оказалась прямо напротив его сердца. Она понятия не имела, что мужские тела пахли вот так, неописуемо чудесно, что голова у неё закружилась. Она подумала: «Если бы у меня был кто-то, на кого можно положиться и кому можно довериться, то я бы не боялась ни темноты, ни призраков. Только других, которые могут увидеть нас».

– А ты тоже испугался. – Она подняла голову, чтобы взглянуть на него. – Сердце у тебя стучит очень быстро.

– Я очень испугался, – сказал он. – Послушай, как стучит моё сердце, стучит так сильно, что вот-вот выпрыгнет из уст.

– Сердце может выпрыгнуть из уст? – засмеялась Цзинцю.

– Почему нет? Ты никогда не читала об этом в книгах?

– В книгах такое пишут?

– Конечно. «Его сердце билось так часто, что было почти уже на устах».

Цзинцю прислушалась к своему сердцу и с лёгким подозрением спросила:

– Оно не быстрое, ну, не такое быстрое, как твоё. Как же оно может быть почти на устах?

– А ты сама не чувствуешь? Не веришь мне, так открой рот, а я посмотрю, нет ли его там.

И прежде, чем она успела среагировать, он уже наклонился, чтобы поцеловать её. Цзинцю попыталась оттолкнуть его. Но он не обращал внимания и продолжал целовать её, проникая своим языком ей в рот так далеко, что она едва не подавилась. Это непристойно, как он может делать такое? Никто никогда не говорил, что поцелуй похож на вот это. Нельзя такое вытворять по какой-то благородной причине, подумала она, поэтому надо попытаться остановить его.

Она стиснула челюсти так, что он мог только двигать свой язык между её губами и зубами, но продолжал свою атаку, и Цзинцю продолжала сжимать челюсти.

– Тебе… не нравится? – спросил он.

– Нет.

Вообще-то это не было правдой. Дело не в том, что ей не нравилось, а в том, что она почувствовала. И уж то, как ей захотелось ответить, совсем поразило её. У неё возникло ощущение, что она беспутна и развратна. Ей нравилось, что его лицо так близко к её лицу, она неожиданно открыла для себя, что лицо парня может быть тёплым и нежным. Она всегда считала, что их лица холодные и твёрдые, как камень.

Он засмеялся и ослабил на время свои объятья.

– Задала ты мне работёнку.

Он взвалил себе на спину её рюкзак.

– Пошли.

Оставшуюся часть пути он уже не держал её за руку, просто шёл рядом. Цзинцю спросила осторожно:

– Ты рассердился?

– Нет, не рассердился. Меня просто озадачило то, что тебе не нравится держаться за мою руку.

– Я не сказала, что мне не нравится.

Он стиснул её ладонь.

– А! так тебе всё же нравится?

– Ты знаешь – зачем спрашиваешь?

– Нет, не знаю, и ты меня подначиваешь. Я хочу, чтобы ты прямо сказала.

Она не ответила, и он продолжал сжимать её руку, пока они шли под гору.

Человек, который управлял маленьким паромом, завершил свой рабочий день.

– Давай не будем вызывать лодку, – сказал Третий Старче. – В этих краях бытует поговорка, о равнодушных людях. Она гласит: разговаривать с ними всё равно, что вызывать паром во внеурочное время. Вместо этого я перенесу тебя на спине.

Проговаривая всё это, он снял туфли и носки, засунул носки в туфли, связал их шнурками и повесил себе на шею. Затем он связал подобным образом сумки и тоже повесил их себе на шею. Потом встал на колени перед нею так, чтобы Цзинцю смогла вскарабкаться ему на спину, но она отказалась: –

Я сама пойду.

– Не стесняйся. Давай! Девушкам вредно гулять по холодной воде. Темно, никто не увидит. Прыгай.

Она неохотно взобралась на его спину и ухватилась за его плечи так, чтобы её груди не касались его спины.

– Наклонись и охвати мою шею руками, а иначе я не виноват, если ты свалишься в воду.

В тот момент показалось, что он поскользнулся, наклоняясь резко на одну сторону, и она непроизвольно качнулась вперёд и охватила руками его шею, а груди её прижались к его спине. Странно, но это было удобно. Он, однако, весь задрожал.

– Я такая тяжёлая, да?

Он не ответил, подрожал ещё какое-то время и затем успокоился. Перенося её, он медленно пробирался через реку. На полпути, он сказал:

– Там, откуда я родом, есть такая поговорка: старика нужно женить, старуху нужно носить. Я буду носить тебя независимо от того, стара ты или нет. Как тебе такое?

Она покраснела и пробормотала:

– Как тебе не стыдно говорить такое? Если ещё раз скажешь, я спрыгну в воду.

Третий Старче на это ничего не ответил, но кивнул головой в направлении берега:

– Твой братец Линь стоит во-он там.

Цзинцю увидела Линя, сидящего у реки, с неизменными вёдрами по обе стороны от него. Третий Старче выбрался на берег, опустил Цзинцю на землю, надел свои носки и туфли и сказал:

– Подожди здесь, а я пойду потолкую с ним.

Низким голосом он что-то сказал Линю и затем вернулся к Цзинцю. –

Иди домой с ним, а я пойду отсюда в лагерь.

С этими словами он растворился в ночи.

Линь набрал воды в оба ведра, поднял коромысло себе на плечи и пошёл назад к дому, не произнося ни слова. Цзинцю, объятая ужасом, семенила следом. Он всем расскажет о том, что видел, расскажет всей Ассоциации! Мне конец. Она решила воспользоваться тем временем, что оставалось ещё до дома, чтобы поговорить с Линем:

– Линь, не подумай ничего такого, он только сопровождал меня. Мы… –

Он сказал.

– Никому не говори, люди не так поймут.

– Он сказал.

Все удивились, что она приехала так поздно. Тётенька несколько раз переспросила: