Василию, как и прогнозировал дядя Алексей, досталось сразу три итальянских ордена, но только привычного размера, а не обещанные суповые тарелки. Наверное, Италия и в самом деле бедная страна, раз решили не тратить лишний металл на награды. И ещё на груди у капитана (да, уже капитана!) Красного сиял рубиновой эмалью орден Славы третьей степени, учреждённый только несколько дней назад. Пятилучевая звезда со Спасской башней в центральном круглом медальоне и надписью «СЛАВА». Вручается офицерам за личную доблесть в бою, по значимости стоит выше Святого Станислава и Святой Анны, по выслуге лет награждения не производится. Даёт преимущество при производстве в следующий чин и ежегодную пенсию в сорок рублей.

Вера, Катя и Лиза тоже получили «Славу», и с гордостью то и дело поглядывали на вторую звёздочку на золотых погонах. Подпоручик, это вам не какой-то там прапорщик! Подпоручик звучит гордо! Особенно если ещё на груди кроме прочего орден Святого Георгия четвёртой степени греет душу холодным светом белой эмали.

— Девочки, предлагаю сегодня напиться и перейти к решительному штурму неприступной крепости! — Верочка Столыпина одним глотком выпила бокал шипучей итальянской кислятины. — Но для этого нам нужен нормальный коньяк.

— У Николая Оттовича можно попросить, — заметила Лизавета.

— Он любит чёрный ром с Барбадоса.

— Это ещё лучше! — одобрила Катерина. — Мы на море, или где? Пятнадцать человек на сундук мертвеца…

— Девочки, вперёд, на штурм ромовых закромов!

Церемония награждения закончилась, и начался банкет с грандиознейшей по европейским меркам пьянкой. Но именно по европейским, потому что два-три стакана в пересчёте на крепкие напитки, это тот минимум, после которого русский офицер решает, продолжать ли веселье дальше, или ложиться спать трезвым. Итальянцы оказались слабоваты, и их начали потихоньку выносить и грузить в катера уже на третьем стакане, хотя король Виктор Эммануил Третий мужественно продержался до шестого. Но последняя рюмка коньяку сгубила и его.

С отбытием венценосной особы веселье продолжилось с новой силой. Как раз и сменившиеся с вахты офицеры подтянулись.

Красный за весь вечер выпил граммов семьдесят голицинского муската, и ходил с полупустым бокалом в руке в поисках подопечных герцогинь-подпоручиков. Почему-то их отсутствие на банкете начало очень тревожить. Но безуспешные поиски результата не дали, и Василий махнул на них рукой. Пьяные вусмерть итальянцы никого с собой увезти не могли, а больше с линкора деваться некуда. Наверняка обиделись за объявленный Верочке Столыпиной домашний арест и решили устроить бойкот непосредственному начальнику. Что же, чем бы дитя не тешилось…

Примерно в четыре часа утра, поздравив всех знакомых офицеров с заслуженными наградами и выслушав ответные поздравления с тем же и с повышением в звании, Василий бахнул отвальную рюмку с Чкаловым и Нестеровым, и решил пойти спать. Молодость молодостью, но организм уже требует отдыха.

— Ванну и кофию, ваше высокоблагородие? — встретил Василия вахтенный вестовой, с удовольствием проговаривающий новое титулование.

— Спасибо, Иван Мефодьевич, обойдусь душем. А кофе к девяти часам свари.

— Будет исполнено, ваше высокоблагородие, — кивнул вестовой, довольный поименованием по имени и отчеству.

Вообще-то вахта при особе наследника престола считается поощрением, и к ней допускаются исключительно матросы сверхсрочной службы, беспорочно отдавшие флоту не менее десяти лет. А что бы не провести вахту в приятности, если из всех обязанностей лишь правильно сварить кофе, вовремя подать чай, разбудить в положенное время, да содержать в порядке четыре парадных мундира, шесть повседневных, да три лётных комбинезона? Не самому стирать, а снести в корабельную прачечную да проследить, чтобы правильно отгладили. И обувь ещё. Но Его Императорское Высочество не из тех благородий, что блюёт себе на ботинки.

Василий Иосифович в общении прост и доброжелателен, чем выгодно отличается от многих уже упомянутых благородий, особенно от тех, кто начинал службу при прошлом царствовании. Тогда император Николай Второй в мягкости своей потакал офицерским невинным шалостям, и полирование морды для простого матроса не было делом непривычным или из ряда вон выходящим. Это сейчас за зуботычину офицер может отправиться в Камчатскую флотилию, где холодные ветра часто сдувают с палубы в студёную воду таких вот дантистов. По пяти-шести человек в год сдувает, и ни разу никого не успели спасти. А может и не старались, то только господу богу известно.

Такого бы старшего офицера на родной линкор, и можно выходить в одиночку против всего британского флота! Но увы, это только помечтать, потому что море Василия Иосифовича не интересует, и он видит себя покорителей и повелителем воздушного океана. И господь ему в помощь.

Красного не интересовало не только море, но и мнение вахтенного вестового, тем более не высказанное вслух. Он принял прохладный душ, смывая усталость и негативные эмоции от знакомства с итальянцами, накинул трофейный шёлковый халат с золотыми драконами, и совсем было лёг спать. Но не успел — в дверь*** адмиральских апартаментов кто-то постучался с назойливой решительностью.

***Мы знаем, что моряки отказываются разговаривать с посторонними на нормальном человеческом языке, и называют пол палубой, потолок подволокой, стены переборками и так далее. Но мы, как люди цивилизованные, будем пользоваться привычными нам терминами.***

Пришлось вставать и идти в переднюю залу открывать. Открыл. Удивился. Даже поразился.

— Лизавета?

За дверью действительно стояла Лиза Бонч-Бруевич. Она очень нетвёрдо стояла на ногах, поэтому вцепилась в открытую дверь двумя руками и не решалась сделать хоть один шаг вперёд. Или в глазах троилась, и не могла выбрать единственную из трёх видимых дверей.

— Вася, я твоя!

— В какой смысле? — на всякий случай уточнил Красный.

— Сразу во всех! — Лизавета наконец-то определилась с правильным направлением движения, и чудом удерживая равновесие, пошла в сторону спальни, по пути разбрасывая детали форменной одежды и некоторые предметы сугубо женской экипировки. — Где здесь кровать, Васенька?

Вот у самой кровати Лизоньку и предала узкая форменная юбка — она коварно заплела ноги, и девушка рухнула плашмя на одеяло. Вася бросился на помощь, но было уже поздно. В том смысле поздно, что девушка уже спала. Вероятно, уснула ещё в падении.

Ну, весу в ней совсем немного, и Красный переложил Лизавету поудобнее, поправил подушку под её головой, и укрыл одеялом. Сам вышел в залу и нажал кнопку электрического звонка.

— Вызывали, ваше высокоблагородие? — тут же появился вахтенный вестовой.

— Чаю мне сделай с лимоном, Иван Мефодьевич.

Короткий взгляд на криво повисший на спинке кресла бюстгальтер, и уточняющий вопрос:

— Два стакана чаю, ваше высокоблагородие?

— Я не лошадь, мне и ведра хватит. Один стакан сделай. Сахару не клади.

У правильного вестового, а Иван Мефодьевич как раз из правильных, в крохотном камбузе при адмиральском салоне всегда горячий самовар и заварочный чайник со свежим чаем наготове. Вкусы цесаревича давно известны — вечером зелёный китайский чай, непременно привезённый сухим путём через Кяхту, а по утрам чёрный грузинский, что давно уже выращивается стараниями торгового дома Лаврентия Павловича Берии. Это пусть англичане везут к себе чай в душных трюмах, где лист пропитывается посторонними запахами, где его могут обоссать корабельные крысы и нерадивые докеры. Да что там могут… именно так они и делают! Поневоле приходится чёртовым британцам разбавлять чай молоком или сливками, чтобы замаскировать неприятные запахи и привкус плесени.

Уже через пару минут Василий вдыхал тонкий аромат настоящего грузинского чая. Всё же Лаврентий Павлович большой молодец, и нужно как-нибудь упросить отца дать ушлому купчине баронский титул. А что, Хрущёву-Кольскому дали, а чем Берия хуже?