Женщина спрятала блокнот в карман передника и величаво удалилась.

— Ничего себе, — Аня с интересом обозрела зал и повернулась ко мне. — Знаешь, у меня такое впечатление, что это не наяву происходит, а в каком-то сне. А ты не мой одноклассник Леша — а сказочный восточный принц, который долго прятался среди обычных людей. Потом открыл свою таинственную пещеру Аладдина, набил карманы сокровищами и перестал таиться. Или загадочный шпион, выполняющий тайную миссию по спасению мира. Колись, Шелестов, что это всё значит?

— А принц на белом коне, или без? — попробовал отшутиться и аккуратно съехать с темы я.

— Шелестов! — в голосе одноклассницы прибавилось металла. — Не дури. Что с тобой произошло? Куда ты исчезал? Кто эти люди в машине, сопровождающие тебя?

— А что говорить, Ань? — я развел руками. — Извини, хотел бы не могу. Это не моя тайна, вернее не только моя — государственная. Связан словом и обязательствами. Может, когда-то и расскажу. Сейчас не имею права.

Николаенко недоверчиво прищурилась. Минуту внимательно рассматривала меня зелеными глазищами, вздохнула и спросила:

— Помнишь, в сентябре я тебе сказала, что ты очень изменился? Держишься и ведешь себя иначе, будто не десятиклассник, а взрослый мужчина?

— Помню, — подтвердил я, и замолчал, ожидая продолжения.

— Так вот с тех пор это впечатление только усилилось, — многозначительно добавила девушка. — Сейчас в тебе от школьника почти ничего не осталось. Со стороны смотришься, как молодой, знающий себе цену парень, занимающий руководящую должность. Вопрос. Куда пропал прежний Леша?

— Просто повзрослел, — улыбнулся я. — Жизнь заставила.

— Вот так сразу? В один момент?! — девушка иронично подняла бровки. — Так не бывает.

— Сам бы не поверил, — я тяжело вздохнул. — Но в жизни ещё и не такое бывает. Точно тебе говорю. И вообще, очень прошу, давай сменим тему. Врать тебе не хочу, а правду говорить не могу. По крайней мере, сейчас, а потом видно будет.

— Хорошо, — после минутной паузы согласилась Аня. — Тогда расскажи то, что можешь. Например, что у тебя со школой? Ты её оканчивать вообще думаешь? Тихо зашел к директору вместе с какими-то взрослыми мужиками, забрал документы и исчез, даже толком не попрощавшись с нами. Между прочим, ребята на тебя за это до сих пор обижаются. Особенно Паша возмущался. Неделю успокоиться не мог, тебя ругал.

— Знаю, нехорошо получилось, — я скривился как от зубной боли. — Но по-другому никак не мог. Пойми, не я один всё решаю. Есть ещё старшие товарищи. И они, к моему огромному сожалению, настояли, чтобы забрать документы по-быстрому и сразу уехать.

— А с окончанием школы, что? — напомнила Аня. — Ты учиться продолжаешь или бросил?

— В школе уже закончил, — торжествующе улыбнулся я. — Даже аттестат получил, экстерном. Начальники у меня строгие, приходилось, и работать, и к экзаменам готовиться. Две недели дали, чтобы всё сдать. Правда, учебниками обеспечили и преподавателей нашли, чтобы помогли. У меня голова от наук голова уже пухла. По пять-шесть часов ежедневно за учебниками сидел. Экзаменовали меня заслуженные учителя, с кучей наград, грамот и медалей. Каждый индивидуально тиранил, без ограничения времени. Суровая тетка в очках с толстенными линзами, лохматый чернявый мужичок с печальным взглядом сынов Сиона, исполненным вековой мудрости. Двое даже преподами вузов были: настоящий профессор с бородкой клинышком, и англичанка, молодая, но очень уверенная в себе мадам, с холодным оценивающим взглядом. Очень старались меня завалить, но не вышло. Только по химии, очкастая тетка «трояку» влепила. Профессор по алгебре и геометрии два часа гонял, все подловить пытался, потом так увлекся, что забыл, где находится, и на институтский курс высшей математики перешел. Пытался меня поймать на решении систем методом Гаусса. Пришлось возвращать старичка на грешную землю и напоминать, что вообще-то это далеко не школьная программа. Правда, профессор вредным оказался. И с кряхтеньем мне четверку «нарисовал», якобы за какие-то неточности. Ну и по физике, чернявый, тоже погонял как следует. А когда мы с ним спорить о теореме Ферма начали, он очнулся, поморгал озадаченно, махнул рукой и поставил мне «отлично». Что ещё? Сочинение я сразу написал на «пять». Литературу и историю тоже легко сдал. А с англичанкой вообще смешно вышло. Она сперва сидела такая строгая, с надутыми щеками и поджатыми губами. А потом, даже называть меня «коллегой» начала, когда разговорились об особенностях и отличиях английского бриттов от инглиша янки. Так что с аттестатом у меня всё в порядке, уже имеется.

— Что, правда, все сдал? — удивилась Аня.

— Истинная, — я прижал руку к сердцу. — Клянусь своей седой бородой.

— У тебя её нет, — улыбнулась девушка.

— Хорошо, тогда твоей, — покорно согласился я.

— Где ты у меня увидел бороду? — в зеленых глазах Николаенко прыгали веселые бесенята.

— Так конечно, не видно, — я преувеличенно внимательно осмотрел её лицо. — Но ведь где-то она должна быть?

— Перестань, — меня шутливо ударили по руке.

— Хочешь веселую историю из жизни? — поинтересовался я.

— Хочу, — с готовностью откликнулась Аня.

— Мой знакомый учился в одном институте. Так вот у него в группе куратором был старенький профессор — Абрам Моисеевич Вайнштейн. Сопромат преподавал. Вредный старичок был. Очень не любил, когда пропускали его лекции и групповые занятия. Регулярно отмечал присутствующих, а у тех, кто не пришел, требовал справки о болезни. Иначе не пускал в аудиторию и экзамены у прогульщиков не принимал. Вот такой был принципиальный. Но зрение без очков у него было хреновое, и справки он никогда пристально не рассматривал и не читал. Мельком глядел, отмечал наличие печати и клал к себе в рабочую тетрадку. Но как-то однажды, перед занятием, ему бес в голову стукнул, посмотреть, чем там болели его студенты.

И вот заходит группа к нему в кабинет, и видит шокированного Абрама Моисеевича. Волосы у него растрепаны, очки перекошены, повисли на одной дужке, взгляд охреневший, как у повара, обнаружившего в кастрюле со свежим борщом дохлую крысу.

— То, что Гриценко — скотина и животное, это я и так знал, — ошеломленно пробормотал профессор. — Может поэтому он сразу к ветеринару обратился. Допускаю. Верю даже, что врачу Мурзиком представился. Всякое может быть. И что Матюшин — овощ безмозглый, тоже понятно. И справку с овощного магазина принес, о работе грузчиком, именно потому, что хитрожопый фрукт. Который на самом деле овощ. Но Гогишвили?! Как этому здоровенному, волосатому и усатому борцу такой диагноз поставили?! Да ещё и гинеколог?! У него же при виде женщины, чуть красивее обезьяны, ширинка раздувается как парус на ветру. Как у него может быть «нарушение менструального цикла и дисфункциональные маточные кровотечения»?! Хоть убейте, понять не могу.

Аня заразительно захохотала, откинувшись на спинку стула. На лоб девушки упала длинная челка, и она автоматически убрала её, продолжая заливаться звонким смехом. Я тоже не выдержал и хохотнул, глядя на покатывающуюся со смеху девушку.

Даже тетка, принесшая тарелки с бутербродами и стеклянный кувшин с виноградным соком довольно хихикнула, расставляя яства на столе.

— Черт, совсем о подарке забыл, — спохватился я, когда дородная работница общепита удалилась. Привстал, доставая из кармана черную коробочку. Нажал на черную металлическую кнопку. Щелкнул замочек, и коробка открылась. Торжественно протянул её Ане.

— Это тебе. С восьмым марта.

На атласной подкладке сияла холодным блеском серебряная цепочка с медальоном. В круглой рамочке сверкали, переливаясь искусно выделанными чешуйками и изогнутыми хвостами, две маленькие рыбки с прозрачными глазами-фианитами.

— У тебя же девятнадцатого марта день рождения, правильно? — уточнил я. — Значит, ты по гороскопу «Рыбы».

— Правильно, — вздохнула девушка, внимательно рассматривая украшение. — Это потрясающе красиво. Наверно, дорого стоит. Извини, но я не могу это принять.