— Девятьсот семь, — с гордостью ответил я. — Семьсот два парня и двести пять — девушек. А достигли очень просто. Я уже рассказывал как. У нас руководство, Игорь Семенович Зорин, я и ещё пять комиссаров. Каждое мероприятие продумываем и организовываем так, чтобы народу было интересно. И что ещё очень важно, мы все время общаемся с людьми, спрашиваем их мнение, слушаем аргументы, многие решения принимаем коллегиально. Это тоже очень важно для работы с молодежью. Даже агитация у нас организована серьезно. Занимается ею отдельный человек — Вероника Подольская, одна из наших комиссаров. Она продумывает агитационные плакаты, способы донесения информации, привлечения новых людей. Когда проводим праздники, разные мероприятия, её сотрудники и сотрудницы снимают всё на память, чтобы у нас было что показать новичкам и представителям прессы. По приему новых людей разработана целая система, показывающая, что мы выбираем лучших. Ребята это видят и ценят.

— Впечатляет, — кивнул Романов.

— Вот и нам надо менять подходы ко всему, — не преминул вставить я. — И к агитации, и к людям. Искать, вычленять и применять новые, наиболее эффективные способы агитации, донесения информации. Постоянно поддерживать диалог с обществом, слушать и знать, что хотят люди, что их беспокоит, и делать всё, чтобы народу жилось комфортнее, страна крепла и развивалась дальше, а не отгораживаться от людей забором, образно говоря. Не надо бояться откровенно говорить с обществом о проблемах и недочетах. Страна от этого только выиграет. Помните, большевики начинали как народная партия? А сейчас?

Ты все верно говоришь, — вздохнул Григорий Васильевич. — Я сам об этом задумываться в последнее время начал.

Спросить можно?

— Конечно.

— Вот я программу «Время» вчера смотрел, — продолжил я. — Там было сказано: Андропова и Косыгина на Пленуме вывели из состава Политбюро и лишили должностей. И больше ничего. О перевороте ни слова. А почему?

— Суслов и Громыко против широкой огласки, — недовольно буркнул Григорий Васильевич. — Предлагают провести суд в закрытом режиме. А потом, максимум, сухое сообщение в прессе.

— А зря. Огласка необходима. Я вам даже больше скажу. Нужен показательный процесс, на всю страну, с демонстрацией фактов, материалов и видео допросов. Пусть народ всё знает и видит. И, хорошо бы, чтобы Лапин напрягся как следует и подал дело так, чтобы даже домохозяйки пришли в ужас от всех мерзостей предотвращенного переворота. Это можно сделать без труда. Достаточно в красках расписать парочку проектов заговорщиков: замораживание вкладов на сберкнижках и либерализацию цен и объяснить к чему приведут эти и другие реформы. И народ сам захочет порвать их на куски.

— Я твое мнение услышал, — сухо ответил Романов. — Подумаю.

Генсек помолчал минуту и добавил:

— А о вашей системе агитации и работы с людьми я уже слышал. Успели похвалить. И корреспонденты очень хорошо отзывались.

— Виктор Всеволодович и Катерина Воробьева? — улыбнулся я.

— Они самые, — подтвердил генсек.

— Вы, что с ними лично разговаривали?

— Зачем лично? — ухмыльнулся Григорий Васильевич. — Я журнал и газету читал давно, ещё до того как стал генсеком. И тогда же заинтересовался, ещё не зная, что это о тебе и твоем клубе . А потом, когда мне Петр Иванович сообщил, послал сотрудников Николая Анисимовича пообщаться с журналистами: расспросить о впечатлениях от посещения «Красного Знамени» и общении лично с Алексеем Шелестовым под запись. Офицеры дали гарантию, что их откровения никуда не пойдут. А потом запись прослушал.

— Понятно.

Романов немного помолчал и спросил:

Ты про детдом говорил. Я слышал, что шефство над ним взяли?

— Взяли, — подтвердил я. — Это ещё один элемент работы с людьми. Обратились к народу, провели собрание и наши ребята и девчата, на добровольной основе, взяли шефство. Каждый над своим воспитанником. Приезжают к ним, гуляют, в город забирают, гостинцы привозят. И детдомовцы, чувствуют, что они кому-то нужны и о них заботятся, и наши становятся ответственнее и человечнее, общаясь с воспитанниками.

— С тобой и Зориным по этому поводу сегодня ещё пообщаются Машеров и Ивашутин, — задумчиво сообщил Генсек. — Будем перенимать положительный опыт. Сначала откроем организации в Москве, Ленинграде и Минске под эгидой ВЛКСМ. Пусть полгода поработают, посмотрим, как пойдет. Если всё нормально, запустим массово по всему Союзу. Они помогут решить все организационные вопросы. У вас будет полный карт-бланш. Выделим здания и помещения, поможем с инвентарем и преподавателями на местах, если потребуется. Но и спрашивать за результат будем серьезно.

— Спасибо. А спроса мы не боимся, сделаем все, что в наших силах и даже больше.

— Как думаешь, справятся они без тебя? — спросил Романов.

— Конечно, справятся, — автоматически ответил я, и сразу уточнил, осознав вопрос.

— А почему без меня?

— А потому, — ухмыльнулся Григорий Васильевич. — Что у меня к тебе другое предложение. От которого не отказываются. Но сначала ответь на один вопрос. Только честно.

— Слушаю, Григорий Васильевич, — я непроизвольно напрягся. Просьба «только честно» настораживала и подсказывала, вопрос будет непростым.

— Тебе сколько лет, на самом деле? — прищуренные глаза генсека смотрели как сквозь прорезь прицела. — Больше тридцати?

— Больше, — обреченно признался я. — В девяносто третьем, на момент попадания, тридцать один стукнул. Петр Иванович вам всё рассказал?

— Да, — довольно кивнул Романов. — А ты как думал? Если мы в одной лодке, то никаких секретов друг от друга быть не может. А твоя загадочная личность меня сразу заинтересовала. Вот я и расспросил генерала о тебе подробнее.

«Вот зараза. А мне не сказал», — с досадой отметил я.

— Не бери в голову, — проницательный генсек подметил мимолетно промелькнувшее у меня чувство досады. — Это я его попросил, чтобы не предупреждал. Для меня важно было задать вопрос в лоб, посмотреть на реакцию и выслушать ответ. Кстати, а твой дар действительно работает? Или спустя почти полтора десятка лет обо мне столько узнали? Только, пожалуйста, будь со мной откровенен. Это очень важно, в первую очередь для тебя.

«Это уже второй вопрос. А вначале речь шла об одном», — мысленно усмехнулся я. — «И ведь не откажешься ответить, не поймет. Продуманный дядька, на ходу подметки рвет. А может для Союза такой генсек и нужен? Матерый управленец, пытающийся разобраться в сути вещей. Человек он честный, руководитель жесткий, коммунист искренний, не предатель»…

— Ну чего призадумался? Я ответа дождусь? — от Романова не укрылись мои размышления.

— Действительно, дар есть, — я спокойно глянул в глаза генсека. — И он мне во многом помог. Я вам даже больше скажу, ощущение такое, что мне кто-то помогает сверху.

— Помогают сверху? — задумался генеральный. — Как это происходит, описать словами можешь?

— Это трудно объяснить, — вздохнул я. — Иногда информация возникает в голове сама собой. В виде цифр, фактов, знаний. Как будто кто-то подсказывает. Первый раз это произошло на уроке истории, почти сразу после попадания в сентябрь семьдесят восьмого. Открыл страницу учебника, вчитался, и такое цунами на мозг обрушилось: реформы, войны, развал страны, разгул бандитизма, обнищание людей — все события лет за двадцать-тридцать лет после моей гибели в девяносто третьем. У меня даже кровь носом пошла от перенапряжения. Историчка переполошилась и в медпункт отправила. Вот с тех пор это происходит. Бывают, возникают видения, предупреждающие о будущих неприятностях. Это как провал, похожий на транс. Я отключаюсь и ясно вижу перед собой череду цветных картинок, будто телевизор смотрю. Иногда пытаюсь получить информацию, напрягаюсь, получается. А в другой раз, ничего не выходит. Это непредсказуемо. Гибель деда и ещё некоторые плохие проблемы я увидеть и предотвратить не мог.