Когда раненого отправили, Куприянчук поднял заставу в ружьё, велел прочесать посёлок с праведной и благородной целью найти бандита во что бы то ни стало. В первой же избе, где проживали оседлые ненцы, косоглазого злодея обнаружили спящим на оленьей шкуре в углу под умывальником, куда уложила после распития очередной горькой бутылки старуха-хозяйка, Анка Белая. Такая же проказница и бестолочь. Вообще ненцы, ударяясь в осёдлость, моментально деградируют. Не могут они не мигрировать по тундре, выпасая оленей, отыскивая новые пастбища, ставя чумы, добывая зверя и уплетая сырое мясо. Ещё они обожают во время забоя пить свежую кровь. Там, в тундре, они прямо-таки божества. Всё у них по уму, весь уклад наработан тысячелетиями. Рациональный, целесообразный. А вот в посёлке…
Анку Белую так же находили в сугробе. Тогда родственники её возвращались из соседней деревушки Кия, где производился забой колхозного стада. Как раз в конце октября. Олени вдруг стали. Ненцы осмотрелись и обнаружили сугроб со старухой. Обледеневшей и ничем не отличающейся от вмёрзшего в песок бревна. Бросили её в нарты и, причитая, повезли домой. Один из родственничков на бревне примостился верхом. Дома с грохотом свалили в сенцах. Сами за стол уселись, настрогали оленины, наложили в миску квашеной камбалы и принялись пить за упокой вновь преставившейся рабы божьей Анны. Пили час, два. Вдруг распахивается дверь, на пороге эта самая раба. Мокрая, злющая, и ну кричать:
– Ах, вы! В моём доме и без меня водку пьянствуете? Вот я вас!
И схватила кочергу. Это было лишним. Родня, обезумев, кинулась прочь, оставив недопитыми несколько бутылок. Вот счастья-то Анке Белой привалило. Любила она водочку больше всего на свете. Белой прозвали за то, что, сколько помнили, ни разу не видели с тёмными волосами. Она, наверное, с рождения уже седой была. Здесь ведь всё белое, у моря студёного.
Когда пограничники ворвались в избу, старуха испугалась и убежала. Спряталась, как обычно, в собачьей конуре. Куприянчук встряхнул разбойника, стал выпытывать: что ж ты, сволочь, солдатика нашего ножичком пырнул? Тот отмахнулся, ещё обиделся на грубое обращение.
– А какого чёрта с ружьями накинулись? Я что, мешал кому-то? Спал себе, горя не знал. Сами первыми напали, а теперь ругаетесь. Ты не шуми, начальник, иди обратно.
Ну, всыпали деду малость. А что ещё? Так и ушли. Слава богу, солдат жив-здоров остался.
Вообще жизнь у ненцев короткая. На севере, что ни на есть крайнем, долго жить невозможно. Здесь и земля вращается медленнее, энергии космоса не хватает местному люду. Поэтому взрослеют дольше. Идёт на вид мальчишка, пацан. Поинтересуешься, а ему уже около тридцати. Зато после ненцы сразу стареют. В сорок лет перед тобой беззубый и почти седой дедуля. А тех, кому за пятьдесят, и не встретишь. Советская власть пыталась с этим как-то бороться, насильно внедряя в тундру социализм, народное образование и бесплатное здравоохранение. Получалось наоборот. Всеобщая грамотность – достижение огромное, ничего не скажешь, но принесла ли она пользу здесь, в Заполярье? Детишек насильно вывозят от родительских чумов, заталкивают в интернаты. Сразу начинают болеть: туберкулёзом, ревматизмом, вшивеют. Моментально обучаются курению, пьянству и блуду. Как приходит осень, в тундре прямо-таки охотничий сезон на детей оленеводов. Услышит кочевье вертолёт, и сразу чад прятать. Кто не успел схорониться, отлавливают. Нужна ли оленеводу такая грамота? Ему бы организм покрепче, движения побольше, за оленями бегать, а не за партой сидеть. В тундре многое умение надобно, которому в школе не учат. Вот и получается, и не учёный, и не тундровик. Тропы оленьи не по буквам читаются.
С медициной такая же несуразность. В тундре возможна стопроцентная диспансеризация? Разве за каждым угонишься? Лечат бедолаг принудительно, прививки делают. А надо ли? Природа – главный их доктор. Оленья кровь. Квашеная камбала. А главное – движение и ещё раз движение. В осёдлости ненец недолгий жилец. И самое страшное – пьянство. У тамошнего народа нет устойчивости к алкоголю. В их организме спирт чужак. Разрушительное действие его ужасающе. Это в нас, европейцев, природа вживила соответствующие ферменты и антитела. Нам водка – что вода. А ненцу – смерть. Срок его жизни с момента рокового пристрастия – год или два, от силы три. Либо сам умирает, либо гибнет по глупости.
Как бы там ни было, космодромы стране нужны. И ракеты мы запускаем регулярно. Больше, как в тундру, ступени-боковухи сбрасывать некуда. Лежат сигарами, пугают фауну ядовитым запахом. Растительность вокруг чахлая. Остатки топлива медленно, как исчадия, испаряются, обидно искривляя всю генную инженерию природы-матушки. При советской власти армия наша была сверх норм засекречена, поэтому боковухи обязательно уничтожались. Космодром для того и содержал на Канином полуострове отдельную войсковую часть. Уничтожением ступеней занимался взвод поиска. Основной остяк – бойцы-подрывники. Помимо поискового взвода, имелись подразделения обеспечения: автовзвод, хозвзвод, узел связи, медпункт, ДЭС[37]. Божок, командир части, в своё время был призван в армию по партийному набору, проявил себя отличным организатором. Ему и доверили командовать тундрой. Он так лихо взялся, что через год ракетная часть стала отличной, завоевала переходящее Красное Знамя. Подполковник завёл множественные связи. Прокручивал махинации с бензином, соляркой. За это ему щедро платили дарами Севера, которые, как по конвейеру, переправлялись на Большую Землю начальству, отчего Божок ещё крепче утверждался. Местные от него были без ума, выбрали народным депутатом. Даже прозвище дали соответствующее: «Бог Тундры».
Для выполнения основной задачи требовалось огромное количество тротила, в части имелся целый склад взрывчатки. Его охраняли, берегли, как зеницу ока. Боевые работы выполнялись летом. Специальный вертолёт засекал точное место падения боковух. Потом бойцы взвода, под завязку загруженные, забрасывались в тундру. Но сначала их доставляли к месту временного базирования в посёлок Долгощелье, поскольку ближняя от посёлка тундра считалась местом расчётного падения. Уже из Долгощелья подрывников отправляли по точкам. С взводом вылетал лично замполит, которому Божок дал строгий приказ пресекать любые шашни, никаких девиц, никаких выпивок, дисциплина и ещё раз дисциплина.
Щ-щ-щ-а-с!
В конце июня сошёл снег. Поисковики готовились к вылету. Предполагалось работать тремя боевыми отделениями по десять человек во главе с сержантом в каждом. Перед отправкой Божок приказом по части организовал занятия с последующим принятием зачётов на классность. Вообще-то солдаты обучались и тренировались всю зиму, сейчас был итоговый экзамен. Оставшись доволен, подполковник благословил чад и вызвал с базы вертолёт.
Ночей, как таковых, уже не осталось, улетели на юг. Солнце сутками каталось по кругу, не касаясь кромки горизонта. Погода выдалась редкостно тёплой. Комарьё зверело. Замполит заглянул в медпункт. Главным у них медиком был молодой лейтенант, недавно прибывший после академии.
– Здорово, докторюга! – панибратски с порога начал майор. – Выручай, брат, зельем от упырей. Завтра летим в Долгощелье недели на три, а, может, и больше. Что там у тебя в запасе?
Лейтенант, оторвавшись от бумаг, которых у него, как у всякого врача, было море, приветливо откликнулся:
– А, товарищ майор? Здравия желаю. Так что Вы говорите, нужно, диметилфталат?
– Да я не знаю, как оно называется. Диметилфталат так диметилфталат. Лишь бы кровососов отгонял.
Лейтенант открыл шкафчик, извлёк двухлитровую банку с масленичной жидкостью.
– Сколько людей с Вами?
– А что?
– Как что? Расход должен соответствовать норме. Если без нормы, то никакого диметилфталата не напасёшься.
– И сколько же его по норме на человека полагается?
– Один грамм в день, товарищ майор.