– Что там Гиреевский гадёныш?

– Пока жив, пан командир. Но как бы не совсем. Я к нему лекаря королевского приставил, чтоб ненароком не окочурился после допроса.

– Сильно поджарили?

– Пришлось. Молчал, пся кревь, никак не хотел душу облегчить. Даже когда калёным железом жгли бока. Однако прожарку подмёток не сдюжил. Поначалу орал, чтоб прирезали, сыпал ругательствами. Но потом выложил всё. Гирей губы-то раскатал нешуточно.

– Неужто на вотчину самого Жигимонта?

– Как в воду смотрите, пан командир. Они собирались начать с устранения Радзивилла, а потом, расширяя контингент своего дикого войска, приняться и за самого, как Вы говорите, Жигимонта, пользуясь ослаблением королевской рати после Хотинской битвы.

– Нечто подобное предполагал, веришь? Получается, мы раскрыли ни много ни мало тайный заговор. Вот прозорливый батюшка наш Ваза удивится. Практически мы ему жизнь спасли.

– Точно так и получается, пан командир. Тут ещё информация. Он, собака дикая, планировал убийство нашего молдаванина.

– Да ты что! Томаша? Ну конечно же, это в их манере. Шакалья порода! Королеве не говорил ещё?

– Нет. Только Хмелю и Вам.

– И славненько. Ладно, встречаем Томаша с посольством, препровождаем во дворец со всей помпезностью. А там уж разговоры будем вести. Ну и Гирей. Чингисхан хренов, тьфу! Ничего, дай срок, спесь-то с него собьём. Постой, откуда про Хмеля знаешь? Он сейчас не под своим именем, он Иван Сирко.

– А-а-а. Вся хоругвь знает и тайну свято сохраняет. Ему бы бороду наклеить и защёчные накладки вставить. А то кто же его не видел-то? Но Сирко так Сирко.

– Думаю, Хмель Жигимонта соответственно просветит. Он ведь удивительно дипломатичен. Гений политических коллизий. Государственный муж. Гиреева резидента мы на кол насадим образцово-показательно, с соблюдением политеса и зрелищности. Впрочем, – замолчал на минуту, вспомнив назидание Сагайдачного о недопустимости жестокостей, – впрочем, возможно и пощадим. Типа, да здравствуют всемилостивейшие король и королева! Да здравствует Речь Посполита! Да здравствует великое Княжество Литовское… Кстати, с Радзивилла обязательно стребовать надобно магарыч. Пусть проставляется, нарцисс женоподобный. Красавец в полном цвете лет. Ей-богу, кабы не видел, как саблей владеет, то подумал, что извращенец. Полжизни проводит пред зеркалами.

– Пан ротмистр, всё спросить хотел. Где тот щенок, татарчонок, которого Вы в лесу под Хотиным изловили? Он хотя бы жив?

– Отцу Александру на тайное перевоспитание отдан. У него такие монахи, у-у-у.

С десяток и более лет в народе муссировались легенды о баснословных богатствах короля Сигизмунда. О тайных его сокровищницах, хранящих ни много ни мало казну Московского княжества, а также награбленных во время нашествия на Русь несметных богатствах. Разведывательным органам, причём не только русским, доподлинно было известно, что Сигизмунд отправил в те смутные времена из Москвы через Калужские ворота на Можайск с разным добром около тысячи подвод. Далее старой дорогой на Смоленск. Не дошедши до Вязьмы, остановился у Куньего Бора на берегу живописной речки Маршевки.

Здесь польский король начал наглядно суетиться. Согнал крестьян и мастеровых, принудил рыть канал на суходольный луг, одновременно ставить каменную плотину поперёк Маршевки. Когда вода пошла на суходол, плотину густо обмазали глиняным на куриных яйцах, муке, костном клее составом, который высох и стал крепче гранита. В одну из ниш плотины вмуровали так называемую аспидную доску, огромную пластину из чёрного твёрдого сланца аспида, который в те времена использовался для письма. На доске четким каллиграфическим почерком было указано, где и что по пути следования из Москвы до Можайска было схоронено.

Когда суходол затопило, в плотине открыли проход, и вскоре уровень воды в реке и суходоле выровнялся, сокрыв нишу с чёрным аспидным списком. Сию информацию Сигизмунд умело распространил по всей Европе. Что тут началось! Целые ватаги кладоискателей со всего мира кинулись на поиски сокровищ. Какие драмы, приключенческие романы, анекдоты и нелепицы случались. Сколько отчаянных голов упало в междоусобных клановых стычках. Настоящая золотая лихорадка. Одна из банд дотла сожгла селение Куний Бор. По следу банды вышел совместный отряд можайских и смоленских стрельцов, легко её настиг, изрубили частично, остальных посадили на колья.

Вскоре стал известен приблизительный список награбленного, о котором упоминал впоследствии историк и философ Карамзин: «Грабили казну царскую. Взяли всю утварь древних наших венценосцев: их короны, жезлы, посуды, одежды богатые. Сдирали с икон оклады. Делили золото, серебро, жемчуг и ткани драгоценные, камни-самоцветы; представляющие несомненную историческую ценность предметы роскоши, обладающие колоссальной стоимостью». Тысяча подвод – почти вселенский масштаб!

Наконец удалось раскрыть секрет суходольного водохранилища. Плотину порушили, вода сошла, кладку разобрали – не без труда! – по кирпичикам, нашли злополучную доску. Тут же кинулись всем скопом к погосту Николы Лапотного, где, как намекал аспидной надписью Сигизмунд, была спрятана основная часть сокровищ. Тысячи охотников поживиться на дармовщину с дьявольским азартом перерыли округу у погоста Николы вдоль и поперёк. Нашли горшок с монетами, сундук с каким-то пустяшным убранством и более ничего.

Мучимые болезненными тенезмами неудовлетворённости кладоискатели столь же тщательно перерыли чуть ли не весь Смоленский тракт, особенно под Гжатском, Вязьмой и самим Смоленском. Крови при этом пролилось – реки! Попутно обнаружили ещё с десяток Никольских погостов. Что неудивительно, Николай Чудотворец почитался на Руси повсеместно. Позже кое-кто утверждал, что клад надо искать в верховьях Пахры, другие с точностью называли места в Карелии, неподалёку от поселения, что через пару столетий назовётся городом Кондопогой. Русская земля велика. Ищите, Панове.

Альгис этим вопросом не занимался, вообще мало что знал. Так, в пределах доходивших промежуточных сведений, больше смахивавших на слухи, не подкреплённые никакими фактами. В отличие от Хмеля. Богдан имел конкретные указания Тайной Палаты Посольского Приказа, соответственно прощупал агентурную братию в Украине, Турции, Молдавии. По Смоленской дороге его люди организовали целое расследование с привлечением всевозможных ведунов, колдунов и ведьм. Несколько десятков причастных каким-либо боком к Жигимонтовым вытрэбэнькам замучил пытками огнём до смерти. В конце концов, Хмель пришёл к однозначному выводу: все эти аспидовы доски, Николины погосты, золотой обоз на Смоленском тракте от Можайских ворот и далее – не что иное, как отвлекающий манёвр. Тысяча подвод имела, конечно, место. И грохотали так, не услышать их было нельзя. Предположил, что шум создавали умышленно, с помощью трещоток, пустых бочонков, кадушек с колотушками. Сигизмунд – тот ещё прохвост. Пока лжеобозы грохотали по Смоленской дороге, он казну и остальные царские сокровища преспокойно умыкнул к себе в Краков, минуя постороннее любопытство. Теперь они лежат в закромах Вавельского замка и ждут посланцев божиих во исполнение справедливости по отношению к России-матушке.

Поскольку хоругвь Альгиса всех крымчаков перебила, а надо сказать, Сигизмунд сделал на них ставку не только в вопросах охраны, но и тактической разведки, в Кракове царили неведение и безмятежность. Разведчики хоругви, а также пластуны казачьих отрядов Хмеля прибыли к Вавелю чуть раньше «чаек», так как скакали, сменяя коней, быстро, по прямой через урочища и лесостепные полосы. Когда флотилия подошла к замку, королевская стража и вся придворная знать уже были сагитированы не без помощи уникального казачьего духа, сверкающих под лунным светом клинков, гипнотических взглядов черноглазых дульных отверстий ружей, пистолей и бандолетов.

Пока Сигизмунд приходил в себя, на галере подкатил Хмель и без обиняков прочёл королю лекцию о вселенской справедливости, не терпящей предательства, вероломства, политической наглости, за которую народ расплачивается кровью. Они сидели в так называемой «гусиной лапке», овальной комнате замка, в которой Сигизмунд принимал государственные решения, подписывал важные документы. Портики над входными дверями были отделаны дорогим чёрным мрамором, добываемым в Польше. Над одним из них висел герб династии Ваза – золотой сноп. Стены, потолки расписаны в стиле ренессанса под личным Сигизмунда руководством. Для чего специально из Венеции приглашались уникальные мастера. Местами стены были обиты кордовской кожей с орнаментом, выполненным по иранской технологии.