Он крался в траве действительно подобно хищному ночному зверю. Незаметный, напрягшийся, в любую секунду готовый совершить молниеносный рывок. Вражеского лазутчика уже ощущал почти осязательно. Совсем рядом, за берёзой прошипело татарское ругательство, что-то вроде: «А, шайтан! Кутак баш!» Звонко, как лопнувшая струна, дзынькнула тетива. Через секунду донеслось глухое «бум». Опять в щит. Он что, совсем тупой?

Одним прыжком достигнув берёзы, за шкирку вытащил отчаянно брыкавшегося зверёныша. Мальчишка тринадцати-пятнадцати лет. Понятно, почему в одно и то же место стрелы слал. Голова пустая, никакого опыта. Хоть и ловкий, гадёныш, вона, как вывёртывается, будто ужонок. От страха отойдёт, голос прорежется, орать начнёт. Подобно обуху, по лбу кулаком ему. Смолк сразу же. Быстро опутал верёвкой по рукам-ногам, в рот кляпом тряпку, после чего к берёзе и привязал.

– Отдохни, отрок. Пся кревь! Мальчишек зачем на убой таскать? Наверно, с Османа пример брал, недоносок татарский. Ничего, перевоспитаем.

Один ещё где-то. Разгадал меня, затаился, может, уже тетиву натягивает с отравленной стрелой. Лёг в траву, прислушался. Дрозды не умолкали. Около уха прошуршал ёжик, остановился, принюхался, забавно подёргал остреньким с блестящей влажной плямбочкой носом. Потом вдруг вздрогнул и скрутился в клубок, ощетинившись иголками. Меня испугался, подумал Олег, не татарина. Опять пришлось водить рукой. Никакой реакции. Попытался расслабиться, отвлёкся от мыслей, добился тишины в голове. Ну… Где сигналы? Рука бродила по пустоте. Эфир молчал. Стоп! Может, рванул обратно?

Альгис развернулся, стал проверять направление, откуда можно было ждать основные силы татар. Ясно, к своим помчался, собака дикая. Почти не чувствует ладонь. Далеко уже. Наверно, старею. Упустил-таки. В это время ёж развернул клубок, вскочил и, быстро перебирая лапками, помчался следом за крымчаком, загребая листву мохнатым брюшком. Что же татарчонок мой? Куда берёза подевалась-то? Вот не найду сейчас, волки сожрут или шакалы. Эй, сопляк, живой аль нет?

– М-м-м. М-м-м, – послышалось за кустами.

– А-а-а, цел? Ну, поганый, молись. Аллаха благодари, со мной пойдёшь, рыбу ловить. Сети умеешь плести?

То, что татарский отряд предполагал напасть на его хоругвь, уже беспокойства не вызвало. Если вначале был уверен, татары именно по его душу крадутся, численностью, как обычно вдвое-втрое превосходящей, то сейчас как-то страсть улеглась. Наверняка передумают. Этот, седьмой который, небось, решил, что и вправду шайтан с нами. Да-а-а, поколебали-то им дух под Хотином.

Бережно ощупал лежащую на груди под кольчугой икону. На месте, цела, слава богу. Михаэла… Любимая… Поднял голову, улыбнулся. Луна не замедлила ответить едва заметным, но всё же ярким бликом. Вскоре послышался глухой, больше ощутимый подошвами, нежели ухом, топот копыт. Крикнул совой, такой был условный знак. Ответил филин, и через секунду-другую мелькнули силуэты конного патруля его хоругви.

Чтобы не рассекретиться, было решено выдвигать обоз, минуя проторенные пути. Через пару дней почувствовал, что им овладевает отчаянье. Ладно бы просто хоругвь. Мороки бы не было. Но многочисленные повозки, телеги, рыдваны, несколько походных кузниц! Местность, мягко говоря, пересечённая и по причине малого времени слабо изучена. Если откровенно, вообще для гужевого транспорта непроходимая. Это в степи раздолье, облака, ароматы полыни, чабреца. Повезёт, с лелегами встретишься. Не повезёт – с татарскими разъездами. Теперь же приходилось продираться вдоль крутых берегов через Днестровские джунгли.

К концу третьего дня и люди, и лошади, и домашний скот выбились из сил окончательно. Роптаний не было, но всеобщее уныние зависло над ними, как облако. Альгис вдруг понял, что попросту не дойдут. А на носу холода. А вокруг татары стаями. Да и янычары теперь непредсказуемы, злые, хуже собак. От Хотинского позора и голодных обмороков. Наверняка банды сколачивают да вместе с татарами рыщут в поисках лёгкой поживы. Снабжение у турок, по данным разведки, вообще разладилось. Местные помогать, естественно, не собирались, интендантские службы столкнулись со многими непредвиденными сложностями. Одна из которых та же, что встала и перед хоругвью Альгиса: отсутствие дорог с необходимой пропускной способностью.

Осман распорядился задействовать флот, были у него небольшие, но вёрткие и вместительные судёнышки, построенные по образцу казачьих «чаек». Как раз для Днестровского русла. Но вход с Чёрного моря в устье Днестра плотно захлопнули всё те же вездесущие шайтаны-казаки. Более того, запорожцы на своих «чайках», расплодившихся вдруг до неимоверных количеств, стали нагло нападать на морские суда, черноморские порты, громить тамошние гарнизоны, освобождать невольников и, наоборот, захватывать в плен турецких подданных. Дошло до того, что сожгли половину Стамбула.

Днестровские проблемы как-то померкли, даже стали неинтересны. Турецкие адмиралы перекинулись вниманием на казачий флот и его сакральные секреты, наивно полагая, что, разложив по косточкам конструкцию «чайки», можно воссоздать нечто подобное на своих верфях. Басурманскому мышлению в кармическом смысле был недоступен маленький нюанс. Чтобы построить судёнышко, аналогичное казачьему, надо иметь казачий дух. В те поры даже на ум никому не приходило, что сей дух есть святой. Более того, по всем генетическим свойствам он православно-русский.

«Чайки», практически не потопляемые, были построены со всякими хитростями. Казаки умели на них невероятным образом подныривать под большие корабли, плывя некоторое время в подводном положении. К мачте обязательно привязывался длинной верёвкой увесистый булыжник. Когда предстояло экстренное погружение, дёргали за верёвку, переворачивали судёнышко кверху дном. Камень, подводный балласт, обеспечивал «субмарине» устойчивость. Пушки, порох, кресала для фитилей, чтоб не промокли, упаковывались в добротные, герметичные бурдюки. Воздушный пузырь позволял казакам довольно-таки длительное время дышать под водой. А уж потом, вынырнув, жалить смертельно из небольших, но пробивных пушек, брать на абордаж, захватывать крупную добычу. Настоящие пираты! Впрочем, самим пиратам, даже ортодоксальным финикийцам или, скажем, общепризнанным флибустьерам, корсарам, до казачьих вытрэбэнек было куда как далеко. Но, может, всё это лишь легенды?

На пятый день экспедиции, с утра, на поляне у костра заседал военный совет. Пан ротмистр, хмурясь и скрипя зубами, выслушивал доклады командиров боевых подразделений, обозных старшин, лекарей, ветеринаров. На его грозное: «Прошу, Панове, ваши предложения», – все дружно разводили руками, цокали языками, неопределённо покачивали седыми головушками в такт нерадостным мыслям. Когда мрак и меланхолия опустились, будто чёрный туман, на грешные их души, Архангел Михаил решил, что пора вмешаться. По небу пронеслись его огненные стрелы, несколько раз громыхнуло, будто гроза, но тут же сверкнул золотой луч из-за огромной тучи, похожей на ту собаку, которую запомнил Альгис по путешествию в Буджакской степи. Вскоре небо очистилось, разыгрался великолепный день. Прибежал дозорный.

– Пан ротмистр! Пан ротмистр! По реке к нам сюда идут пятьдесят «чаек». Это казаки.

– Да, братья мои. Это они. Это гетман Сагайдачный, да славится имя его в веках. Это святой Архангел Михаил, – Альгис расстегнул жупан, задрал кольчугу, извлёк свёрток, развернул его, сам опустился на колени.

Икона засияла драгоценным убранством, красные цвета, коих изобиловало в достатке, и в одежде святого и в окружающих предметах, красно-алые меч и щит вспыхнули ярко, торжественно. Старшины также опустились, принялись молиться. Кто-то был православным, кто-то католиком. Святой Михаил покровительствовал, к слову сказать, и тем, и другим. Вообще много кому.

Альгис доподлинно был осведомлён, что отцом флота запорожских казаков был именно он, Пётр Кононович, великий гетман Хортицы, где стояла целая судоверфь, создававшая «чайки» сотнями, а впоследствии и тысячами. К началу семнадцатого века Запорожская Сечь окрепла настолько, что казаки могли нападать на форпосты крымского и всего черноморского побережья, они даже добирались до противоположного, турецкого берега. И всё благодаря уникальным своим корабликам.