Отравленный подлой стрелой гетман прожил до апреля. Более полугода! Возможно, жил бы и дольше, кабы остался на попечении волшебника Днестра. Но, не принадлежа себе, вынужден был согласиться на переезд в Киев, где и почил в Бозе. Время, подаренное Петру Сагайдачному искусными лекарями, а также не имеющей границ народной любовью, позволило осуществить ряд державных задумок, благотворительно распорядиться наследством, дать бесценные советы соратникам, единомышленникам и единоверцам. Скорректировать деятельность тайных подразделений Посольского Приказа, которые были ему передоверены русской разведкой.

Когда лекари закончили возиться с начавшей гноиться раной, Пётр Кононович велел всем удалиться, оставшись наедине с Альгисом.

– Пришло моё время, боярин. Спасибо за твоего учёного лекаря, страдания терпимы стали. Теперь ты у приднестровских казаков за отца-родителя остаёшься. К ним хоругвь поведёшь, в Малую Польшу.

– Сигизмунд вряд ли обрадуется, когда роль отца-родителя от него заберут. Ему же во всём и везде надо быть непревзойдённым, единственным и неповторимым.

– Плюнь на него. Уже не орёл. Падальщик. Недолго ему хорохориться. Атлант не мог бы мир удержать, если бы задумался о его размерах. Куда уж нашему Жигимонту, недотканому иезуиту, – гетман откинулся на подушку, вздохнул, потом улыбнулся чему-то своему, видимо, навеянному с небес. – И на турок особо не распыляйся. Всё схвачено, князь подробно просветит. Левый берег Днестра нам зело нужен. Сам понимаешь, стратегический выход в Западную Европу, на Балканы, торговые пути, удобные переправы, которые обязательно нам занять и удерживать. Крепости будем ставить. Там уже есть в районе Днестровска, воздвигается также у села Белочи, будет в Ти-гине. Тебе предстоит поселиться, где в Днестр впадает Сухая Рыбница, так, мелкая речушка, но, что удивительно, вельми богатая рыбой. Казачки куреней понаставили, нагородили сливных прудов, рыбный промысел организовали, торгуют, и даже в дальние страны. И всё, поди, без пошлины.

– Этак сами без рыбы останемся, коли всем желающим пошлины раздавать, – Альгис говорил негромко, ровным тоном, с великой почтительностью, но непроизвольно всё же пытался придать голосу ободряющие оттенки, чтобы хоть маленькой толикой приподнять дорогому учителю настроение. – Пан гетман пусть не переживает. Поставлю крепость, да ещё какую! Торговлю отлажу. Новый Рашков! Нет, поболе Рашкова выстроим, развернём экономику, политес, науку. Хорошо, что казакам реестры расширят.

– На сей счёт я бы не обольщался. Сигизмунд пока только воздух сотряс, поскольку нужны ему против Османа. Но сам даже подкреплений не шлёт. Османа мы, конечно, потреплем. Да так, что надолго отобьём охоту разбойничать на наших землях. И поляки охолонут маленько. Вона, не горят, в пекло не спешат, ждут, пока казаки работу за них сделают. Ну, да сия тактика понятна и предсказуема. Люди не могли бы выжить в обществе, если б не водили друг друга за нос. Мы им свою стратегию в противовес преподнесём. Думаю, провозимся здесь до самой осени.

– Осман вроде умом тронулся. Прёт, прёт и прёт. Совсем народ не щадит. Уже, как мне сказали, потери серьёзные, что станется к осени?

– К осени… полыхнёт краса неописуемая на днестровских берегах. Сгорит и мерзость прегрешений, и подлый дух растлителей небес. В народе говорят, кто сгорел, того не подожжёшь. За эту правду мы кровью заплатили. Казачков жалко. Видел их в бою? Что вытворяют, молодцы мои. Турки диву даются. Янычары ропщут, к такой войне не привыкшие. Турецкое войско скоро деморализуется. Ты вот что. Когда закрепишься там, на Днестре, не вздумай кого-либо выделять в привилегию. Понял, о чём говорю?

– Почти, пан гетман.

– А-а-а. Вижу, объяснить надо. Жизнь вообще ничем хорошим не заканчивается. Самое гадкое, когда люди начинают друг на друга недобрым глазом смотреть, недостатки выискивать либо, наоборот, преимущества, порождать завистливость, потом и вовсе вражду. Особенно страшна рознь по племенной принадлежности, – Сагайдачный слегка прищурился, взгляд стал жёстким, он заговорил так, чтобы каждое слово проникло в душевные глубины, чтобы замутило там перламутровую крошку, от которой жемчужины возродятся, сперва мелкие, потом крупнее, потом вообще бесценные. – Запомни сам, детям передай. Люди равны по природе своей. Все под Богом ходим, Бога в себе носим. Постарайся организовать народ, чтобы всех поровну. Как у казаков. Кто делает добро другому, тот делает добро себе. Так моя мама говорила.

Гетман опять вздохнул, немного скривился из-за боли, пронзившей спину, но внезапно возникшее чувство невозвратимости ушедшего было намного мучительнее физического страдания. Пётр Кононович вдруг отчётливо осознал, что небеса больше не доверят ему исторические бразды, что наступают времена иного толка. Разочарование, как и счастье, это вечность в жизни человека, и никуда от этого не деться. Они любят тишину. И он продолжил очень тихо, почти шёпотом, но Альгису каждое слово вдруг стало казаться громоподобным, ибо в каждом слоге, каждой букве звучала истина справедливости, на которой и зиждутся устойчивые миры.

– Самые многочисленные на душу населения, конечно, будут молдаване, украинцы, русские. По моему опыту, их в любой славянской общности, будь то город, село, Запорожская Сечь, всех ровно по одной трети. Обязательно примешаются литовцы, конечно же, поляки, разумеется, не шляхетная спесь, а простые братья наши. Поверь на слово, польский народ такой же великий, как и русский, равно как и украинцы. Мы праведные славяне. И когда-то все объединимся в единую родню. К сожалению, на сегодня никакого порядка в курятнике.

Сагайдачный задумался, улыбаясь чему-то своему. Альгис почтительно молчал, поскольку в силу природных способностей сумел проникнуть в мысли своего мудрого наставника. Сферы, откуда сии мысли снисходили, сияли неземным светом, понимание значения которого доступно лишь на пороге вечности, через который пан гетман одной ногой уже переступил. Мешать этому ни в коем случае было нельзя. Вечность панибратства не терпит.

– Будут у тебя болгары и евреи, и армяне, даже турки. Всех люби! Но остяк – русские, молдаване и мои хохлы. Сия троица богоугодна. Всегда, конечно, найдутся служки сатаны, станут подначивать, стравливать. На то тебя и посылаем, боярин. Обо всём ведать обязан, кто чем дышит, чем недоволен, скрытого врага бди, найдёшь – изничтожай нещадно.

– Теперь всё уяснил. Мудр ты, пан гетман.

– Да, запомни, с сего дня под волею токмо Посольского Приказа ходить будешь, – гетман неожиданно оживился, голос вновь приобрёл стальные обертона, он заговорил живо, даже как бы спешно, будто боясь не успеть досказать важного. – Никаких воевод Новгородских, Смоленских! Твоё направление – Балканы, Турция, Крым. С шляхетной сворой Жигимонта, слава Иисусу Христу, основные стратегии мы разрешили. Ну да там есть кому работать.

– Посольский? Знаю их, свора та ещё. Есть, конечно, порядочные люди, но в нашем деле не очень охочи.

– Не кажи гоп. Это пока Посольский. Давно уже разрабатывается план создания Особого Приказа Тайных Дел. Так-то вот. Царь Михаил Фёдорович в этом серьёзном вопросе пока не суетится. Люди нужны соответствующие. Планы, скажу тебе, грандиозные. Тебе могу поведать, но ты никому!

– Вы же знаете, могила.

– Знаю, потому и не беспокоюсь. В Приказе будут как минимум отдел контрразведки, тайная полиция, цензурный комитет, караульная система. Есть такие задумки – собирать и систематизировать метеорологические наблюдения. Чтобы серьёзно, научно.

– Впечатляет, пан гетман. Только кто ж потерпит сию громаду при царском дворе? Бояре ядом изольются.

– Конечно. Но кто их спрашивать будет? Никто из бояр шагу не ступит, чтоб не стало государю ведомо. Приказ будет заниматься координацией работы других приказов и проверкой всей их деятельности. И не в Кремле их будут содержать, а в отдельности. На Лубянке. Обособленная вотчина, засекреченная так, что сам Нечистый ноги переломает и мозги вывихнет, коль сунется. Только так.