Надежда Степановна нас ждала. Приготовила разные вкусности. Например, поставила на стол огромное плоское блюдо, на котором было что-то сладкое, но непонятное мне. Пётр сразу расцвёл довольной улыбкой: кушанье называлось «Тутти-фрутти». Это нарезанные пластинками свежие фрукты и сухое печенье, залитые сладким молочным киселём с добавлением для аромата ванилина. Любимое с детства его лакомство. Он провёл ложкой черту в середине блюда, обозначив границу, и сказал: «Давай, Люська, начинай есть. Встретимся здесь!» Но ковырнув ложкой несколько раз эту непривычную для меня сладкую массу, я охотно предложила Петру пересечь границу в мою сторону. Рядом стояла большая ваза со свежими фруктами. И это в марте месяце! Яблоки – это ещё ладно. Но сливы! Но груши! Груши я ела только в виде сухофруктов в компоте. Мне 23 года, но я никогда ещё не ела и не видела груши и сливы в свежем виде.
С душевным волнением я ждала вечера. Вдруг Надежда Степановна постелет нам на диване. Я же сгорю со стыда! Но она постелила порознь. И то сказать: комната одна. Петру поставили раскладушку посреди комнаты. Я заняла широкий диван. Надежда Степановна улеглась на привычном своём месте – диванчике поуже.
5 марта 1963 г.
Отправились в парикмахерскую в Столешников переулок. Оказывается, бывая в Москве, Пётр всегда здесь подстригается, и у него знакомый мастер. Я же решила расстаться со своими длинными волосами, но совсем короткую стрижку на первых порах не делать. Оставить длину волос до плеч и уложить причёску «колоколом».
Парикмахерша, отхватив ножницами полкосы, спросила меня о том, хочу ли я забрать с собой свои волосы. Я удивилась: «Зачем они мне?» Другая парикмахерша произнесла загадочные для меня слова: «Счастье тебе привалило сегодня, Валя!» Я решила про себя, что у них, у парикмахеров, примета такая: если приходит женщина с длинными волосами, то это сулит удачу. Но оказалось всё проще. Оказывается, я могла за свои волосы потребовать деньги – они нужны для изготовления париков и их можно продать в мастерскую, где эти парики делают. Я же по своему неведению отдала свои волосы даром. Ну и пусть! Новые волосы отрастут. Буду я ещё продавать собственные волосы! Ещё чего!
Парикмахерша колдовала над моей головой долго. И мне впервые в моей жизни довелось испытать на себе все манипуляции: мои волосы мыли, стригли, сушили, смачивали химическим составом, накручивали на бигуди, снова сушили, расчёсывали, укладывали волосы в причёску. Вроде бы получилось неплохо.
Потом я села за маникюрный столик. Маникюр я уже делала в свои студенческие годы и чувствовала себя уже не так напряжённо. Рядом сидящая чёрненькая девушка спросила меня:
– Вы случайно не из Риги?
– Да нет, – отвечаю. – Я коренная азиатка. С Урала.
А девушка продолжала:
– У вас выговор похож на рижский.
И я подумала: «Ну вот я и приблизилась к Европе, похожа на рижанку и почти парижанка!» Без своих длинных волос чувствую себя «осовремененной».
6 марта 1963 года.
К новой причёске и новому светло-розовому пальто мне потребовались белая сумка и белые перчатки.
День посвятили беготне по магазинам – очень нелюбимому мной занятию. Я впервые в своей короткой жизни в Москве. Мне бы Кремль посмотреть.
Людей на улицах – тьма. Машины идут сплошным потоком. В магазинах не пробьёшься к прилавкам. Боже ты мой! Выручал высокий рост Петра. Ему всё видно.
В такой толчее я быстро устала, раскисла и стала скулить: «Может, плюнем, а?» Но Пётр неумолимо таскал меня из одного магазина в другой, пока мы не купили то, что хотели.
А вечером втроём с мамой Петра смотрели оперу «Обручение в монастыре» Прокофьева в Театре им. Немировича-Данченко. И мне понравилось.
7 марта 1963 года.
Продолжила знакомство с Москвой, в чём мне активно помогал Пётр. Москва мне представлялась ожившей иллюстрацией. Многие здания и даже улицы я узнавала по кинофильмам, телепередачам, путеводителям, открыткам. Не говоря уж о Красной площади и Кремле. Вспомнила даже детский стишок Маяковского: «Начинается земля, как известно, от Кремля».
Сфотографировались на фоне собора Василия Блаженного. Фотографии обещали выслать по адресу прямо в Тагил. Я была одета не в новое пальто, а в плотное, тоже демисезонное, драповое «фенольного цвета» пальто, которое сшила в студенческие годы. Новое пальто лежит в багажной сумке, переоденусь на границе. И была в зимних ботинках с мехом внутри. В Москве пока минусовая погода и холодно.
В Кремль с сумкой не пустили. Надо было сдавать её в камеру хранения, но мы дорожили каждой минутой. Надо было двигаться в сторону «Интуриста», чтобы встретиться там с прибывшей сегодня нашей уральской группой.
В «Интуристе» тоже что-то оформлялось, но что – я не знала. Этим занимался Пётр, а я стояла в сторонке и глазела по сторонам.
В 16.45 по московскому времени – отъезд с Белорусского вокзала. В нашем распоряжении ещё четыре часа. Покупки все сделали. Бежим в Третьяковку. И по Третьяковке бежим. Картины мелькают. Пётр выполняет обязанности гида. Он бывал в галерее много раз в свои студенческие годы. Делаем остановки только у очень известных картин. Они мне кажутся на самом деле очень знакомыми по репродукциям в журналах и в альбомах.
Время промелькнуло быстро, и мы полетели домой: надо успеть пообедать и попрощаться с Надеждой Степановной.
На вокзал явились за десять минут до отхода поезда. Разволнованное нашим отсутствием начальство посмотрело на часы и затем укоризненно на нас. Обосновались в купе. С нами едут молодые супруги Шишко из Свердловска – Ваня и Ира. Симпатичные люди, и с ними у нас сразу возникли хорошие доверительные отношения. Вот только Ира чихала и кашляла. Это пугало.
Рядом с дверью нашего купе висит табличка с обозначением станций, через которые мы проедем. Вот они – этапы большого пути: Москва, Вязьма, Смоленск, Орша, Минск, Барановичи, Брест.
«От Москвы до Бреста нет такого места, где бы ни бывали мы с тобой» – пропелись во мне симоновские слова из фронтовой песенки. А вот и не бывали. Нигде-то я не была.
А дальше! О! Заграница! Тересполь, Варшава-Гданьска, Познань, Куювице, Франкфурт-на-Одере, в 0.40 прибываем в Берлин.
Время, естественно, московское.
Европейскую часть СССР я не увижу. Ехать будем ночью.
У меня вертится в голове мысль, что эти станции на самом деле являлись этапами большого пути. По этим дорогам, неся смерть и разрушения в 41-м, двигались к Москве фашисты. Потом отступали в 44-м и в 45-м. Будем надеяться, что история не повторится.
Видимо, такие мысли возникли не у меня одной. Наш руководитель извлёк из чемодана карту военных лет. Вокруг него быстро собралась группа бывалых людей. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы, где вместе рубились они», – подумала я строчками из стихотворения Лермонтова «Бородино».
Затем заговорили о загранице вообще. А я слушала и не слушала. Захотелось спать. Нырнула в купе на свою нижнюю полку и крепко заснула до самого Бреста.
8 марта 1963 года.
Утром проснулась оттого, что в купе вошли солдаты. Проверка документов, осмотр багажных ящиков. Чемоданы почему-то не проверяли. Нам выдали таможенные декларации для заполнения. Все изделия из золота и серебра, а также часы следовало указать. У меня ничего такого не было. Свои никелированные часы, подарок брата Женьки, оставила в общежитии. «На рояле» – следовало бы пошутить.
Ира внесла в декларацию своё обручальное золотое кольцо, а сосед по купе зафиксировал в декларации мельхиоровую чайную ложечку. Мне весело от всех этих действий.
Поезд встал на час. За это время нужно было сделать отметку в паспорте и обменять деньги. Этим занялся Пётр. Меня же он усадил на вокзале с наказом ждать его. Хотелось побывать в легендарной Брестской крепости, да за час нам не управиться.
Вокзал, по моим понятиям, был большим, а людей на нём в этот утренний час мало. Я села напротив какой-то старушки и стала глазеть по сторонам. Почему-то все маленькие худенькие старушки – а эта оказалась именно такой – очень любят поговорить. За 15 минут она успела рассказать всю свою жизнь от самого рождения до сегодняшнего дня. Причём инициатива исходила от неё самой. Говорила она со страшной скоростью да ещё с белорусским выговором. Пока я доходила до смысла рассказываемого, язык старушки обрабатывал уже следующие две-три мысли. Я узнала, что она живёт в деревне и сейчас едет в Минск на свадьбу к младшему сыну, который там служит и который женился на маленькой девушке, а сам очень высокий, а жить теперь будет у неё.
