– Вот не знаю, какой подарок купить к свадьбе. По нонешним модам не угодишь. Купила дочке платье. Не стала носить – не модно, говорит. А дочка-то у меня… – и она перешла к характеристике дочки.
Спрашиваю:
– А муж-то есть у вас?
– А кто его знает? – получаю неожиданный ответ. – Он сбяжал от меня после войны. Шлялся по партизанским отрядам, привык бродяжничать, так и отбился от дома. Да я и не жалею. Пить бы начал. Толку от него никакого, только лишняя забота.
Узнала я и про эвакуацию, и про то, что после войны её потянуло в родную Белоруссию. Словом, передо мной прошла целая жизнь. И узнала я нечто не по литературным меркам и потому непривычное для меня: оказывается, участие в партизанской борьбе приучает к бродяжничеству и вольной от семьи жизни. А кроме того, жители, оставшиеся на оккупированной немцами территории, больше боялись появления в деревне партизан, чем немцев, потому что за связь с партизанами немцы могли спалить всю деревню вместе с жителями.
Тут ко мне подбежал комсорг нашей группы и взволнованно прокричал:
– Что же вы тут сидите? Мы вас везде ищем. Поезд сейчас отправится.
Я подхватилась и побежала вслед за комсоргом, удивляясь, почему Пётр не пришёл за мной.
Поехали дальше. Через пятнадцать минут снова остановка. Снова проверка документов. На этот раз польскими пограничниками.
Смотрю в окно. Вокзальные постройки мало отличаются от наших, зато люди, в основном солдаты и железнодорожники, одеты по-польски. Глупая мысль: а как же они должны были быть одетыми, раз они поляки? Трое дядечек в железнодорожной форме, похожие на Швейка, приветливо машут руками и улыбаются мне с платформы. Один при этом шутливо прижимает руку к сердцу, уморительно морщится и качает головой. Я смеюсь и тоже машу им в ответ. Мне приятно, что я отмечена мужским взглядом.
Поехали дальше. В Тересполе вышли на перрон. Небольшой вокзал. Стены его выложены серыми и красными плитками абстрактной формы. Несколько хорошеньких полек. Носильщики кричат зазевавшимся пассажирам: «Увага!» (Внимание, мол, поберегись!)
К сожалению, остановки слишком короткие, и мы видим Польшу в основном из окна несущегося вагона.
Вдоль железнодорожного полотна тянется шоссе, по которому снуют в обоих направлениях машины разных марок. В марках машин я не разбираюсь. Пётр обращает моё внимание на наши «Волги», которые здесь называются «Варшавами».
Чем дальше мы мчимся на запад, тем чаще попадаются дома, которые у нас не встретишь. Особенно отличаются по архитектуре польские церкви («костёлы» – поправил меня Пётр): островерхие, с высокими крышами и узкими окнами.
Тянется равнина. Кое-где появляются островки леса, небольшие хутора. В общем-то ничего необычного. И тем не менее ни на минуту не забываешь, что это – заграница. Вот по дороге едут повозки, или, попросту говоря, такие же телеги, как и у нас, но на колёсах у них надеты резиновые шины и поэтому они не производят такого грохота, как у нас.
Снегу мало. И зелёная трава проглядывает кое-где. А ведь начало марта сейчас. Вроде бы рановато появиться траве. Небо серое, затянутое сплошной пеленой.
Приближаемся к Варшаве. В Бресте в наш вагон сел молодой парень, поляк, говорящий по-русски. Говорит, что возвращается домой из Ленинграда. Держится свободно, раскованно, но не развязно. Во всех его жестах и поведении видна культура и воспитанность – не то что у наших ребят, которые не умеют держаться. Справедливости ради сказать, ведь и мы, русские девчата, в поведении не европейки. Нас никто не учил хорошим манерам и обращению. Я вот чувствую себя несколько зажатой.
Вдали сквозь дымку показался шпиль высотного здания, построенного нами, советскими, в дар польскому народу. Говорят, поляки это здание не любят за то, что оно не вписывается в архитектурный стиль Варшавы и является чужеродным телом в облике города.
Очертания незнакомого города всегда притягивают. Парень-поляк, словно угадав наше желание, говорит, что с удовольствием показал бы нам Варшаву, если бы мы располагали достаточным временем.
Поезд остановился. Мы вышли на перрон. Парень не спешит выходить. Достаёт папиросы и, как истинный джентльмен, предлагает их вначале женщинам. К такому мы «не привыкши».
Проговорили мы, видимо, долго, потому что к нашей группе подошёл поляк-железнодорожник и на смешанном польско-русском языке объяснил нам, чтобы мы поспешили пройти в вагон.
Я заняла ставшее привычным для меня место у окна. Пока поезд набирает скорость, успела понаблюдать заоконный пейзаж. Ничего особенного. Тянется пустырь. Много разрушенных ещё со времён войны домов. Но совсем рядом растут красивые современные дома. Вот только как они строятся? Почему-то почти не видно подъёмных кранов.
Познань. Время летит не так быстро. От остановки до остановки проходят долгие часы, которые мы коротаем за разговорами, едой (что-то страшно много едим – от скуки, что ли?). Целый день по радио слышна эстрадная музыка. Поют в основном мужчины. Ведь сегодня женский праздник 8 Марта. В нашем вагоне семь женщин-туристок, и одна женщина едет с мужем и маленьким сыном в Германию. Муж у неё военный. Все восемь женщин ждут организованного поздравления, но мужчины что-то не спешат.
Познань, быть может, имеет сходство с нашим Таллинном, в котором я не бывала, но видела на открытках и в кино – такие же дома, с высокими крышами и узкими окнами. Узкие улицы. Очень чисто. Вот идёт трамвай. Пётр просит обратить внимание на какие-то вертушки на крыше. Вентиляция, вероятно.
К вечеру среди мужчин стало заметно какое-то движение. Наконец из коридора донёсся зычный призыв нашего руководителя Александра Никифоровича: «Прошу всех выйти!»
Мы, женщины, собрались в одном конце коридора, мужчины – в другом. Начинается торжественная часть: речи, поздравления. Каждой женщине вручена поздравительная открытка с автографами всех мужчин. А в заключение мы получили общий подарок: бутылку вина, яблоки, конфеты, вафли – всё это в полиэтиленовом пакете, о котором было сказано, что в состав подарка он не входит, а посему его следует вернуть владельцу. Нам, женщинам, хорошо понятно, как нелегко было мужчинам наскрести даже столь скромное угощение. Я, например, узнала бутылку вина, которую мы с Петром припасли на всякий случай, выезжая из Москвы. Что ж! Мужчин можно извинить. В Польше за неимением злотых они ничего не могли купить. Со своими неконвертируемыми рублями мы оказываемся за рубежом почти что нищими.
Поблагодарив мужчин за внимание и заботу, мы, женщины, забились в купе. Пьём, поём, болтаем. В наш гарем время от времени очень деликатно вмешиваются мужчины. Скромно постучавшись в дверь, то один, то другой подбрасывает нам то бутылку пива, то просто бутылку минеральной воды.
Вот опять кто-то совсем уж тихо скребётся в дверь купе. Открываем. У двери стоит самый маленький мужчина, 4-летний Сашенька. В руках у него два яблока, которые он тут же от смущения роняет. Тихим голоском лепечет заученную фразу: «Дорогие женщины! Поздравляю вас с праздником». Мы пришли все в состояние полного умиления. Разговор пошёл на семейные темы, о детях. Выяснилось, что у всех женщин, кроме меня, дети есть. Я тихонько выскользнула за дверь и удалилась в своё купе. За окном уже темно. Забираюсь на вторую полку и проваливаюсь в сон. И вдруг сквозь сон слышу чистую немецкую речь. Мы в Германии. Франкфурт-на-Одере – пограничный город между Польшей и ГДР. Немецкие солдаты-пограничники проверяют наши документы, и мы снова укладываемся. Засыпаю не сразу. Мне до невозможности весело оттого, что всё происходящее похоже на сон и я еду в Германию. Если бы моё настроение полностью отражалось на лице, то у меня была бы самая ликующая физиономия на свете.
Примерно через два с половиной часа по вагону, словно ветер, проносится одно слово: Берлин!
И вот он вокзал – Остбанхоф. Не успели выйти из вагона, услышали: «Здравствуйте, дорогие товарищи!» Нас встречает представительница «Интуриста» Елизавета Александровна Олборт, женщина средних лет, подвижная и бойкая. Смеётся: «О, здесь столько му´жчин (с ударением на слоге «му»), так я немного смущаюсь». Она чешка по национальности и говорит не совсем правильно по-русски.
