Обнимается с Кабаном. Ручкаемся. Хуясе лапища. Чуть ладонь не раздавил.

– Макс.

– Взаимно. Погоди, ты еврей?!

– Ну.

– Мы и такие бываем?

– Ты на себя давно в зеркало глядел?

М-да.

Идём в контору. За дверью зеркало, отражаемся в нём вместе с биндюжником. Ещё раз м-да. Различий немного. Но… Я же не такой!

Точнее, такой, но… Хотя… Образ оленеглазого жидёнка со смоляными кудрями, коим себя в душе представлял, постепенно меркнет. Мама запрещала мне в детстве общаться с такими людьми, каким я стал.

– Орман.

– Что?

– Зови меня Орман. А то ты Макс, я Макс, как-то различать надо…

– В его фамилии звенели деньги.

– В её голосе…

– Оппа.

– Мне у него больше "Последний магнат" нравится. Не верю я в образ лошистого мафиози. Гэтсби сожрали бы коллеги гораздо раньше, чем Дейзи до него добралась.

– Сам эту ненатуральность чувствовал. Ты и вправду "Золотой человек"? По паспорту?

Тёзка протянул мне визитку. На ярко-красном фоне обильным золотом значилось:

ФАБРИКА ОГНЕННЫХ СТАНДАРТОВ

ОРМАН МАКСИМИЛЛИАН СОЛОМОНОВИЧ.

ДЕРЖАТЕЛЬ БАЛАНСА

– Держатель баланса на фабрике огненных стандартов? Клиентов не клинит, когда они эту пургу читают?

– Случается. Слушай, альтер эго, а это ты узбекам бензин "продал" в обмен на хлопок?

– Не, ну…

– Там по всему Хивинскому вилаяту фетва на тебя, ты в курсе? Я так смеялсо!

– Это не я! И к тому же там хлопок второсортный был!

– А бензин был кантианский. Умопостигаемый. "Вещь в себе". Узбеки до сих пор очень чувственно постигают это феномен. Не могут осознать, что такое бензин как таковой вне зависимости их восприятия. До умоисступления ты их довёл немецкой философией.

– Посильно несу свет разума туземцам. Да и не я это… Волынский…

– Угу. Ты и метрополией не брезговал. Нефть англичанам твоих лап дело? 20 см мазута сверху морской воды в танкере это по Гегелю нефть что ли?

– Это Боря Бабаян! Я только…

– А подписать коносамент "Водян Мудян" кто придумал?

– Да само как-то!

– Понимаю. С Волыной работаешь по-прежнему?

– Не, хорош. Он берегов не видит. Ему главное кураж. Лишь бы кого кинуть. Чем стремнее – тем лучше. Последняя его история с чехами…

– Да, наслышан. Там канонада та ещё была. И над столами в морге свет включили. Молодец, что соскочил вовремя. Не стоит тратить усилия на людей, которые не эволюционируют, ибо они враги рейха!

– Сильно сказал. Я запомню.

– Запиши. А это ты впарил дагам…

– Что-то вы меня больно утесняете, папаша Эйхбаум, вы ведь тоже не были в молодости раввином. Кто подделал завещание, не будем об этом говорить громко? У самого в конторе ж всё краденое. Даже воздух спёртый!

– У меня дед раввин. Бойцы вспоминают прошедшие дни и битвы, где вместе рубились они. Такие разговоры грех трезвым вести. Вздрогнем?

– У меня прадед. Левиты, значит. Едет чижик в лодочке, в генеральском чине. Не выпить ли нам водочки по такой причине?

– Это тост!

Дальше отрывочно. Помню, ломались на руках. Я не профи, но тренировался в качалке сборной армрестлеров на Красносельской. Где и постиг эту хитрую науку. Это только кажется, что там все просто. На самом деле одних захватов штук тридцать. И как рычаг включить уметь надо. Тьма тонкостей. Которые дают возможность положить гораздо более сильного соперника.

А тут хрен. Ни с места. Отдал кисть, жду перехвата на запястье (это ловушка), – не идёт. Полчаса давились – ноль.

Чуть руки не вывихнули. Оба удивились.

– Орман, а ты такой родился или стал?

– И то, и другое. Папенька мой мне не чета. Он при СССР икру вагонами налево в Европу гонял. Дело было громкое.

– Расскажи.

– Да я деталей не знаю, папенька не говорил. Но они в банках из-под селёдки икру через границу гнали.

– Что-то я слышал…

– А погорели из-за совкового бардака. В Чопе вагон не туда прицепили и поехал он чёрти-куда. Чёрти-где его нашли, и стали продавать через сеть. Народ-то как радовался! Берёшь банку иваси и ложкой икру хаваешь оттуда. Пока бабка не припёрлась, что икры сроду не видела. Мол, я тут селёдочкой полакомиться решила, а мне какого-то говна тудыть напхали. В ОБХСС пришкандыбала с заявой, карга старая. И банку приволокла, сучара бацилльная. Ну тут и завертелось-закрутилось.

– Там народу посадили-постреляли немеряно, вроде.

– Совещаниями брали. Приезжают рыбные начальники руками водить, а их из кабинета в коридорчик и к стеночке в итоге.

– Папеньку тоже?

– Авотхуй. Папенька умудрился соскочить в Израиль за две недели до аресту.

– Как?!

– Не знаю. Но смог. Ты б видел рожи оперов, что за ним на дачу пришли. А где, грят, свет наших очей Соломон Моисеич? Очень мы по нему скучам. Дайте нам обнять дорогого человека! А родные и близкие: пишите письма мелким почерком, – Хайфа, до востребования… Старший мусор лет на пять постарел сразу. Бабка моя, что при Сталине десятку ни за хуй собачий отмотала, получила сеанс. Так-то она папеньку не жаловала. Сидела в кресле-качалке, курила папиросы с мундштуком и при виде зятя орала жидыбаные.

– Абанамат?

– Ну! А тут она встала, прошла в сарай, вытащила лопату и показала на огород. "Копать там", – повелительно гаркнула и в кресло уселась. На веранде. Наблюдать. Ну и пахитоску в мундштук да кофий в чашечку китайского фарфору.

– Как в анекдоте.

– Они нам назло такие траншеи вырыли… В полный рост. Ну, а делать-то нечего. Бабка сказала, что зять в огороде чего-то зарыл. Хошь не хошь, а копай. В ноябре под мокрым снегом это особенно приятно. Без всякой надежды на результат: ежу понятно, что старая сквалыга в глухой несознанке. Бабка кайф ловила три дня на теплой веранде. Смотрела, насмотреться не могла, как мусора в грязи по уши ковыряются. Покуривала да покрикивала. – Шевелите бульонками, краснопёрые! Упёрлись рогами и вперед, к победе коммунизма! Родина не забудет ваш доблестный труд! – Опера гугниво матерились в ответ, размазывая глину по посинелым лицам. Временами урка меняла показания, как татарин на суде. То там зять рылся, а то вон там. Всё под протокол, учёная. Начальники умоляли угомониться, но та ни в какую. А участок в полгектара.

– А поди не выкопай! Дело-то резонанс. Мульёны пропали из казны!

– Во-во.

– Папенька жив?

– Еще на наших похоронах простудится.

– Устроился нормально?

– С такими бабками?

– Он ещё и бабловывез?! Как?!

– Через раввина. Была такая фишка, – раввин переписывал номера 100 долларовых банкнот, затем их жгли, а он ручался, что деньги уничтожены. По приезду бабки отдавали эмигранту. Ну, понятно, за вычетом комиссии и десятины.

– Сильно! Себестоимость бумажки-то копеечная.

– Угу. Так что папенька в шоколаде. Он мне, кстати, помог в Афган не загреметь.

– Это как?

– Это так: попал я в Чирчикскую учебку. "Школа Героев Советского Союза" её звали. Посмертных, в основном.

– За разрядную книжку?

– Ага.

– Меня чуть тоже не загребли туда же. По той же причине. Ну и?

– Ну и как-то не хотелось мне интернациональный долг отдавать. Я ничего взаймы не брал, с хуя ли я им должен? Прикинул хуй к носу: либо турма, либо война.

– Ну а потом предложат "или-или"

– А папенька меня учил, что, если тебе предлагают на выбор два варианта, всегда есть третий – послать предлагающего нахуй.

– И как?

– А я пошёл и написал письмо в политотдел, что хочу служить Родине в Афганистане.

– Ай, красава! Я всё понял!

– Ну да. Если б я упирался, то меня б в борт сапогами утрамбовали, аппарель захлопнули, и лети в теплые края. А тут как так? С чего-то? Нет ли тут измены какой? Особист начал копать, а там… родословная такая, что в тюрьму не возьмут. Он мне потом всю рожу слюнями забрызгал, когда орал. И дулю с обгрызанным ногтем в нос сувал. – Кхуй, вам, – кричал, – товарищ солдат! К-хуй! Залупу вам с красным отворотом на воротник, а не заграница!