Нижняя губа, через верхнюю, тянется к носу – и платочек не нужен… Булькает пивом, жадно и глубоко засовывая горлышко бутылки, нетерпеливо звякая им о стенки стакана.
Откушав, устало выдохнув, Шилоглазов развешивает, как на просушку, мокрые губы.
– Приезжай, если будет совсем худо. Дня два я тебя покормлю…
– Я так долго не ем, – ответил Вовка.
«Чур меня, чур» – приближался Иосиф Виссарионович!..
С овчаркой на поводу. Глухой китель, брюки в сапоги, высокая фуражка – все военное, зеленое.
Глаз черен, ус черный, рост невелик.
Были двойники – не один из них?
Вместо «я в неглиже» говорил: «Я в не гляди».
Небриты, лохматы, помяты – в подпитии.
Рвут друг у друга черный полиэтилен, что-то там ищут.
Наконец, вот…
Щетка для обуви!
Теперь, со смехом, Шилоглазов щетку тянет и трудно согнувшись, «чистит», будто, желтые ботинки.
– Имей совесть, Шило!
Успокоились, наконец, задремали.
Бригадир катит на двуколке.
– Та-ак… Этого снова нет, который как Пушкин, и голос у него такой же? Семь человек и две девушки… Куда мне вас седни, студенты… – затылок чешет.
«Жили-были три брата.
Двое умных.
А третий я…» – чего-то опечалился Шилоглазов.
Листает страницы тощего журнальчика, а длинный нос будто нюхает строчку, провожает ее до конца;
нюхает, встречает, провожает другую.
Туалеты «М» и «Ж». Предъявите билет на посещение музея.
Туалетная бумага выдается строго по требованию бесплатно.
Уважаемые посетители! Пожалуйста, не забывайте нажимать на кнопку сливного бачка! Не забывайте и про писсуары! Вне зависимости от поставленной цели и достигнутых результатов просьба смывать за собою. Если достигнутые результаты превзошли Ваши ожидания, воспользуйтесь ершиком.
Путина бояться – в сортир не ходить…
…А Эйфелева башня – в Пизе?
То-то же… Н е с м е ш н о.
Ввиду несообразности
«Пляж для загара организма»
«Радостно смотреть на садик, в котором бригада тов. Мозгового прилежно отнеслась к сохранению древонасаждений»
«Ноги шагают легко, не чувствуя земного притяжения»
«Он стоял вкопанной в землю статуей»
«Ведется, товарищи, большая работа по очковтирательству. Чем мы активнее осудим поставленный на повестку вопрос, тем смелее и увереннее пойдем на достижение новых побед»
«Предоставлена свобода творчества в земледелии и животноводстве»
«Требуется продавец. Гражданин Р.»
«В непорочном контакте с матерью-природой» (из телепередачи про альпинистов)
«Продаю манометры и делаю ремонт ИХ»
«Меня пытались убить в процессе овладения моим автомобилем»
«Туалет ООО «Двойной дубль».
«У нас есть много студентов, здоровье которых пошатнулось в стенах нашего института…»
«Эти телятницы достигли привеса 800 грамм»
«Ручная автоматика»
«Адвокат по взяткам»
«Рагу свиное из мяса тощих поросят»
«Вниманию плохослышащих и плоховидящих»
«На фабрике отсутствует какая-либо производственная и трудовая дисциплина среди рабочих и особенно мастеров. И на основании этого приказываю ограничиться проведенной беседой с рабочими, опаздывающими на работу. А ввиду несообразности работы вахтера днем – перевести ее на ночное время»
«Уважаемые господа жители! В связи с понижением температуры наружного воздуха просьба проявлять инициативу по закрытию входных дверей»
«Прием пробок у населения»
«Незаконная юмористическая компания» (от прокурорских)
«Директор по свежести»
«Стрижка пенсионная – 100 руб.»
Идет беседа
– Доченька, разбей десять яиц… Кажется, в маленьком холодильнике, внизу, посмотри… Стакан сахара, два молока… Если у тети Нюры есть белое вино, возьми у нее и рюмочку влей… Папа пришел?
А печку затопили? И язык варится? Ну, все дома, и слава богу, я тоже скоро буду.
Меж сугробов стежка за огород, тянется достать магазин. Деревенская улица колдыбачит к «бетонке».
Ее всасывает главное шоссе, где неспешная поземка толкает снег, и он нехотя ползет через асфальт, словно ленивое стадо коров. Автомобили тоже еле тащатся.
Спят на ходу.
И во сне молча пытаются выдавить «пробку» где-то там, впереди.
Да и само это утро как стакан, из которого выпили молоко.
Толпа куропаток, толкаясь и мешая друг другу, мелко семенит впереди пешехода – маленькие солдатики в серых шинелях, в панике, спасаются от неприятеля…
– Говорила я ему: вступай в партию, а отец мой язык за тебя протянет. Так нет же, сами с усами. А теперь щи пустые хлебаем… А оне, хось бывшие тепереча, а жируют, как прежде…
– Простите, с вами поговорить, если можно, о Боге…
– дамы-баптистки.
– Наедине о Боге предпочитаю.
– Спасибо, что высказали свое мнение.
– Пожалуйста.
Называется поговорили…
Штормовой ветер повалил деревья, заборы, наломал веток.
А гнездо аистов на крыше водонапорной башни не смог разрушить – лишь сдвинул в неровный какой-то квадрат.
Две зари сошлись – закат и восход.
И в два ночи розовеют над головой сумерки, а большая лужа у дороги тонко блестит, как свежий лед.
– Пассажиры, знайте сами свою остановку, не надейтесь, у меня говорилка сломалась.
Снежные звезды на стеклах.
Бабочка на подоконнике холодной избы.
От тепла печи крылья вздрагивают, слабо шевелятся, как страницы под легким ветерком.
В светлом круге настольной лампы садится на рукав. На верх ручки перебралась.
И осторожно водит пером, помощница, и соавтор:
«…Страницы толстой тетради, как мои крылышки, шевелит ветер. Все спешат мимо: студент, поди, конспект потерял… А если это рукопись несчастливого мастера, думает он за окном автобуса. И успокаивает себя – рукописи не горят… Но их легко затоптать сапогами и колесами – это я уже знаю! Вообще-то он не подал руки утопающему, такое я от него однажды слышала».
– Стреляют по уткам. А мне жаль этих уток. За что губят? Есть нечего? Не война же. А они все мажут и мажут, ничего у них не получается, такие горе-стрелки. Тогда мне их жалко стало.
Белокурые девичьи локоны за креслом дамского мастера, на полу, ветерок от окна бережно шевелит.
И светло-спутанные кудри облаков в голубом небе высокий ветер едва трогает…
Берегом пруда фигура тяжело бежит.
Скорее, пожалуй, трусит.
Да нет, просто шаркает, чуть сгибая колени.
А за фигурой легкая, оказывается, женщина прячется, как тень, и сдерживает себя, и ноги ее танцуют нетерпеливо, почти на месте, в семейно-черепашьем этом «беге»…
На черно-белых клавишах ночных теней редкого забора – блюз полной луны.