– Только в этом вероятно и есть наша земная здешняя Камчатская жизнь, так теперь думаю я.

– Только в преодолении себя и своих слабостей, своей лени, своей неги и своего нежелания идти вперед, и одновременно нежелания идти навстречу друг к другу и будет, проявляться настоящая его и наша здешняя камчатская такая еще насыщенная жизнь…

___

«Если кто-то служит официально,

или живет при дворе господина

он не должен думать о сотнях

и тысячах других людей,

его должно волновать только

благополучие своего хозяина.

Не должен он также беспокоиться

о линии своей жизни

или еще о чем-то, что кажется ему ценным.

Даже если этот господин

окажется флегматичным…»

«Наградой самураю

«будет божественная защита богов и будд».

«Хагакурэ» Ямамото Цунемото (1659-1719).

И действительно, Алексей всю свою такую еще короткую жизнь был верен и следовал в своих действиях этому прописанному, этому скопированному им на бумаге кодексу поведения японского верного своему хозяину самурая.

Как-то он мне в своей извечной юной горячности упорно и настойчиво пояснял, что весь кодекс самурая сегодня хорошо известен всем нам, как бусидо или «Путь воина» и он сам еще тогда в своей юности выбрал этот путь и естественно, будет беззаветно следовать ему теперь постоянно.

И мог ли я, такой простой и еще, и смертный противиться его такому внутреннему желанию им ясно, выраженному, им же глубоко осознанному и, им же так за эти годы выстраданному.

– Откуда в его юную голову вошла эта самурайская японская идея?, – удивленно спрашиваю я.

– Ни его лучший друг Дима Кангин, ни тем более старший Александр Яковлевич, ни его родной брат Денис не ведали. Вероятно, всё таки в древнюю кровь его родной матери, коренной ветвейваямской нымыланки, урожденной из древнего корякского селения Ветвей, что была давно оленными коряками заложено на одноименной притоке реки Вывенки, было всё таки влито, что-то совсем не ведомое нам теми древними сильными японцами или еще и здешними айнами, которые вероятно 40 тысяч лет назад, в период оледенения легко достигли этих краев и, оставили свою теплую кровушку в здешней их корякско-нымыланской древней генетике, которую затем у наших нымылан и еще в его такой хрупкой генетике сохранилась, дав весь большущий здешний камчатский род Ваямретылов, который часто переводился им самим же, как лежащий на воде (или может быть лежащий на той их быстрой реке Ветроваям).

Алексей Ваямретыл же старшему Уголеву Александру с его другом Димой Кангиным часто, особенно когда выпьет пояснял, что окончательная рационализация взглядов самураев в Японии в современное их сознание бусидо и его такой величайший догмат были привнесены не так давно, всего где-то в ХVII веке, когда сами самураи начали воспринимать древнюю конфунцианскую идею о сверхчеловеке и, служить живым примером для низших классов. Во время, правления клана Токугава еще Тайра Сигесуке написал книгу «Бусидо Сосинсю» («Наставление человеку, вступающему на путь воина»), ставшего затем всеобъемлющим сводом правил бусидо и, возлагаемых на него надежд. Как и книга «Хукагурэ» она, как сегодня не удивительно нам, начинается с того размышления о том же вечном, а именно о естественной смерти, той неминуемой смерти, наступления, которой все мы люди земные часто так боимся и, которую страстно, живя презирал и нисколько не боялся сам Алексей Ваямретыл, в чем они со старшим другом наверное и кардинально отличались друг от друга, почему так долго, вероятно по началу их знакомства с Уголевым Александром и слегка не понимали друг друга. Но из-за этого, у них не было, ни обычных в таких случаях взаимных обид друг на друга, ни обоснованных претензий или даже, настоящего непонимания при их частом общении.

«Каждый, кто считает себя воином,

прежде всего, должен держать в голове

мысль о смерти и думать о ней днем и ночью…

до тех пор, покуда ты все время думаешь о смерти,

тебе удастся идти дорогой преданности

и, выполнения обязательств перед своим кланом».

«Хагакурэ» Ямамото Цунемото (1659-1719).

Это великое осознание нами земными людьми своей смертности, особенно в душе истинными воинами – самураями, рассматривается как побудительная причина к хорошему поведению, ибо почтительность побеждала леность и даже их может быть невнимательность друг к другу. Самурай, приучивший себя жить так, как будто бы каждый день для него последний никогда не будет вступать в бесполезные пререкания, потакать своим не здоровым желаниям, пренебрегать своими обязанностями или воспитывать в себе бесполезное влечение к материальным ценностям или может быть к большому комфорту.

Именно таким все мы и помним нашего Алексея Ваямретыла. Таким помнит его и старший товарищ Александр Яковлевич Уголев, хотя сам и в Апуке, да и в Тиличиках свои деловые офисы он оборудовал по последнему слову бытового комфорта, тем более, что это район-то Крайнего Севера и даже самого севера Камчатского полуострова и здесь климат, ох какой еще не европейский и естественно не Сочинский субтропический или даже не тот степной любимый им Крымский.

И мы, ведь все его друзья понимали, что размышляя о смерти, он всё-таки жил рядом с другом Уголевым Александром так же, как и настоящие воины-самураи.

Алексей Ваямретыл, без страха и без сожаления, размышляя о своей вероятной смерти, не называя её конкретное время, так как он не мог еще этого знать, вместе с тем, он всегда подталкивал себя к полноценной и такой насыщенной земной жизни. Он всегда, старался взять от неё сегодня по тому особому максимуму, на который только и способны все молодые, спешащие жить на «полную катушку» и, радоваться земной жизни и, без разбору беря от неё все самое лучшее, о чем они мечтали в своём детстве, или в отрочестве и не случись в ней такого вот неожиданного высокого и крутого обрыва, и не нужного для него поворота, то его богатая жизнь была бы вероятно и довольно длинной, да и не исключено, по-настоящему ведь счастливой-то.

А, был ли он тогда сам счастлив легко и так тихо, покидая нас и из последних сил прося, прощения только у своей единственной и любимой им мамы и у Айны, той вероятно еще нашей библейской Айны, которая вот так буквально с первого дня, с первого взгляда сводила его с ума, которая была им так любима и кроме, как о ней, другой женщины в своей жизни он ведь и не видел и, что важно не хотел бы и знать их! И уверен, что в последнюю минуту он думал о ней, прощался он с ней, понимая, что уж никогда вот так вместе, вот так рядом, вот так душа в душу, вот так сердце к сердцу… Только последнее слово начертанно его слабеющей рукою «…прости Айна!»

При жизни он ведь был ею всецело поглощен, он был ею по-особому, как никто другой из его ровесников пленен и уже ничто, даже его то внутреннее, то воинственное и еще то поистине что-то там самурайское не могло, проникнуть в их настоящие отношения, в их такую земную и сказочную только их двоих любовь. И вот, может быть только, покидая нас навсегда он уносил с собою практически еще и нисколько не утоленную его земную любовь к нам и ту настоящую, и искреннюю преданность молодого человека, который еще нисколько не насладился и вовсе не устал от этой-то его и их взаимной любви, который не вкусил её такие нам, совсем не ведомые прелести и настоящие её земные радости, прежде всего к ней – к его Айне, так как он постоянно думал о ней, не говоря уже о его отцовской гордости и страстной отцовской любви к своему сыну Александру, которого он так безмерно ждал, обожал, которого он долго ждал его рождения 9 февраля 2009 года, а затем, трепетно обожая и по-настоящему по-отцовски безмерно его любил, не расставаясь с ним малым ни на минуту.

– А была ли его Айна, его обожаемая Айна достойна его чистейшей, высочайшей такой, неисчерпанной, неисчерпаемой его любви, тогда и, даже сейчас?

– Не предавала ли она его единожды или может быть однажды, и уже навсегда, когда решилась соединиться своей горящей страстью женской плотью может быть один единственный раз в постели с его старшим другом Димой Кангиным?