– Вероятно, есть и другие внеземные, или может и довольно таки самые простые и банальные земные причины? – не уставая повторяю свои вопросы я.

– Особенно взять бы те довольно, быстротечные девяностые годы. Взять бы годы тех новых наших российских революционных преобразований, которые нам пришлось всем пережить, а еще, и каждому в отдельности выстрадать их. Ведь в том далеком 1991 году было в России после распада СССР около 150 млн. жителей, а сейчас в 2012 году их только около 143 млн. населения. И, даже довольно существенный нынешний материнский капитал и другие как будто бы эффективные меры наших руководителей всех рангов не дали мгновенного, и явного, видимого увеличения или реального революционного скачка нашего народонаселения, и еще существенного прироста российского народонаселения. Хоть демографы и отмечают, что всё таки наметился положительный тренд, наметилась та положительная демографическая ситуация, и мы этому естественно безмерно радуемся вместе с нашими политиками, которые избрали в принципе правильное направление движения по росту народонаселения Великой России, линию по восстановлению его невероятно талантливой земной популяции.

– И вот кто и, как эти флуктуации, эту мировую воду, её бегущую по морской глади волну легко превращает в ту неведомую водную матрицу, которая отражает в себе весь многогранный и отражает в себе тот многоликий мир и, затем, через какое-то время, но обязательно каждый из нас затем также легко на костре кедрачовом камчатском испаряется, поднимаясь ввысь и мы затем навсегда соединяемся именно своею душою с таким же флюктуирующим Безграничным, Безмерным и Бесконечным Космосом.

– И, где же те не видимые где теперь те не уловимые нами здесь грани?

– Где это наше великое единение с Космосом начинается и, когда оно заканчивается и, где тот невидимый космический корабль, который нас несет по этому безмерному и вечному безмолвию, где рождается она – сама наша жизнь, а затем уж и, начинается настоящая наша страстная борьба, начинаются истинные наши земные страдания, и еще наши частые огорчения, наши такие разочарования, а то и невероятная радость только от того, что ты ведь здесь живешь, что ты еще по-настоящему ощущаешь, что ты также быстро мыслишь, что ты ведь творишь именно всё то, что давно сам замыслил, что давно сам выстрадал и может быть даже что-то по-настоящему красивое или важное для других именно ты созидаешь, именно ты еще хочешь, и каждый день ведь еще и можешь. Ты ясно осознаешь и ты осмысливаешь самого себя и вновь ты понимаешь, что ты сам по своей природе еще такой уникален, что ты такой еще и неповторим, разве только повторяющийся в детях своих?

А, уж затем с годами, мимо нашей воли она эта жизнь наша земная и здесь на Камчатке она легко превращается в кратковременный и мгновенный плазменный наш импульс и всплеск, и уж затем лично для каждого из нас такая вечная темнота и, то бесконечное безмолвие на долгие века, которые сольются, может быть в долгие тысячелетия, и превратятся в неощутимые нами мегапарсеки этих межзвездных колоссальных расстояний, несясь некими нашими лучами или еще и туго натянутыми струнами неведомо куда или, наоборот несущимися не ведомо откуда.

И, какая тогда, и там еще каша сварится, будет ли там музыка настоящего счастья и будет ли этот строгий колокольный прощальный звон, кто из нас ведает сегодня и сейчас, в радости общаясь друг с другом, что-то видя, и может быть, что-то еще как тот провидец что-то и предвидя…

И я в последние годы, как и тот исторический Мономах спрашиваю самого себя: «что же после нас останется и много ли мы с собою заберем тогда?»

Может быть только то, что для души своей мы сделали как, говорил и писал великий, и могущественный Владимир Мономах в своём знаменитом письме к Олегу, так давно не то в ХIII, не то в ХV веке. А, ведь сегодня это для самого для меня не так и существенно. Веком ранее, веком позже. Так как это было сказано им тогда и оно легло на зарубки моей души его то вещее значимое только для меня его проникновенное слово, переданное ко мне историками, а как будто бы это было сказано им сегодня и может быть даже сейчас сказано кем-то из нас.

И, вот Уголев Александр Яковлевич довольно долго думал, и довольно долго анализировал все земные поступки своего подопечного младшего Алексея Ваямретыла и его друга старшего Димы, подробно изучал их два жизненные пути, прежде чем не без напряжения ежедневного труда взяться за своё это остро отточенное гусиное перо, чтобы написать только для Вас дорогой читатель свои воспоминания и, одновременно он спрашивал часто себя:

– Когда же был тот последний всплеск внутренней плазмы Алексея Ваямретыла, когда он его и этот его земной мир покидал?

– И, что же ощущал каждый из них и друг Дима, и сам Алексей, и еще Александр Яковлевич – его старший наставник?

– А, может быть это всё произошло именно тогда, в первых числах ноября 2010 года, когда он, как настоящий храбрый и преданный, усвоивший им привнесенной в его сознание идее преданных своим хозяевам японских самураев, легко умирал далеко в тундре, давно ранее так вот легко, покинутый на этой камчатской земле всеми нами. Покинутый и в одиночестве там в тундре брошенный, и его огорченным теперь родным братом Денисом, и его теперь страдающей матерью Татьяной, а еще и его разочарованными друзьями Николаем Умьялвихиным, Димой Кангиным. Притом, что его скорый уход навсегда и от них, и всех нас ведь не совсем у него и обычный. Всё ведь происходило, не так уж и далеко от села Тиличики, районного центра, что на Камчатском полуострове, которому в 2013-2014 году мы исподволь собираемся отметить 300 лет, воздав в своей памяти сотням и тысячам таких вот, как и Алексей Ваямретыл, и всем здешним нымыланам, и корякам с чукчами и всем олюторам, лауроветланам, и эвенам, и белорусам, и русским, и казахам, и украинцам, и татарам с якутами, и неведомо еще с кем, так как теперь в настоящее время их все первозданные генетические кровушки в бурном историческом вихре настоящей жизни ведь давно воедино слиты в один вместительный бокал нашей трепетной и неповторимой земной камчатской здешней привольной жизни…

Или может быть, этот последний его плазменный всплеск произошел именно тогда и в тот момент, когда Уголев Александр с его друзьями, провожал его 3 марта уже следующего 2011 года в последний его путь, провожал с большим огорчением на тот его последний земной здешний ритуальный погребальный костер, о котором он, будучи еще таким молодым, сам часто мечтал и, часто просил Александра Яковлевича его обязательно только по их древнему обычаю здесь же кремировать, как и ранее на жарких кострах на берегах реки Ветвейваяма кремировали его прадеда, да и его деда, как и кремировали его отца о, котором Уголеву он часто и увлеченно сам рассказывал, гордясь и его наличием, и гордясь одновременно его охотничьими успехами. И интересно, что и сам тот последний его погребальный костер почему-то именно в этот раз так плохо разгорался, так плохо затем он здесь на сопке 444 и горел. Видимо само его желтое плазменное шестисотградусное пламя, противилось его такому раннему противоестественному уходу от всех тех, кто оставался еще здесь на этой камчатской земле буквально покинутый им одним, им таким верным и таким преданным в душе всегда камчатским самураем.

Да ведь, по-настоящему то, он довольно еще молодым уходил от всех их, покидая нас и одновременно превращаясь в космический эфир с которым мы может еще честно, ежесекундно будем затем общаться, будоража свою память, но ведь никогда уже здесь на Земле не свидимся, никогда не ощутим того быстрого запыхавшего учащенного дыхания от его бега по здешней тропе жизни уже без него, без его таких глубоких глаз, без его того особого тепла и такой обескураживающей только его улыбки, которой он вот так теперь улыбается только с цветной фотографии, передающей разве только те неуловимые очертания его земного здешнего камчатского бытия, его насыщенной и такой короткой только его быстрой олюторской жизни.