Он ее не вдруг догнал – больно широко шагала.

– Ты по-нашему понимаешь, я по твоему лицу увидела, – сказала Кызылгуль, когда он с нею поравнялся. – Что Топалча косоглазая, это ничего – будет в оба смотреть. Что рябая, даже хорошо – от оспы не помрет. – (Олег только вздохнул.) – Она с младенчества в седле, от этого у ней ноги сильно кривые, но и то для мужа отрада – крепче будет на ложе обхватывать. Ты только не ленись на ласку, а то дочка станет на твоих нукеров заглядываться, у нее кровь горячая.

От таких разговоров стало Олегу совсем муторно. Тащился, как на казнь. Ждал увидеть идолище преужасное, молил Бога укрепить душу. А всё же подготовился недостаточно.

Невеста оказалась еще лиховидней, чем он страшился.

Облая, как колобок, девка в подвернутом до пояса загаженном халате, в тертых кожаных портах, с засученными рукавами, бегала вокруг жеребца, пихала его в лоснящийся круп, чтоб проворней лез на кобылу. Вокруг суетились слуги. Осень, когда скоты сильны и сыты, – самое лучшее время для вязки.

Конь был молодой, неопытный, двухлеток.

– Тычь в нее, тычь! – орала половецкая княжна и хватала жеребца блестящими от слизи руками за огромный уд. – Не приседай, не приседай, тварь, кнутом ожгу! – Это уже кобыле.

Ничего сейчас Олегу не хотелось – ни Чернигова, ни победы над двоюродными. Бежать бы прочь, куда глаза глядят, и не останавливаться, покуда не рухнешь.

Топалча, занятая случными трудами, матери и гостя еще не заметила.

– Повернись-ка…

Хатун пригладила шершавой рукой Олегу бороду. Велела:

– Глаза сощурь, чтоб были не такие круглые. Эх, надо было тебе волосы дегтем зачернить, а то они желтые, как щетина у свиньи.

Он попробовал улыбнуться. Ханша прикрикнула:

– Сурово гляди! У нас в важном разговоре рот до ушей не раздвигают!

Подошла к дочке, заговорила с ней. Та обернулась, уставилась на Олега.

Он все-таки улыбнулся, дрожащими губами. Спохватился, нахмурил лоб.

Вытерла нос чумазой ладонью. Переваливаясь, приблизилась. Лицо у нее было, как навозная лепеха – плоское, коричневое и бугристое. Да и пахло так же. Один глаз смотрел на жениха, другой ему за спину.

– На волосатого яка похож, – сказала Топалча и потрогала пахучим пальцем Олегов ус. – Ладно. Пусть ночь в моей юрте проведет. Утром скажу, согласная я или нет.

И вернулась к жеребцу, который наконец вскарабкался на кобылу.

– Пойдем, не будем мешать, – молвила Кызылгуль, очень довольная. Похоже, даже суровая ханша побаивалась своей дочери.

– Ты уж постарайся ночью, – втолковывала она оцепеневшему князю, уводя его от невесты. – Явишь себя молодцом, завтра же вас и обженим. И потом мою доченьку тоже не обижай. Если Топалча будет тобой довольна, летом, когда ожеребятся табуны, муж придет к тебе с войском, поможет совладать с врагами.

Хатун остановилась, погрозила пальцем.

– Если же Топалча будет недовольна, муж тоже придет. Привяжет тебя за ноги к двум лошадям, а дочке даст кнут.

Олег слушал, покорно кивал. Думал: вон оно каково, князем быть. Мало кто сдюжит. Высокая доля, но горькая. Горькая, но высокая.

Биографий Олега Святославича, родоначальника «Ольговичей», черниговских князей, никто не писал, да он, вероятно, подобной чести и не заслуживает.

Впрочем, как и в случае Святополка Окаянного, следует учитывать, что Летопись заказывал и контролировал Владимир Мономах, давний враг «Гореславича», поэтому в действительности, вполне возможно, наш герой был не таким уж монохромно черным, но ничего не поделаешь: кто пишет историю, тот ею и владеет.

Известно, что первая жена Олега была гречанка по имени Феофано (тезка знаменитой императрицы), второй – половецкая княжна, которую неизвестно как звали в язычестве, в крещении же Еленой. Известно также, что хан Селюк соседствовал с владениями «Гореславича» и однажды привел на Русь семь тысяч всадников. Всё прочее в новелле – беллетристика.

Есть несколько интересных работ, посвященных истории некогда великого, а затем унесенного временем народа – половцев. Порекомендую две. Одна – научная: С. Плетнев. «Половцы» (2010); другая – легко написанная и обильно проиллюстрированная: В. Бровко. «ПОЛОВЦЫ. Краткая история половецкого народа» (2020).

Даже с учетом того, что наша главная хроника выполняла «политический заказ» – прославляла великого князя Владимира Мономаха и изображала события в лестном для него свете, этот государь безусловно являлся фигурой большого масштаба и редкостных дарований. Он совершил три великих дела, преодолев множество препятствий.

Во-первых, сумел восстановить мир в многочисленной, вечно недовольной и мятежной семье Рюриковичей – после всех войн, убийств и измен это казалось невозможным.

Во-вторых, справился с половецкой угрозой, едва не сокрушившей древнерусское государство.

В-третьих, вопреки внутриполитическим и внешнеполитическим обстоятельствам, вопреки объективной логике центробежных процессов, только умом и волей, Владимир восстановил единую киевскую державу, то есть, пускай ненадолго, повернул время вспять.

Одним словом, судьба Мономаха – яркий этюд о роли личности в истории. Нет, кардинально изменить генеральный ход событий даже самый выдающийся деятель не в состоянии, но он может их замедлить или ускорить. На великом князе Владимире Всеволодовиче неминуемое дробление раннерусского государства чудесным образом притормозилось и даже сделало несколько шагов назад. Такое в истории случается нечасто.

Владимир Мономах на памятнике 1000-летию Руси

Будучи сыном Всеволода Ярославича, самого младшего из «триумвиров», Владимир имел мало шансов на киевский престол. Когда он родился в последний год жизни великого деда, в 1053 году, впереди княжича на «лествице» выстроилась целая шеренга старших родственников. Единственным, хоть и малосущественным преимуществом было родство с Царьградом – мальчик приходился внуком императору Константину Мономаху и потом с гордостью носил это греческое имя, подчеркивая свое высокое происхождение. Особенного значения для русской властной преемственности императорская кровь не имела, но смысл прозвища (оно означает «Единоборец») очень точно передает самую суть деятельности человека, в одиночку боровшегося с ходом истории.

В двадцать лет Владимир получил от отца задание управлять Смоленском, где молодой князь оказался в опасном соседстве с неугомонным Всеславом Полоцким. В боях с Чародеем он получил свой первый военный опыт. На склоне лет Мономах напишет, что в общей сложности участвовал в восьмидесяти трех больших войнах, «а остальных и не упомню меньших».

В 1078 году, когда отец сел на киевском престоле, положение Владимира улучшилось – он получил богатое Черниговское княжество и владел им пятнадцать лет, беспрестанно сражаясь с русскими «изгоями» и отбиваясь от половецких набегов – степь была близко. До сорокалетнего возраста Мономах вел жизнь обычного регионального правителя.

Однако в 1093 году после смерти отца у него появилась реальная возможность занять освободившийся киевский престол. По «лествичному» праву наследником считался двоюродный брат Святополк Изяславич, однако тот в своем небогатом Турове не мог бы соперничать с могущественным Мономахом.

И всё же Владимир уступает первенство кузену. Это был поступок расчетливого и дальновидного политика. Нарушение «лествичного» старшинства неминуемо привело бы к войне, в которой Мономаху пришлось бы сразиться не только с сыном Изяслава, но и с сыновьями Святослава (прежде всего с агрессивным Олегом «Гореславичем»), теперь же возникал тандем Киев – Чернигов, против которого Святославичи были бессильны. Более того: формально называясь великим князем, Святополк полностью зависел от черниговского союзника.