Сквозняк быстро выдувает из меня остатки тепла. Скрючиваюсь в креветку и инстинктивно двигаюсь к полукровке — ведь от его тела так и пышет жаром.

Захожу издалека:

— Тебе часто снятся плохие сны?

— Нет, — отвечает сухо и резко.

Похоже, он не в настроении откровенничать. Это ничего. Доверительное настроение в беседе — дело наживное.

— Мы едва не погибли сегодня. Наверно, в этом причина твоего кошмара?

— Смерть давно меня не пугает. Я привык ходить по ее кромке.

— Тогда что тебя пугает?

— Слишком много вопросов, моя фэйри, — вздыхает он. — Ступай спать. Скоро рассветет, а ты еще не спала.

— Откуда ты знаешь?

— Ты пахнешь, как человек, давно не спавший и крепко встревоженный, — он тихонько стучит по моему лбу жесткой подушечкой пальца. — Чересчур много мыслей в этой хорошенькой головке. Отпусти их на волю. Когда придет время, ответы сами тебя найдут.

Не удержавшись, фыркаю. Ну, конечно! Отличная отговорка для тех, кто не жаждет откровенных бесед. Набравшись храбрости, признаюсь:

— Я не спала, потому что думала о тебе, Хродгейр.

— Вот как? И что надумала?

Хочу верить, кровь, прилившая к моим щекам, хотя бы немного скрыта от него окружающим мраком. Потому что в ином случае, он поймет, как я взволнована, и тогда… возможно, догадается, как много места он занимает в моей голове, по крайней мере в последнее время.

— Ты что-то искал в спальне моей мамы. Я устала гадать, что именно! — несколько секунд я молчу, давая ему возможность ответить. Мужчина предпочитает промолчать, и я продолжаю.

— Ты заключил договор с моим отчимом. Он ужасно с тобой поступил, и ты имеешь все причины его ненавидеть. Но тем не менее, ты продолжаешь на него работать. Что тебя держит здесь, подле него? Неужели тебе так необходимо обещанное вознаграждение?

— Что, если так? — в его голосе звучит усмешка. — Начнешь презирать?

— Однажды я отказалась встать на колени ради своего благополучия. Когда речь зашла о спасении чужой жизни, я немедленно преклонила колени, и ничуть об этом не жалею. Так вот. Ты не выглядишь тем, для кого деньги ценее, чем самоуважение. Мне кажется, у тебя есть причина важнее денег, чтобы здесь оставаться, — на этих словах делаю паузу. Вдруг он решится признать, что его держит в замке? Нет. Вместо его ответов комнату по-прежнему заполняет тишина. Приходится продолжать:

— И последнее, но самое, пожалуй, странное. До того, как я встретила тебя, мама единственная называла меня «моя фэйри». Я бы посчитала это случайным совпадением, но… не могу. Мне кажется, в твоем обращении ко мне кроется ключ к какой-то разгадке.

— Ну вот. Ты нащупала ключ, — в его голосе мне слышится поощрение. — Осталось лишь вставить его в замочную скважину и повернуть.

Мы оба знаем: я вот-вот докопаюсь до сути. Чувствую себя, как охотничья собака, взявшая след. Разворачиваюсь к нему всем телом, еле сдерживаю дрожь охватившего меня нервного возбуждения.

— Мама в детстве рассказывала про сказочных фей, превосходивших эльфов в магических способностях. Она говорила, что фэйри рождаюся от редких союзов эльфа и человека. Но моя мама — человек, как и мой отец, я это точно знаю! Видишь, я не могу быть фэйри!

— Крайне редко отчим бывает лучше родного отца, — теперь по голосу чувствую, что он улыбается. Связать его слова с собой не получается:

— Возможно… И что?

— Ты не знаешь своего настоящего отца, зато тебе повезло с отчимом… С первым.

— Ты хочешь сказать… Мой отец — на самом деле мой отчим? Да как у тебя язык повернулся произнести такое про маму! — мне бы вслед за возмущенными словами сейчас вскочить и уйти, громко хлопнув дверью. Но в глубине души я уже чувствую в его утверждении правду.

Я не раз интересовалась, к примеру, от кого мне достались изумрудные глаза и пышная каштановая грива. Ответа так и не получила. Как и ответа на то, почему бабушка и дедушка с папиной стороны никогда нас не навещают. Ко всем прочему, мама скрывала всегда даты помолвки и свадьбы родителей. И вот сейчас все недоговорки собрались воедино и подтвердили, дополнили, доказали шокирующие слова Хродгейра.

— Фэйри — единственные не-эльфы, обладающие магическими способностями. Но если ты все еще сомневаешься… У каждой фэйри есть родимое пятно на груди в форме маленькой бабочки. У тебя же есть такое?

В этих словах утверждения больше, чем вопроса, и я инстинктивно прикрываю ладонью свое родимое пятнышко под левой ключицей.

Как же я мечтала его вывести! Даже когда в школу знахарства поступила, втайне жаждала поскорее набраться знаний, давших бы мне возможность избавиться от коричневой бабочки на моей в целом идеальной коже.

Значит, вот оно как… Правда оказалась невероятнее, чем ложь.

— Но если я фэйри… Значит, я тоже полукровка?

— Добро пожаловать в наш клуб! — после этих слов его голос мрачнеет. — А теперь, Ханна, ты должна отправиться в кровать. Прямо сейчас.

— В кровать? — переход на другую тему такой резкий, что моя уставшая голова отказывается его воспринимать. С каждым словом я понимаю Хродгейра все меньше и меньше. И этот его изменившийся тон… Опять в нем проскакивают командные нотки, которым невозможно противиться.

— Ты слишком мало знаешь о своем влиянии на мужчин. Это единственное тебе оправдание. Сейчас же. Отправляйся. В свою. Кровать.

Голос полукровки вибрирует от напряжения. Он далек от шуток, и желание играть в молчанку тут совсем не при чем!

Вдруг сознаю, что окончательно продрогнув, я случайно забралась к нему подмышку, прильнула к его левому боку всем телом и даже не заметила это в порыве важных для себя рассуждений.

Проклятье! Выныриваю из теплого гнездышка, вскакиваю на ноги и, скомканно попрощавшись, бросаюсь к себе в комнату. Тихонько запираюсь на щеколду и забиваюсь под одеяло, рядом с Ксименой. Сердце стучит, все мысли сбились в безумную свистопляску.

Я фэйри. Отец мне не родной. Мама лгала мне… О, Великий, как же уютно мне сиделось у Хродгейра под боком!

Утро начинается с Рыськиных стуков и криков, протиснутых в щель дверного проема:

— Госпожа Ханна! Просыпайся! Швея ждет тебя, чтобы делать замеры. Спускайся вниз, — и уже тише, обиженным шепотом она ябедничает, — и слугу своего прихвати с собой, а то меня он не слушается… Ему ведь тоже обновка полагается. На званый обед негоже являться дикарем.

— Мы скоро придем, Рыся, спасибо! — обещаю, и мужественно выпрыгиваю из теплой постели. Ксимена успела уже встать и отправиться на работу. А я и не заметила, потому что заснуть удалось только с первыми лучами солнца.

Быстро переодеваюсь, обдуваемая бодрящим сквозняком, умываюсь припасенной в тазу водой, и теперь, после освежающих утренних процедур чувствую себя готовой к предстоящему испытанию примеркой.

Стоит мне выскочить за дверь, как я с разбегу натыкаюсь на Хродгейра. Врезаюсь в его твердый торс, и меня рикошетом отбрасывает обратно в комнату.

Да что же такое? Почему он загородил проход и не дает мне выйти? Почему смотрит так воинственно? Он не с той ноги встал сегодня?

Пока потираю свой слегка пострадавший от столкновения лоб, полукровка стоит неподвижно прямо передо мной, уперев руки в массивные бедра и хмурится. Потом очень выразительно задает вопрос из одного-единственного слова:

— Обновки?!

От холодного упрека в его голосе кровь приливает к моим щекам в таком объеме, что в остальном теле похоже ее больше не остается. Опускаю взгляд на пол и растерянно разглядываю потрескавшиеся каменные плиты.

Я сто раз могла поговорить с ним на щекотливую тему званого обеда, но мне все время было не этого. Неприятное обсуждение то легкомысленно мною забывалось, то откладывалось на потом.

И сейчас, когда отвертеться от разговора больше не получится, мне никак не собраться с мыслями!

Мой жалкий лепет противен даже мне самой, что уж говорить о моем критично настроенном собеседнике! Тем не менее, пытаюсь как-то оправдаться: