Различие в жизни — важно. Мы понимаем, что такое свет, потому что знакомы с тьмой и можем их сравнить. Сладкое становится слаще после того, как съедаем что-то горькое. То же самое и с печалью. И важно испытать, принять ее, чтобы по-настоящему познать счастье. Я была застывшей, пока не появился он. И, возможно, сейчас мне больно. Но разве это не то, что должна делать любовь? Заставить тебя чувствовать, быть смелым, посмотреть на себя с другой стороны?

Через месяц после отъезда Кита во Флориду мне на консервный завод пришла посылка с его обратным адресом, нацарапанным в верхнем левом углу. Я оцениваю, исследуя пальцами конверт. Страницы. Страницы, страницы, и страницы. Я не открываю его, зная, что внутри. Слова, которые он хотел сказать. Но не успел. У меня тоже есть книга. Но я пока не готова. Неделями она хранится в моей сумочке, просто чтобы почувствовать ее тяжесть на плече. Нераспечатанную и отчасти проигнорированную. Мне страшно прикасаться к этим страницам. Они могли бы рассказать совсем иную историю, чем ту, которую ожидаю, но подход Кита и его появление в Порт-Таунсэнд заставляют поверить.

Однажды, вскоре после Рождества, я иду в бар на Уотер-стрит под названием «Сирены». Сзади бара до сих пор висит рождественский «дождик». По сравнению с остальными, он немного порван, петлями спускаясь вниз. Это угнетает. Я сажусь на барный стул и заказываю виски, поворачиваясь спиной к обвисшему украшению. Бармен пододвигает стакан, не встречаясь со мной взглядом. Сезонная депрессия⁹. Да, у меня тоже, приятель. Делаю глоток и вздрагиваю. Выпивка — всегда хорошая идея. Хочешь игнорировать внутреннюю боль, плесни Бурбон¹⁰ себе в горло, чтобы растянуть удовольствие. Оно будет жечь сильнее, чем сердце.

— Плохой день? — Мужской голос — мертвенно-бледный, низкий. Он сидит прямо напротив меня, по другую сторону бара, в самом темном углу, из-за чего его трудно разглядеть. Интересно, он специально сидит там?

​— Ты это понял по виски? — Мой голос хриплый. Я облизываю губы и отвожу взгляд. Последнее, что мне хочется делать, — болтать с незнакомцем в баре.

​— Многие женщины пьют виски. Просто ты выглядишь, словно глотнула аккумуляторной кислоты.

Я прыскаю со смеху.

Я поворачиваюсь к нему, назло самой себе.

— Да. Плохой день. Но, в основном, они все такие. — Кручу стакан и прищуриваюсь, вглядываясь в тени, пытаясь разглядеть его лицо. У него молодой голос, но не поведение. Может быть, он призрак. Я перекрещиваюсь под столом. Я даже не католик.

​— Это из-за парня, — говорит он. — который разбил тебе сердце.

— Все достаточно банально, — объясняю я.

— Что ещё заставляет девушку сидеть в баре в три часа дня в будний день и пить аккумуляторную кислоту?

Теперь его очередь смеяться. Молодой — определенно.

— Скажи мне, — говорит он. И это все, что он произносит. Мне нравится. Как будто он ждет, что ты раскроешь все свои секреты. Не сомневаюсь, многие так и поступают.

​— Ты первый, — говорю я. — Почему пьешь в одиночестве в самом темном углу бара, пытаясь выпытать у незнакомцев их секреты.

На минуту он замолкает, и мне кажется, что я представила себе весь этот разговор. Делаю еще один глоток виски, решив сохранить невозмутимое выражение лица, наблюдая за тем местом, где он сидит. Призрак!

​— Это то, чем я занимаюсь, — наконец говорит он.

Я удивлена, что он ответил, хотя дешево и уклончиво.

​— Какой смысл разговаривать со мной, если ты все время осторожничаешь и отвечаешь отрепетированными словами?

Я чувствую его улыбку. Возможно ли это вообще? Словно воздух специально подсказывал его следующие действия.

— Хорошо, — медленно говорит он. Я слышу, как он ставит свой бокал. — Я хищник. Жду, когда женщины скажут мне, чего хотят, а потом убеждаю их, что могу им это дать.

Я смеюсь.

— Ты мужчина. Скажи что-нибудь новенькое.

Он ерзает на стуле, и свет падает ему на лицо. На мгновение вижу бороду и очень проницательный голубой цвет глаз. Сердце бешено колотится.

​— Как тебя зовут? — Спрашивает он. Я моргаю от напряжения в его голосе.

— ​Элена, — говорю я. — И ты прав. У меня действительно разбито сердце. И я не пью виски. А как твое имя?

​— Муслим, — отвечает он, с надеждой, что чего-то ждет от меня. Когда я не отвечаю, он продолжает: — Расскажи об этом парне, которого ты любишь, Элена.

Парне, которого люблю? Я втягиваю воздух и смотрю на место, где он сидит, будто я могу его видеть.

​— Тогда ты обо всех женщинах, которых не любил, Муслим.

Он водит стаканом взад-вперед по барной стойке, изучая меня.

​— Это твой метод, — говорю ему. — Заставлять женщин говорить правду, в то время как ты скрываешь свою. Верно?

​— Возможно. — Я слышу подвох в его голосе.

​— Что заставляет тебя хотеть этого?

Он смеется. Смех гортанный и глубокий.

​— Отсутствие или изменение чего-либо обычно вызывает сильную потребность в этом, — отвечает он. — Тебе так не кажется?

​— Если только ты не социопат и жаждешь этого с рождения. Ты социопат, Муслин?

​— Моя правда за твою, — говорит он. Его голос убивает меня. От всего этого изобилия кружится голова. Бесит, что из-за одного голоса, мне хочется поцеловать его.

— ​Хорошо, — медленно соглашаюсь я. Поворачиваюсь к нему всем телом, по-настоящему увлеченная этим. — Он жених моей бывшей лучшей подруги и у них есть ребенок.

Я рассказываю ему историю о времени, проведенном с Дэллой в больнице, с Китом и Энни. Когда заканчиваю, вспышка света ослепляет меня, когда он подносит стакан ко рту и делает глоток.

— ​Да, ты права, — говорит он. Требуется минута, чтобы до меня дошло — он отвечает на мой вопрос и не комментирует то, что я ему рассказала. — Я выясняю, что заставляет людей нервничать, а затем использую это против них.

— И когда ты говоришь «люди», имеешь в виду женщин?

​— Да, — говорит он.

Я немного удивлена.

​— Разве ты… разве тебе не стыдно?

​— Я социопат, помнишь?

​— Не стоило тебе говорить этого, — шепчу я.

Затем он спрашивает:

— Взаимны ли его чувства к тебе?

— ​Не знаю, — говорю я. — Он что-то чувствует, да.

​— Почему же ты ничего не предпринимаешь?

Я застигнута врасплох, хотя, наверное, не должна была, учитывая, что он только что признался, что социопат.

​— А что я могу? Он с другой. У них ребенок.

— У тебя от него что-то есть, — говорит он. Сначала качаю головой; у меня нет ничего от Кита. Хотелось бы. Затем чувствую тяжесть на плече. Эта книга в сумочке, вся измятая и потрепанная. Откуда он знает? По коже побежали мурашки.

— Да. Его книга. Я ещё не вскрывала конверт, чтобы прочитать ее.

Я ожидаю, что он, по крайней мере, удивится. Вместо этого он лишь пожимает плечами.

​— Он написал это, чтобы тебя найти? — Спрашивает он.

​— Хороший вопрос. Я не знаю. Скорее, попрощаться. — Я фокусируюсь на «Дождике». Сейчас это выглядит не так уж плохо. Не знаю, почему я была так взволнована этим.

​— Ты никогда не узнаешь, пока не прочитаешь. Тогда сможешь решить, что делать. — В его голосе слышны нотки грусти. Просто заметила это. Красивый и грустный.

​— Нечего решать. Он продолжает жить дальше. Я сказала ему, чтобы он отстал.

Где бармен? Мой бокал пуст. Меня нужно спасти от незнакомца, пытающегося запудрить мне мозги.

​— Ты пытаешься убедить меня в том, что в любви, как на войне — все средства хороши, — говорю я. — А это не так.

Он смеется. Гортанным смехом. Не неискренне, но и не совсем по-настоящему.

​— Любовь — всегда борьба, — утверждает он. — Если кто-то говорит тебе обратное, лгут. Постоянная борьба за то, чтобы сохранить любовь, в то же время растя и меняясь как личность, — то ещё сражение. Ты борешься за это, чтобы сохранить отношения. Борешься за любовь. Ты отстаиваешь себя или борешься за отношения? Без чего ты не можешь жить? Вот твой ответ.